Отметина на лбу Исты горела, как свежий ожог.
Темно, хоть глаз выколи. Я хочу видеть.
Внутри комнаты затрещала ткань.
Иста сглотнула, или по крайней мере попыталась. И стала молиться на свой лад: возносить молитвы в ярости — точно также, как это делают это в песне или труде. Если молитвы идут от сердца, утверждали служители, боги их обязательно услышат. А сердце Исты кипело.
Я отказалась от зрения, как от внутреннего, так и от внешнего. Я не младенец, не девственница, не скромная жена, страшащаяся оскорбить. Мои глаза не принадлежат никому, кроме меня. Если у меня не хватит смелости смотреть на мир, добрый или злой, прекрасный или уродливый, любым зрением сейчас, то когда ещё? Уже слишком поздно для невинности. Моя единственная надежда — болезненное утешение мудрости. Которая может перерасти знание.
Дай мне истинные глаза. Я хочу увидеть. Я должна знать.
Господин Бастард. Да будет проклято твоё имя.
Открой мне глаза.
Боль во лбу вспыхнула, а затем исчезла.
Сначала она увидела пару старых призраков, витающих в воздухе: не любопытных, ведь такие угасшие холодные духи уже не испытывали эмоций, а слетевшихся, словно мотыльки на свет. Потом руки Катти, нетерпеливо отмахивающиеся от них, словно от надоедливых насекомых.
Она тоже их видит.
Иста отложила обдумывание этого факта на потом, потому что перед её глазами возник тот молочный огонь, который она видела во сне. Иллвин был источником этого белого свечения, которое бежало вдоль его тела, как горящее масло. Катти была гораздо темнее, плотнее, но постепенно её лицо, тело, руки обрели форму и чёткость. Она стояла у дальнего края кровати Иллвина, и нить белого огня бежала сквозь её согнутые пальцы. Иста повернула голову, чтобы проследить за этой нитью, которая выходила за дверь, пересекала двор. Было отчётливо видно, что текучее движение идёт прочь, вовне, а не к фигуре, распростёртой на кровати.
Он снова был одет в удобную некрашеную льняную рубаху, хотя волосы так и остались заплетёнными. Катти наклонилась, развязала узел на его поясе и распахнула полы его одеяния от плеча до щиколоток. Теперь он лежал обнажённым, если не считать белую полосу бинта, охватывающую грудь прямо под сердцем и закрывающую то место, откуда сочилось и текло бледное пламя.
Лицо Катти было спокойно, холодно, на нём не было никакого выражения. Она коснулась бинта. Белый свет, словно шерсть, намотался на её тёмные пальцы.
Единственное Иста могла сказать с уверенностью: Каттилара не была вместилищем какого-нибудь бога. Божественный свет, во всех его оттенках, внутренний взор отличит безошибочно. Иста знала ещё лишь одну причину, способную породить такое колдовство.
Так где же демон? Раньше Иста не ощущала его пагубного присутствия; в обществе Каттилары она чувствовала только раздражение. Раздражение, способное замаскировать более глубокую тревогу? Если оглянуться назад, то не полностью, несмотря на то что Иста ошибочно принимала своё напряжение по поводу марчессы за обычную зависть. Частично ошибочно, честно поправила она себя с усмешкой. Иста постаралась разглядеть происходящее как можно более отчётливо, расширив внутренний обзор так, чтобы уловить весь живой свет, что в печальном беспорядке витал вокруг комнаты.
Не свет: темнота, тень. Парящий в груди Каттилары тугой тёмно-фиолетовый узел, завернувшийся сам в себя. Он прячется? Если так, то не очень удачно, как кот, забравшийся в мешок, но забывший убрать хвост.
Но кто из них хозяин, а кто слуга? Понятие маг, как ни странно, применимо к обоим духовным состояниям; невзирая на то, что служители считали их с теологической точки зрения разными, на практике, извне различить это очень сложно.
Кажется, я могу различить. Но я же смотрю изнутри. Этим демоном повелевала Каттилара, а не наоборот; её воля преобладала, её душа управляла этим прекрасным телом. Пока.
Каттилара провела ноготком по торсу Иллвина, от горла к пупку и ниже. Огонь будто бы сгущался там, где она касалась, словно прокладывая новые русла.
Она опустилась рядом с ним на кровать, наклонилась и принялась ласкать его тело, от плеч вниз и от щиколоток вверх, перемещая фонтан света в нижнюю часть живота. Ласки стали более откровенными. Серые веки так и не распахнулись, но другие части тела Иллвина стали откликаться на такое внимание. Он был жив если не в отношении разума, то в отношении плоти точно. Заметно.
Они, что же, любовники? Иста удивлённо подняла брови. Хотя она и не была знатоком по этой части, это были самые безразличные прикосновения, какие ей доводилось видеть. Их целью было возбудить, а не доставить удовольствие, они не несли никакой радости той, что их осуществляла. Если бы её руки могли коснуться этой кожи, цвета слоновой кости, тугих мускулов и смуглой бархатной чувственности, то её пальцы бы не были грубыми, резкими, скрюченными от напряжения. Её ладони были бы открыты, они впитывали бы наслаждение. Тогда бы… если у неё вообще когда-нибудь хватит смелости дотронуться до кого-нибудь. Страстью здесь была злость, а не желание. Господин Бастард, в этой постели пренебрегают вашими дарами.
Катти шептала:
— Да. Всё верно. Давай же. — Её пальцы сосредоточенно работали. — Это нечестно. Твоё семя плодоносно, а у моего мужа превратилось в воду. Но зачем оно тебе? Зачем тебе вообще что-нибудь? — Её руки снова замедлились. Глаза блеснули и её голос продолжил: — Мы могли бы воспользоваться им. И никто никогда не узнает. Появится ребёнок. И, в конце концов, это будет наполовину ребёнок Эриса. Сделай это сейчас, пока ещё есть время.
Тёмный узел у неё в груди затрепетал?
Молчание, а потом голос Катти снова зашептал:
— Я не хочу второсортного брата. Я всё равно никогда ему не нравилась. Я не понимала его глупых шуток. Для меня нет другого мужчины, кроме Эриса. И не будет. Отныне и навсегда.
Узел как будто бы снова съёжился. Да, подумала Иста, боюсь, ты не та беременность, которой она так жаждет.
Руки Каттилары раскрылись: обрамлённая её ладонями болезненно тугая плоть выплюнула из кончика струю белого огня.
— Вот. Так будет дольше держаться.
Она слезла с кровати, которая скрипнула под ней, и запахнула рубашку на Иллвине. Потом осторожно подняла простыню и накрыла его ею. Пока она огибала кровать, её рука порхала над белой линией, не касаясь пламени. Иста пригнулась, пряча лицо и волосы за широким чёрным рукавом. Скрип открывающейся и закрывающейся двери, щелчок щеколды. Шаги на цыпочках, спешащие прочь.
Иста посмотрела через балюстраду. Катти пересекала мощёный двор внизу, шелка, струящиеся на бегу вдоль длинной линии света. Света, который не отбрасывал теней и нигде не отражался. Она и он исчезли под аркой.
Что это за колдовство, Каттилара? Иста в недоумении покачала головой.
Мне следует питать свои изголодавшиеся глаза. Может быть, насытившись, они смогут научить меня… чему-нибудь.
А если нет, то мне всё равно удалось перехватить кое-что.
Иста заметила, что петли двери в комнату Иллвина были отлично смазаны. Тяжёлая резная дверь легко поддалась. Отсюда было слышно тихое похрапывание, доносившееся из соседней комнаты, куда вела внутренняя дверь. Горам, или ещё кто-нибудь, спал, готовый прийти на зов хозяина, если случится чудо и Иллвин проснётся и позовёт. Осторожно, чтобы не задеть нить света, она обогнула сундуки и ступила на коврик рядом с постелью Иллвина. С другой стороны, не с той, где была Катти. Иста аккуратно приподняла простыню, так же как и Катти, распахнула его рубаху и принялась изучать лежащее перед ней тело.
Временно не обращая внимания на очевидное, она попыталась рассмотреть кружащийся свет, надеясь прочесть в нём какое-нибудь послание. Самое яркое пламя сейчас приходилось на низ живота, его мерцание было заметно над пупком, губами, лбом и сердцем. Свет надо лбом и губами был совсем тусклым. Иста была уверена, что Иллвин похудел с тех пор, как она в первый раз увидела его во сне, щёки совсем впали, рёбра… раньше рёбра заметны не были, а теперь она могла буквально сосчитать их. Под его кожей была даже видна линия тазовой кости. Иста пальцем дотронулась до неё, но потом замерла.
Иллвин едва заметно шевельнулся: слабая, но вполне узнаваемая судорога желания… или, быть может, отголоски такого движения, передавшегося по пламенеющей нити, словно волна, пришедшая с дальнего берега? Минуты текли; Иста могла перечесть удары собственного сердца. Могла пересчитать удары его сердца. Они участились. Сначала дёрнулись его губы, но только чтобы испустить низкий стон.
Напряжение, дрожь, яркая вспышка света и всё кончено. Холодный огонь растёкся по его телу, а потом, пульсируя, собрался у своего источника — над повязкой под сердцем. Выкачивая… что?
Его плоть снова была тревожно мертва.
— Так, — выдохнула Иста. — Это… любопытно.
Мудрость или даже знание, обходили её стороной. Но всё же некоторые моменты, свидетельницей которых она стала, вполне ясны. А некоторые… нет.
Она бережно запахнула его рубаху и затянула пояс. Вернула на место простыню. И снова присмотрелась к линии света. Она отчётливо помнила сон.
Осмелюсь ли я?
Просто глядя на него, ничего не добьёшься. Иста потянулась вперёд, обхватила нить пламени ладонью и застыла.
Горам, шлю тебе привет.
Она пристроила бедро на кровати и наклонилась вперёд. Коснувшись губами рта Иллвина, она вложила в поцелуй больше ласки. И сжала ладонь.
Свет брызнул в разные стороны.
Глаза Иллвина раскрылись; он вдохнул её дыхание. Опираясь другой рукой на подушку рядом с его головой, Иста заглянула ему в глаза, такие же тёмные, как в первых снах. Его рука ожила, обхватила её затылок, сжав волосы.
— О… Этот сон получше.
Его голос с мягким северным рокнарским акцентом, вязкий, словно выдержанный мёд, оказался глубже, чем она помнила из собственных видений. Он поцеловал её в ответ, сначала осторожно, потом более уверенно, не столько с доверием, а скорее слепо обходясь без него.