я Берия функции, с одной стороны, палача, завершавшего расправы с невиновными людьми и помогавшего скрывать истинные причины смерти арестованных, забитых во время так называемого «следствия», и, с другой стороны, сводника, поставлявшего Берия многочисленных женщин. Однако НАДАРАЯ не принимал непосредственного участия ни в фальсификации дел, ни в вынесении решений троек о расстрелах. Поэтому… я считаю возможным применить к нему меру наказания в виде длительного лишения свободы.
Для того, чтобы приговор по этому делу был справедливым приговором, он должен быть суровым и сокрушающим.
Требуя справедливого возмездия для РУХАДЗЕ, РАПАВА, ЦЕРЕТЕЛИ, ХАЗАНА, САВИЦКОГО, КРИМЯНА и ПАРАМОНОВА, я как государственный обвинитель не могу найти никаких обстоятельств, смягчающих вину любого из них.
Нет места этим выродкам на нашей советской земле!
И, поддерживая от имени государства обвинение против этих преступников, я прошу Вас о вынесении всем им, всем до одного, высшей меры уголовного наказания — РАССТРЕЛА».
Что же защита противопоставила обвинению?
Не в упрек адвокатам будет сказано, что занятая ими позиция находилась где–то между пассивной обороной и капитулянтством. Это не было случайным — теоретически наделенные равными процессуальными правами с государственным обвинителем, на практике они вынужденно довольствовались ролью если не статистов, то резонеров, ибо каждое слово правды могло обернуться неисчислимыми бедами. Тем не менее в речах всех без исключения защитников отчетливо прозвучало, что ни в материалах уголовного дела, ни в выступлении Руденко не содержится доказательств измены Родине: в преступных действиях их подзащитных нет квалифицирующих признаков статьи 58–1 «б» УК РСФСР.
Чем объяснить, что защита безоговорочно признала состав преступлений, предусмотренных статьями 58–8 и 58–11 УК РСФСР? Причина, по–видимому, в том, что приговор по делу Берии и других имел силу закона СССР, защитники не могли ставить его под сомнение, а сам террор и заговор были, что называется, альфой и омегой. Поэтому защите приходилось искать смягчающие обстоятельства, не вступая в спор по существу обвинения. Адвокаты, в частности, ссылались на то, что Церетели был четырежды серьезно ранен в схватках с бандитами, что «обер–сатана» и «хамелеон» Берия неимоверно раздувал свой авторитет, а подсудимые слепо верили в его непогрешимость, и т. д. и т. п.
И еще — защита напомнила суду о сроках давности. Статья 14 Уголовного кодекса (в редакции 1926 года) предусматривала, что уголовное преследование не может иметь места, когда со времени совершения преступления, за которое судом может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше пяти лет, прошло десять лет. В тех же случаях, когда привлекаются к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления, давность применяется по усмотрению суда, но закон в примечании 1 к статье 14 гласит: если суд не найдет возможным применить давность, то при назначении им расстрела таковой обязательно заменяется другими мерами наказания. Так что те из подсудимых, которые виновны в преступлениях пятнадцатилетней давности, не подлежат смертной казни.
Как вели себя подсудимые? Что они сказали в своем последнем слове?
Признав себя виновным, Рухадзе категорически отрицал применение шомпола на пытках, уверяя, что избивал арестованных «куском плетеной веревки, специально намоченным в воде для того, чтобы она была более упругой». Вымаливая жизнь, Кримян просил принять во внимание, что преступал закон исключительно по молодости лет — в 1937 году ему было только 23 года. Церетели достойно заявил, что в 1919 году с великой радостью вступил в ряды Коммунистической партии и до дня ареста в течение 34 лет никаких преступлений не совершал, и в заключение громогласно проклял Берию, назвав его кровожадным злодеем. Рапава и Надарая тоже не признали себя виновными.
Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председательствующего генерал–лейтенанта юстиции А. А. Чепцова и членов — полковников юстиции А. А. Костромина и А. А. Долотцева признала всех подсудимых виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58–1«б», 58–8 и 58–11 УК РСФСР, и приговорила Рапаву, Рухадзе, Церетели, Савицкого, Кримяна и Хазана к расстрелу с конфискацией имущества, а Парамонова и Надарая к лишению свободы в исправительно–трудовых лагерях сроком на 25 (двадцать пять) и 10 (десять) лет с конфискацией имущества и поражением в правах на 5 (пять) лет.
Примерно в том же ключе прошли и другие процессы над сотрудниками Берии, а последняя точка была поставлена в феврале 1959 года, когда судили Саркисова, бывшего начальника личной охраны Берии.
Кстати сказать, Берия незадолго до смерти Сталина избавился от Саркисова. Именно тогда Берия жаловался Ордынцеву, что Саркисов обленился, обнаглел — «на плечи садится» — и вдобавок, оглох — «какая это охрана?!». Арестовали Саркисова в конце июня 1953 года, и он решил, что это месть Берии.
Первое время поведение Саркисова в тюрьме было обычным, ничем не примечательным, а потом начались отклонения — он вообразил, будто изобрел новую текстильную машину сверхвысокой производительности, и принялся лепить ее модель из хлебного мякиша. А несколько месяцев спустя военный прокурор полковник юстиции Павлов подал рапорт следующего содержания:
«Сегодня 29 марта 1954 года мною на допрос был вызван обвиняемый Саркисов Рафаэль Семенович. В процессе допроса Саркисов стал проявлять странности, в частности, давая ответы на вопросы, он заявил: «Мне другой следователь через технику радиолокации мешает сосредоточиться и давать показания. Прошу снять с моей головы технику радиолокации».
Кроме того, на допросе Саркисов просил зачитать ему приговор и расстрелять его, так как он по радиолокации слышит, что уже расстреливают.
В связи с таким поведением Саркисова подписать его допрос не представилось возможным, и он был мною отправлен в камеру».
Саркисова подвергли судебно–психиатрической экспертизе, признали невменяемым и отправили в Ленинград, где он почти пять лет содержался в специализированном медицинском учреждении системы МВД. А затем, сочтя его состояние нормальным, без проволочек предали суду.
Чтобы читатели явственно представили себе ход процесса над Саркисовым, приведу выдержки из стенограммы заседания Военной коллегии Верховного суда СССР:
«Саркисов: Чтобы всем было ясно, я должен заявить, что Саркисов был одним из преданнейших большевиков и честных передовых рабочих.
Председательствующий: Подсудимый Саркисов, суд просил бы вас давать более конкретно показания по предъявленным вам обвинениям.
Саркисов: Я обо всем скажу подробно. В настоящее время я являюсь сумасшедшим. У меня бывают «заскоки ума», и я, как попугай, повторяю то, что твердит в моей голове какой–то голос. Я имею большие заслуги перед нашим народом. Работая ткачем, я выполнял пятилетку за 8 месяцев, а при внедрении в производство моего нового изобретения семилетний план по выпуску тканей может быть выполнен за два месяца. Я активно участвовал в революционной борьбе за построение социализма в СССР, а сейчас меня, передового рабочего, бросили в тюрьму, составили подложные протоколы и предали суду. Все это направлено на то, чтобы уничтожить резервы рабочего класса. Кроме того, меня превратили в сумасшедшего. Считаю, что это не является большевистским методом работы. Меня били и калечили и никаких мер по моим заявлениям принято не было.
С 1932 года я работал в органах госбезопасности, мною было разоблачено много сотен контрреволюционных групп. Я был секретным сотрудником, проводил наружное наблюдение…
Председательствующий: Сколько времени вы находились на службе в личной охране Берия?
Саркисов: 15 лет — с 1938 года по 22 февраля 1953 года. Вначале я был старшим сотрудником, затем начальником группы.
Председательствующий: Какие у вас были взаимоотношения с Берия? Доверял ли он вам?
Саркисов: Нет, Берия не доверял мне ничего, кроме вопросов, касавшихся женщин. Я никогда не принимал участия в контрреволюционной организации заговорщиков во главе с Берия. Я всегда защищал Советскую власть…»
Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председательствующего генерал–майора юстиции А. А. Костромина и членов — вице–адмирала Е. М. Симонова и генерал–майора А. И. Захарова приговорила Саркисова за измену Родине к десяти годам лишения свободы.
У меня нет никаких сомнений в том, что осудили сумасшедшего, — отбыв наказание, Рафаэль Семенович Саркисов ненадолго заехал домой, в Москву, и тут же отправился в Тбилиси, чтобы внедрять свой ткацкий чудо–станок.
КОММЕНТАРИЙ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА ЮСТИЦИИ А. Ф. КАТУСЕВА
Основная обязанность комментатора — давать точные оценки фактам с позиции представителя той профессии, к которой принадлежишь. Наряду с этим комментатор полемизирует с автором, когда не вполне разделяет некоторые взгляды и суждения, отраженные в рукописи. И, наконец, комментатор имеет право на информационные дополнения, если знает что–то, автору неведомое и им не затронутое. Вот этим своим правом я сейчас и воспользуюсь.
Читатели, очевидно, помнят второй мой комментарий к «Голгофе», где говорится о судьбе совершенно секретных документов, изъятых при обыске в квартире бывшего министра госбезопасности СССР В. Абакумова и содержавших компромат на Берию и Маленкова. Указанные документы не были приобщены к уголовному делу Абакумова и бесследно исчезли. Скорее всего, их уничтожили из боязни разглашения даже в очень узком кругу.
А как обстояло дело с личным архивом Берии после его ареста? Неужели архив попал в руки следователей Прокуратуры Союза, миновав сито особо доверенных контролеров, свято оберегавших безупречность репутации высших руководителей страны?
Последний вопрос, конечно, чисто риторический. Новые хозяева относились к уголовно–процессуальному закону столь же пренебрежительно, как Сталин, вследствие чего собранные Берией материалы о неблаговидных делах его соперников были тотчас же изъяты и уничтожены. Однако в уголовном деле Ордынцева остались кое- какие следы допущенного произвола.