Я позвонил по телефону Берия и доложил, что нецелесообразно проводить операцию по задуманному плану, так как внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей, вскрытие трупа и т. п. Берия ответил: «Я спрошу и сообщу». На второй день он сказал мне, чтобы сотрудники возвращались назад, а я арестовал бы Бовкуна—Луганца и доставил в Москву. Это указание Берия было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте.
Через некоторое время Б. Кобулов по телефону передал мне подробный план операции. В Тбилиси прибудет служебный вагон с сотрудниками НКВД, которые привезут трупы Бовкуна—Луганца и его жены. Мне же надлежит инсценировать автомобильную катастрофу, о чем опубликовать в печати. При этом мне был даже передан текст сообщения в печать…
На дороге между Цхалтубо и Кутаиси мною была пущена под откос пустая легковая машина, затем были вызваны работники милиции, которые соответствующим образом оформили катастрофу (в машине было умышленно испорчено рулевое управление), а в отношении погибших было сказано, что они отправлены в Тбилиси для оказания скорой медицинской помощи… Трупы были похоронены обычным путем, но затем по указанию Б. Кобулова вырыты и вновь похоронены с почестями…»
А вот и само объявление, напечатанное в газете «Заря Востока» 9 июля 1939 года № 155 (4776):
«В ночь на 8 июля, в результате автомобильной катастрофы, погибли полпред СССР в Китае тов. Бовкун—Луганец Иван Трофимович и его жена Нина Валентиновна.
Катастрофа произошла между городом Кутаиси и курортом Цхалтубо на 6–м километре шоссейной дороги.
Выделенной Кутаисским горсоветом комиссией установлено, что автомашина потерпела аварию вследствие порчи рулевого управления».
Из показаний Рапавы явствует, что действовал он в меру своего разумения. Посудите сами, какими недоумками надо быть, чтобы поверить тому, что пострадавших в катастрофе отправили для оказания «срочной медицинской помощи» за двести с лишним километров в Тбилиси, тогда как под боком находилась Кутаисская областная больница?
Впрочем, кого им было стесняться в своем отечестве?
И еще — Рапава скромно умолчал о том, что ему пришлось «для порядка» ликвидировать водителя машины Бориса Чуприна, чей труп был захоронен вместе с четой Бовкун—Луганцев и в дальнейшем перезахоронению не подвергался. А может быть, Рапава позабыл об этом факте. Уничтожались тысячи ни в чем не повинных людей, разве мыслимо запомнить всех?
Рапава, по его словам, не знал главного — кто убил посла и его жену. Сопоставив кое–какие данные, следователи задали этот вопрос Церетели, который поведал следующее:
«Сейчас не могу вспомнить, в каком году это было, в 1939 или в 1940, но помню, что в летнюю пору. Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где увидел Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов объявил нам, что есть двое арестованных, которых нужно уничтожить необычным путем. Мотивировал он это какими–то оперативными соображениями. Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси… Кобулов сказал также, что затем нужно сделать так, чтобы народ знал, что эти люди погибли в автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо и что по этому вопросу даны соответствующие указания Рапава, работавшему тогда наркомом внутренних дел Грузии. От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Берия. Берия не сказал нам ничего нового, повторив то, что говорил Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Берия я попросил разрешения ликвидировать их с применением огнестрельного оружия, но нам этого не разрешили, сказав, что нужно ликвидировать тихо, без шума. Старшим группы был Влодзимирский. Помню, что вагон был необычным, в нем был даже салон, всего в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной.
Не доезжая до Кутаиси, мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил мужчину, которого затем придушил наш сотрудник. Этот сотрудник сложил тела в мешки и перенес их в автомашину. Рапава же в соответствии с полученным заданием организовал «автомобильную катастрофу». Мне известно, что тела убитых были где–то похоронены, но затем поступило указание из Москвы похоронить их с почестями. Тогда тела были выкопаны, положены в хорошие гробы и вновь похоронены, но уже гласно…
Что это были за лица, я не знаю. Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял эту операцию Влодзимирский, работавший тогда начальником Следственной части по особо важным делам НКВД СССР и знавший дела на этих арестованных. Больше заданий такого характера я не получал…»
Следователи усомнились в последних словах Шалвы Отаровича и любезно попросили его поднапрячь память.
«Вспомнил! — тотчас воскликнул простодушный князь Церетели. — Вместе с Влодзимирским и Гульстом я участвовал в тайном изъятии жены Маршала Советского Союза Кулика[9]. Выполнялось это по указанию Берия… Для чего была изъята эта женщина и что с ней случилось потом — мне неизвестно».
ПОХИЩЕНИЕ ЖЕНЫ МАРШАЛА
Эту специальную операцию я тоже сложил как мозаику, но на сей раз из показаний не двух, а четырех преступников. Сделано это не столько для повышения достоверности, сколько потому, что в каждом из показаний читатели смогут уловить личный оттенок, элемент эдакого, если хотите, индивидуального отношения к происшедшему.
Первое слово по старшинству принадлежит Берии, поэтому для начала приведу выдержку из его допроса 26 августа 1953 года:
«Руденко: Церетели Шалву Отаровича вы знаете?
Берия: Церетели знаю примерно с конца 1922 года… по совместной работе в Грузии. Знаю его с положительной стороны, как человека храброго. Использовался он по борьбе с бандитизмом.
Руденко: Для какой цели вы намерены были привлечь Церетели в 1941 году, незадолго до Великой Отечественной войны?
Берия: Не помню, в 1940 или в 1941 году Церетели намечался мною на работу в спецгруппу для осуществления специальных заданий, то есть избиения, тайного изъятия лиц, подозрительных по своим связям и действиям. Так, например, имелось в виду применить такую меру, как уничтожение Литвинова, Капицы. В отношении режиссера Каплера намечалось крепко избить его…
Руденко: Тайное похищение и убийство Кулик—Симонич было совершено по вашему личному приказанию?
Берия: Так. Я не могу вспомнить, кому я дал распоряжение о тайном изъятии и уничтожении Кулик—Симонич, но мне помнится, что ее допрашивали. Было ли решение Особого совещания по ее делу, я не помню. Не помню также, обращался ли Кулик ко мне с заявлением о том, что исчезла его жена. Не помню, объявлялся ли всесоюзный розыск Кулик—Симонич…»
По версии Анатоля Франса, в старости бывший прокуратор Иудеи Понтий Пилат начисто позабыл об уголовном деле Иисуса Христа. Быть может, Лаврентий Павлович с годами тоже утратил память? Нет, он помнил почти все. В доказательство приведу фрагмент из стенограммы закрытого судебного заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 18–23 декабря 1953 года. Допрос проводился членом суда Кучавой.
«Вопрос: Вы отдали Меркулову распоряжение о похищении, а затем убийстве Симонич- Кулик?
Ответ: Я получил небольшую сводку о Кулик. Вернее, я попросил, чтобы мне дали о ней сводку. Получив сводку, показал ее. Мне было приказано изъять Кулик—Симонич и так, чтобы никто об этом не знал. Получив такие указания, я вызвал Меркулова и Влодзимирского и поручил произвести операцию. Они выполнили мое поручение…»
А вот что рассказал на допросе Гульст, назначенный старшим группы по тайному изъятию жены маршала. Поскольку с этой фигурой читатели встречаются впервые, следует представить его: Гульст Вениамин Наумович, 1900 года рождения, еврей, член КПСС с 1921 года, образование — незаконченное высшее, в период следствия по делу Берии и других — пенсионер МВД.
«В 1940 году (тогда он был заместителем начальника 1–го отдела по охране. — К. С.) меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулика? На мой утвердительный ответ Берия заявил: «Кишки выну, кожу сдеру, язык отрежу, если кому–то скажешь то, о чем услышишь!» Затем Берия сказал: «Надо украсть жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна».
В районе улицы Воровского в течение двух недель мы держали засаду, но жена Кулика одна не выходила. Каждую ночь к нам приезжал Меркулов проверять пост, он поторапливал нас и ругал, почему мы медлим. Но однажды она вышла одна, мы увезли ее за город в какой–то особняк… Слышал, что Кулик объявлял розыск своей жены, но найти ее не мог…»
О том, что произошло дальше, мы узнаем из упомянутой выше стенограммы Специального судебного присутствия, где председательствующий, Маршал Советского Союза И. Конев, допрашивал подсудимого Влодзимирского:
«Вопрос: По указанию Берия вы принимали участие в пытках, похищениях и убийствах советских людей?
Ответ: В 1939 году, в июне или в июле, меня вызвали в кабинет Берия. Там находился Меркулов и еще кто–то. Берия дал указание Меркулову создать опергруппу из 3–4 человек и произвести секретный арест жены Кулика. Я был участником этой группы. Меркулов разработал план, как устроить засаду, и предложил жену Кулика снять секретно. Ордера на арест жены Кулика не было.
Вопрос: Значит, вы тайно похитили человека ни в чем не виновного… то есть без всяких оснований?
Ответ: Была ли она виновата или нет, не знаю. Я считал, что ее снимают незаметно, так как не хотят компрометировать ее мужа.
Вопрос: Вы похитили жену Кулика, а что вы с ней сделали?
Ответ: Мы привезли ее в здание НКГБ и сдали. Я больше ничего не делал… Через полтора месяца меня вызвал Кобулов, приказал выехать в Сухановскую тюрьму, получить там жену Кулика и передать ее Блохину. Я понял, что если жена Кулика передается коменданту Блохину, то значит для исполнения приговора, то есть расстрела… Я только теперь узнал, что ее допрашивали Берия и Меркулов…»