Альберто оглянулся, выискивая в комнате что-нибудь подходящее. На туалетном столике стояла шляпная коробка с кусками кружев и шелковыми цветочками, явно споротыми с вышедшей из моды шляпки. Он усмехнулся: жалованье старшей фрейлины хоть и было немаленьким, но при дворе нужно блистать, и если помимо жалованья других доходов нет, то приходится изворачиваться, например, меняя на шляпке кружева вместо замены самой шляпки. Старшая фрейлина, сеньорита Анна Марипоза, происходила из небогатой и не шибко знатной семьи, и должность эту получила исключительно за свои заслуги и способности. В частности, за способность держать своих подопечных в ежовых перчатках, что, учитывая общую легкость нравов не то что во дворце, а вообще во всей Фарталье, было непросто. Сеньорита Марипоза даже не была особо красивой, но что-то в ней было такое, отчего у мужчин начинало припекать в груди, когда она обращала на них взгляд. Сплетники поговаривали, будто старшая фрейлина – потомок сидов, но Альберто точно знал – нет. Он-то, как паладин с большим опытом, чуял в ней очень слабого мага со способностью к подчинению. Вот и весь секрет.
Он взял коробку, разворошил кружева и шелковые цветочки, вынул из кармана бонбоньерку с сахарными драже (Альберто был сладкоежкой и всегда таскал с собой какие-нибудь конфеты), высыпал драже в коробку. Потом достал из шкатулки с украшениями нитку белых кораллов, покрашенных под красные, разорвал ее и тоже высыпал в коробку. Тихо посвистел, отошел на шаг, замер в ожидании, излучая доброжелательность и спокойствие. Чуял – пикси заинтересовались. Теперь только ждать.
Пока ждал, помечтал о том, как подарит сеньорите Анне вместо этих дешевых кораллов нитку… скажем, хороших гранатов. Некрупных, но без изъянов и чистой воды. Подобрать их под цвет знаменитого вина тиньо, чтобы был такой глубокий пурпур с алым отливом… отлично будет смотреться на смуглой коже Анны. Конечно, фрейлина захочет его отблагодарить. Паладин как раз раздумывал над тем, не будет ли простой поцелуй нарушением обета, когда первый пикси наконец спустился к коробке откуда-то из-за оконного ламбрекена и сел на краешек, с любопытством заглядывая внутрь. Как и подозревал Альберто, это был пикси-светлячок: маленький, с тощим тельцем длиною в дюйм и с дюймовой же длины усиками на изящной головке. На его бледном остреньком личике горели зеленые глаза, но самыми красивыми в нем были крылышки: полупрозрачные, переливающиеся радугой, с длинными отростками на нижней паре. Пикси посидел-посидел на краю коробки, да и спланировал вниз, к кружевам и цветочкам, схватил ручонками драже и присосался к нему, блаженно жмуря глазки. Тут же к коробке слетелись и остальные пикси, насколько смог определить Альберто – все, что тут были.
Как только последний, восьмой, спустился вниз и занялся драже, паладин закрыл коробку и быстро начертил на ней запирающий знак. Никуда теперь пикси не денутся из коробочки, в этом Альберто был уверен. Его знаки всегда работали, как объяснил ему как-то один храмовник – потому, что, во-первых, Альберто неуклонно сохранял обет, во-вторых, был девственником, и в-третьих, чуточку имел склонность к магии. Совсем немножко, но для паладина вполне достаточно, чтобы научиться кое-чему особенному. Храмовник, кстати, тогда же предложил ему подать прошение о переводе к ним, мол, такие таланты особенно нужны именно там. Альберто как представил себе жизнь с храмовничьей дисциплиной, так чуть не взвыл, и наотрез отказался по доброй воле туда идти.
На всякий случай паладин еще раз прислушался. Слушал, конечно, не столько ушами, сколько паладинским чутьем. Вроде бы все было спокойно… о, нет. Под кроватью, у самой стены, он почуял движение и присутствие какого-то существа. Не похоже, чтоб пикси, но паладин решил, что дело надо довести до конца. Он нырнул под кровать, ругнулся, обнаружив, что нерадивые горничные пыль под ней протирают хорошо если раз в месяц. Существо замерло у стены, глядя на паладина красными бусинками глаз. Черти его знают, что такое, но паладин особой опасности от существа не чуял, потому резко выбросил вперед руку, схватил его, ощутив под пальцами грубоватую шерстку. Мышь или крыса? Для мыши крупно, для крысы мелко. Альберто чуть придушил существо, чтобы не дергалось, развернулся под кроватью и начал вылезать.
И едва он высунул голову, как на нее опустилось что-то круглое и металлическое.
Раздался гулкий «баммм!», и паладин потерял сознание, выпустив из руки свою добычу.
Первым ощущением после темноты был холод. Прохладный воздух холодил голую кожу. Вторым ощущением – обездвиженность. Паладин рванулся, пытаясь освободиться, и очнулся окончательно.
И разразился проклятиями.
Он лежал на широкой кровати старшей фрейлины, за руки и ноги привязанный к столбикам балдахина крепкими шелковыми шарфами. И был совершенно голый.
Но не это повергло его в изумление, а то, что вокруг него на кровати расположились три молодые фрейлины, новенькие, Альберто их толком даже по именам не знал. Одеты они были только в крайне откровенное нижнее белье.
– Сеньориты, немедленно отпустите меня! – старательно давя испуг, как можно жестче сказал Альберто. – Я королевский паладин!
Фрейлины почему-то рассмеялись, и одна из них, кажется, по имени Лукреция, сказала презрительно:
– Как же, ври больше. Да если ты паладин, то я – королева фей.
Альберто дернулся в путах, но шарфы оказались очень крепкими.
– Чем угодно клянусь! Я – паладин Альберто Аквиллано…
Он не смог договорить: вторая фрейлина, рыжая и худая, чьего имени он не мог вспомнить, сняла с себя чулок, быстро скатала в комок и резко запихала ему в рот. Чулок был не слишком свежий, и Альберто чуть не стошнило.
Третья фрейлина, крепенькая шатенка Клара, уселась на его ноги и провела ладонью по его промежности, пощупала мужское достоинство:
– Девочки, а у нашей ведьмы-то губа не дура. Гляньте, какого жеребчика она себе оторвала!!! А нам, скотина такая, запрещает…
– Угу, – поддакнула Лукреция и сказала, стараясь подделать голос под Анну:
– «Запомните, девочки, никаких мужчин!!! Вы здесь для того, чтобы служить королевской семье, а не распутничать!»
Клара скривилась:
– У-у-у, ведьма. А сама к себе мужика водит, еще и в паладинские тряпки переодевает, как будто этим кого-то можно обмануть.
Рыжая, обнаружив, что Альберто почти вытолкнул кляп языком, быстро стянула второй чулок, запихнула кляп на место и затянула его чулком, завязав на Альбертовом затылке узлом. Содрала с его волос, увязанных в хвостик, тесемку, и сгребла их в горсть, пропустила через кулак пару светлых локонов:
– Точно что. Таких златокудряшей среди паладинов я что-то не видела.
«Конечно, не видела, дура, потому что ты здесь всего два месяца!!!» – подумал Альберто и снова задергался в путах. Положение было совершенно идиотским, одна надежда, что старшая фрейлина сейчас зайдет и увидит это непотребство… Но эту надежду тут же убила Клара, спросив:
– Лу, ты хорошо заперла купальню? Ведьма нам не помешает?
Лукреция хищно осклабилась:
– Не помешает. Заперла на ключ, а изнутри там скважина воском залеплена. Так что пока уборщицы не откроют, будет она там сидеть. А тут изнутри заперлась на швабру. И ничто нам не помешает всласть развлечься с ее сердечным другом, а, девочки?
И девочки рассмеялись.
Клара снова принялась лапать Альбертову промежность, и паладин с ужасом почувствовал, как у него там поднимается и твердеет.
– Ого! – рыжая наклонилась и по-хозяйски пощупала. – Чтоб мне лопнуть, но тут же целых девять дюймов! Мне даже как-то страшно стало.
«Жаль, что не настолько, чтобы оставить меня в покое!» – мрачно подумал Альберто, с ненавистью глядя на свой собственный мужской орган.
– А мне нет, – пожала плечами Лукреция. – Мне интересно.
Она наклонилась и, сжав своими пышными сиськами мужественность паладина, принялась тереться об нее. Мужественность стала еще тверже и больше.
Альберто закрыл глаза и подумал о том, будет ли считаться нарушением обета, если сейчас его, связанного, оттрахают эти сумасшедшие девки. Скорее всего, нет. Но почему-то эта мысль его совсем не обрадовала, наоборот.
А еще вспомнилось, как он, когда был помоложе, иной раз в мечтах воображал себе подобную ситуацию: как прекрасные дамы его связывают, а потом делают с ним все, что хотят. И это не считается нарушением обета. Но вскоре Альберто эти мечты мечтать прекратил, когда услыхал похабный анекдот о паладине, которого в лесу поймали и оттрахали сиды, а он после того возблагодарил за это Деву – мол, и досыта, и без греха. И с тех пор Альберто ревностно придерживался обета, даже к Марионелле не ходил, разве что изредка самоудовлетворялся в кладовке с метлами и швабрами на третьем этаже, как и многие его сотоварищи.
И тут он сообразил простую мысль: «Я же ведь паладин! Так… надо бы хоть силовым ударом попробовать их с кровати сбросить…». Альберто попытался сосредоточиться на потоках сил и набрать хоть немножко маны. Получалось очень плохо – и потому, что очень мешало растущее возбуждение, и потому, что от удара всё еще мутилось в голове.
– Эй, я тоже хочу, – оттолкнула Лукрецию Клара. – Дай хоть лизнуть, что ли.
Лукреция отодвинулась, а Клара стала на карачки, наклонилась к паху Альберто, по-собачьи высунула широкий розовый язык и смачно провела по всей длине его орудия, от основания до головки, а потом обратно.
У паладина аж в глазах потемнело, таким острым было это ощущение, и он подумал, что, пожалуй, зря не ходил к Марионелле, раз уж младшая кастелянша-полуфейри была единственной дозволенной паладинам женщиной, и то лишь, так бы сказать, частично.
Вся накопленная мана с почти слышным пшиком развеялась… Но тут сквозь отчаянье паладин почувствовал, как по его руке от столбика кровати бежит что-то мелкое, шерстистое и с хвостиком. Тут-то он наконец сообразил, что это за существо. Всего лишь крысенок, чудом выживший после магических экзерсисов придворных магов. Видимо, магия его как-то изменила, что он так и остался мелким, зато усищи и хвост отрастил как у здорового пасюка.