В Гжейду советский солдат успел вовремя. А вот в село Могилицы опоздали на каких-то несколько часов. Бандеровцы уже ушли, оставив около села захоронение с сотней растерзанных, зарезанных и расстрелянных стариков, женщин и детей. Даже деревья бандиты выкорчевали, чтобы ничего не напоминало, что здесь жили поляки. Рота сумела взять совместной операцией со СМЕРШем часть банды. По приговору трибунала десяток бандитов были повешены.
«Никогда их не жалей», – вспоминал Иван слова особиста Рубана с его первой стрелковой дивизии. А кого здесь жалеть? Выродков, укладывающих штабелями убитых детей и женщин? Тут не о жалости надо думать, а о том, чтобы не ожесточиться против всех местных и сдерживать себя. «Только справедливость изменит этот мир к лучшему» – так ему всегда внушал дед. И нужно быть оружием справедливости, а не террора. Но справедливость требуется наводить безжалостно.
Били бандеровцев, били, а они все не кончались. На освобожденных от фашистов территориях у националистов имелись заповедные леса, куда не ступала нога советского солдата. Доходили сведения, что там созданы мощные инженерно-оборудованные оборонительные позиции, благоустроенные расположения, имеются даже бронетехника и артиллерия. Оттуда бандиты вылезали на кровавый промысел. Иван понимал, что рано или поздно вопрос с этими заповедными угодьями придется решать. Ну а пока НКВД било только по хвостам.
Боевые выходы. Передислокации. Обустройство на новом месте. И снова выходы.
Добираясь до расположения, где можно прикорнуть хотя бы на несколько часов, бойцы роты валились на железные кровати как подкошенные. Иван себе такое позволить не мог. Организовать посты, боевое охранение, выставить заслоны и секреты. Проверить несение службы. И уронить голову на стол, где разложена карта местности, проснувшись через несколько часов от того, что его теребит замполит Баранов:
– Товарищ капитан, пора!
И опять выезд. Урчание моторов. Влажные от дождей леса, где за каждым кустом может таиться твоя смерть. Вперед, НКВД!..
Иван пил крепкий чай, разгребая с писарем бумажные завалы. Единственное, что ставили всегда в вину молодому командиру роты, – это его нежелание вести бумажную работу. Заставлял он себя с трудом, отлынивая по любому удобному поводу. Сейчас отдал себе приказ – надо работать. И обрадовался, когда его отвлек от этого дела зашедший в казарму командир батальона, ставший уже родным за месяцы совместной боевой работы.
– Да сиди ты, – махнул комбат рукой, видя, что ротный порывается вскочить и отрапортовать. – Отдыхаете?
– Так точно.
– Только что сообщили. Скончался Ватутин.
Командующий Первым Украинским фронтом генерал армии Ватутин был ранен 29 февраля 1944 года в результате засады отряда УПА в зоне ответственности бригады – на участке шоссе Корец – Ровно. Врачи ничего не смогли сделать. И вот теперь, 15 апреля, пришла весть о его кончине.
Ивана как будто под дых ударили. Ему пришлось служить под командованием этого самого молодого командующего фронтом. Не только огромный военный талант отличал генерала, но и честная, открытая душа. Для солдат и офицеров он был как отец родной. Всегда делал все, чтобы сберечь личный состав, в отличие от некоторых других генералов. Это огромная потеря для всей армии.
– Сталин объявил огонь из орудий и траур, – продолжил комбат.
– Сочтемся с выродками, – Иван сжал кулаки до белизны в костяшках. В нем крепла отчаянная решимость не давать себе ни отдыха, ни послабления, пока последнюю бандеровскую сволочь не отправят в могилу или ГУЛАГ.
– Скоро получим возможность посчитаться, – произнес комбат.
– Что-то готовится?
– Что-то непременно готовится. А ты готовься завтра в Гошанский район. Там в лесах банду Шворного видели…
Глава 29
Три дня назад Дантист добрался на подводах, а потом пешком в сопровождении пары своих людей в расположение куреня командира Ярко. Обустроились казаки в глубине леса знатно – в справных землянках, наполненных барахлом, награбленным у поляков. Чего там только не было – продовольственные запасы, одежда с распотрошенного немецкого склада, оружие. Даже рация имелась. Жить здесь и жить. Но Дантисту нужно было срочно в Кременецкие леса, где собралась самая мощная и многочисленная группировка УПА.
Как туда добраться в срок? Ведь теперь немцы уже не предоставят транспорт, да и верного грузовичка «Рено» больше нет.
– Да не беспокойтесь, пан Дантист. Заберут вас, – махнул рукой командир Ярко. – А горилки на дорожку? У нас этого добра хватает!
Да, уж этого добра здесь хватало.
Утром еще не отрезвевшего до конца Дантиста провели на лесную поляну. У него закралась нехорошая мысль – а не шлепнут ли его сейчас? Многие на него клык точат. Стрельнут и скажут собратьям, что ушел в леса с сопровождением и пропал.
На поляне толпа провожающих остановилась. Все чего-то ждали. Дантист нервничал все больше.
Послышался нарастающий стрекот.
– В укрытие! – резко приказал Дантист.
– Да не волнуйтесь вы так, – улыбнулся самодовольно Ярко с видом человека, приготовившего неожиданный сюрприз.
К изумлению своему, Дантист увидел заходящий на посадку русский самолет-этажерку По-2 со звездами на крыльях. И это никого не волновало. Предательство?
– Це наши! – гордо изрек Ярко. – С Кременецких лесов.
Самолет приземлился на ровную поляну. На землю спрыгнул румяный летчик в кожаной куртке и спросил по-русски:
– Ну, кто пассажир?
Дантист устроился на пассажирском месте. И По-2, коротко разбежавшись, резво взмыл в воздух.
Оказалось, казаки недавно захватили этот самолет. А летчик еще в сорок первом году попал в плен к оуновцам и дал согласие служить им верой и правдой. И не важно, что он русский. Их было в УПА не так мало, а еще почти две тысячи самого разношерстного люда – крымских татар, узбеков. ОУН даже собирала недавно конференцию, посвященную несчастным судьбам покоренных большевиками малых народов.
– Красных в воздухе не боишься? – напряженно спросил Дантист.
– А чего их бояться? – хмыкнул летчик, держа машину низко – прямо над кронами деревьев. – Они моего сокола принимают за своего. Немцы опаснее, но они в последнее время редко залетают.
Самолет приземлился в самом сердце Кременецких лесов. И своими глазами Дантист убедился в том, что сила там собралась немереная. Казалось, протрубит горн и выметет она большевиков с Украины. Но это самообман. Прямого противостояния с Красной армией УПА не выдержит. Да и не рассчитана она на это, хотя горячие головы призывали к масштабному наступлению. Сейчас задачи другие. Перерезать коммуникации и пускать под откос поезда. Уничтожать небольшие красноармейские отряды. Заманивать врага в леса и там давить, давить, давить. И всячески демонстрировать населению, что власть Советов существует только на словах, истинная же власть у лесной армии.
Эти задачи пока удавалось выполнять. Одно плохо – потери. Счет шел на тысячи. Войска НКВД постепенно обживались в лесах и все эффективнее работали в населенных пунктах. При этом, пользуясь превосходством в оружии, не жалея боеприпасов, наносили огромные потери «повстанцам», взамен теряя гораздо меньше людей. Потери, притом бесполезные, вызывали брожение среди бойцов УПА. Брожение – это начало распада. Этого допускать нельзя ни в коем случае. Ну что же, не впервой Дантисту наводить порядок железной рукой.
В течение двух дней он провел ряд мероприятий в Кременецкой войсковой группе и выявил с десяток человек для образцово-показательного заклания. Это были распространители панических настроений, некоторые призывали к дезертирству, другие уже готовились покинуть леса.
Едва забрезжил рассвет, как на просеке под дулами бойцов СБ выстроились в ряд жертвы скорого правосудия. С долей пафоса Дантист зачитывал приговор, отпечатанный на машинке и заверенный печатью суда, состоявшего из тройки сотрудников Безпеки:
– Виновны в измене общему делу!
Палачи из СБ уже потирали руки в предчувствии привычной забавы, но окончание приговора смазал неожиданно появившийся командир куреня по кличке Далекий.
– Русские войска выдвигаются на позиции! – воскликнул он. – Они пойдут в лес!
– Тут и лягут, – помрачнел Дантист.
– Да, положим мы их здесь. Но и многих своих потеряем. – Далекий покосился на приговоренных.
– Сейчас закончу, и займемся делом, – сказал Дантист. Потом перечислил имена стоящих перед ним людей. И подвел черту под их жизнями: – Казнить!
Приговоренные стояли понурые, с потухшими очами. После последних слов некоторые согнулись, как старики. Один, типичный крестьянин по виду, тощий и заморенный, заорал истошно:
– Не надо! Я все сделаю! Не казните!
– Все? – Дантист подошел к нему. – Кровью смоешь вину?
– Смою! – тощий попытался грохнуться на колени и облобызать руки.
– А вы? – обернулся Дантист к остальным.
– Повоюем, – угрюмо буркнул смуглый квадратный мужик. – Только пулемет дайте – я по нему большой мастак.
– Со мной пойдете, – сказал Дантист. – Я за вами присмотрю. Если чего не так, перебежать вздумаете – о женах и детях своих подумайте. Гнилая ветка обрубается вся…
Глава 30
Заяц страха и бесенок нерешительности всегда жили в глубине души Ивана. Никому бы не признался в этом, но они продолжали его грызть, как и в детстве. Когда он стоял перед противником, перед новым делом, они нашептывали ему – у тебя ничего не выйдет. И разливался внутри холодок, мешающий двигаться и дышать. Но Иван всегда знал, как с ними бороться. Надо просто начать работать. Тогда руки и голова сами будут делать дело, к которому ты подготовлен.
Вот и сейчас он стоял перед зеленью знаменитых Кременецких лесов, охватывающих проселочную дорогу. Казалось, они занимают всю вселенную. Впрочем, так и было – именно здесь сейчас находится центр его мира. Липкий страх полз по позвоночнику – а вдруг его рота не сможет там сделать ничего. Даже не смерть, а позор и беспомощность страшили. Но приближалось время, когда будет отдан приказ на выдвижение. И начнется работа. А там поглядим.