– Странно, что до преосвященного Даниэло до такого никто не додумался, – Джудо передал ей пистоль. – Одно дело, когда страшная инквизиция сжигает или там на каторгу пожизненно – тогда их сподвижники начинают их считать мучениками за веру. А другое дело, когда королевский суд приговаривает к казни, как убийц и государственных изменников. Как-то тогда труднее из них мучеников за веру лепить.
– Это точно, – согласилась Аглая, умело засовывая пистоль за пояс. – Надеюсь, нам не придется пускать пистоли в ход… хотя и доведется заночевать при дороге. Не успеем к закату до Мадеруэлы.
Джудо посмотрел на солнце, вздохнул:
– Ну, если поднажмем, то на ночь все-таки доберемся. Давай-ка, пришпорь мула. Очень, очень не хочу ночевать в поле.
До Мадеруэлы они добрались уже затемно. Вопреки опасениям Аглаи, мерин Джудо отлично выдержал долгую скачку, несмотря на то, что помимо здоровенного паладина нес на себе еще и замаскированное под обычные вьюки снаряжение. Расседлывая в конюшне постоялого двора своего уставшего мула, она сказала:
– Хороший у тебя мерин, Джудо. Крепкий. И большой.
Тот усмехнулся, похлопал уже расседланного и освобожденного от поклажи мерина по холке:
– Еще бы. Полукровка, помесь ингарийской кобылы и арденского жеребца. Выносливый и сильный. И спокойный. Мы в Ингарии только на таких и ездим, хотя надо мной плайясольские паладины посмеивались – мол, не к лицу паладину на мерине-полукровке ездить. Стыдно, мол.
– С чего вдруг? – Аглая подняла свои вьюки. – Можно подумать, среди плайясольских паладинов все сплошь благородные, которые кроме как на сальмийских чистокровных жеребцах и не ездят.
– Так Плайясоль же. Там внешняя видимость имеет значение. Даже самый распоследний дворянчик будет пыжиться и пытаться всячески показать, будто он богат и знатен почти как граф Вальяверде или даже как герцог Салина, – Джудо тоже сгреб свою поклажу, легко забросил ее на спину. – Я поначалу там к этому никак привыкнуть не мог, после Ингарии-то. У нас же наоборот, показывать роскошь лишнюю неприличным считается. Хотя я сам грешен, люблю иной раз в парадном мундире покрасоваться просто так, без надобности.
– Ты и без парадного мундира красавец хоть куда, – вздохнула Аглая и пошла к выходу.
Джудо задумчиво посмотрел ей вслед, покачал головой и тоже покинул конюшню. В снятой комнате они сгрузили свои вещи и, все еще молча, спустились вниз, поужинать.
По позднему времени в траттории людей было мало, а те, что были, сразу показались ему какими-то подозрительными. Потому Джудо выбрал стол недалеко от лестницы наверх, и такой, чтобы хорошо видеть весь зал, хотя Аглая дернулась было в сторону эркера.
Подавальщик, смачно зевающий паренек с россыпью юношеских прыщей на лбу, лениво подошел к ним:
– Чего изволите, сеньоры артисты?
– А что там у вас есть подкрепиться после долгой дороги и на ночь глядя? – спросила Аглая, видя, что Джудо почему-то не торопится рот открывать, а вместо этого как-то нервно оглядывается по сторонам.
Паренек, каким-то неприятно масляным взглядом окинув ее и задержав его на груди, ответил:
– Разносолов не держим. Вареная телятина с чесноком, печеная картоха в кожуре и салат молодой. Пить чего будете? Пиво есть, узвар шиповниковый и вино.
– Неси что есть, вина не надо. Давай узвар и пиво, – сказала Аглая, начиная беспокоиться из-за странного поведения Джудо, похотливого взгляда подавальщика и излишнего внимания со стороны компании поселян за длинным столом недалеко от стойки.
Подавальщик вразвалочку ушел на кухню, а Аглая пихнула Джудо в бок:
– Ну? Что стряслось?
– Да вроде ничего, – сказал он, вздохнув. – Показалось, наверное. Как мы вошли, так мне почудилось, будто повеяло чем-то…
– Чем? – Аглая сама сосредоточилась на движениях сил, но ничегошеньки не учуяла. Следов магии крови и демонических ритуалов не было. По крайней мере здесь, в этом здании, ими никто не занимался. Она присмотрелась к посетителям, но это были обычные люди. Во всяком случае она видела, что никто из них не был малефикаром или ересиархом. Впрочем, это вовсе не означало, что они не участвовали в подобных ритуалах как зрители или рядовые причетники.
– Не знаю, как объяснить, – прошептал паладин, потер лоб и вздохнул. – Не магией крови, не некромантией, ничем таким. Но то, что я могу чуять, только этим не исчерпывается. Знаешь, есть ведь и такие ереси, где не демонам поклоняются, а иерархам высших фейри. Вот только я не припомню, чтоб такое практиковали здесь, в Орсинье. А в Пекорино, Дельпонте, Кьянталусе, Понтевеккьо или Плайясоль до сих пор есть тайные культы поклонений тому же Кернунну, Морриган или Маб.
– Знаю, конечно, ты за кого меня принимаешь? – Аглая даже слегка обиделась, но Джудо на это внимания не обратил и продолжил:
– Так вот я почуял тут что-то такое, связанное то ли с призывом высших фейри, то ли просто с какими-то такими ритуалами, трудно объяснить. Не успел я понять, что это, как оно исчезло.
Тут явился подавальщик, сгрузил с подноса деревянную миску с вареным мясом, тарелку с уже черствыми гречишными лепешками, миску с печеной картошкой, тарелку с салатными листьями, и две большие кружки. На сей раз он уже не рискнул так масляно пялиться на Аглаю, потому что Джудо взгляд этот перехватил. Встретившись с ним глазами, подавальщик аж икнул и вполне очевидно испугался, быстро мотнулся на кухню и принес тарелки и пару грубых вилок и ножей. Аглая брезгливо отодвинула эти приборы и из поясного футляра достала свои. Джудо поступил так же. Есть хотелось неимоверно, так что они оба накинулись на мясо и картошку, хотя и картошка, и телятина были холодными. Аглая быстро наелась, откинулась на спинку скамьи и приложилась к пиву. Телятина оказалась пересоленной, и хотелось пить. Она думала, что Джудо доест все, что осталось, как давеча за ужином, но он, прожевав еще кусок мяса, вытер платком вилку и нож, спрятал в футляр и приложился к узвару, да и его допил только до половины. Коснулся плеча Аглаи:
– Знаешь, пойдем-ка, наверное, спать. Устал я.
Он поднялся из-за стола и пошел наверх, явно торопясь. Аглая быстро пошла за ним.
Уже в номере, закрыв за собой дверь, она спросила:
–Что такое? Ты опять что-то почуял?
Он покачал головой, сел на кровать, жалобно скрипнувшую под ним:
– Что-то мне нехорошо, Аглая. Никак не пойму…
Аглая пригляделась к нему и встревожилась: лицо Джудо побледнело, а губы, наоборот, стали яркими, на лбу блестела испарина.
– О Дева! Неужели нас отравили?
Она вынула из футляра свои вилку и нож и внимательно их рассмотрела.
– Да вроде нет, никаких признаков яда.
Их вилки и ножи были сделаны из рога единорога и покрыты тонким слоем серебра именно для того, чтобы легко было определить яд. Аглая даже тихонько ножик совала в кружку с питьем, да и Джудо делал то же самое.
– Это не яд… – он лег и задрожал. – Зараза… Ну чуял же, что-то тут не то. Аглая!!! Быстро, веревку достань и свяжи, пока меня совсем не накрыло. А то потом не справишься.
Инквизиторка быстро достала моток веревки с волосом единорога и ловко связала Джудо ноги и руки, спеленав его веревкой до плеч. Он задрожал еще сильнее, и она почувствовала, как усиливается исходящая от него аура фейской магии.
– Джудо? – позвала она, видя, что паладин начинает проваливаться в беспамятство. Тот не ответил, только застонал. – Джудо? Джудо, ответь!!!
Он дернулся, моргнул, лицо прояснилось:
– Аглая? Ох… успела-таки связать. Хорошо.
–Так что ж стряслось, Джудо?
– Телятина. Жертвенное мясо, пропади оно пропадом, – прошептал паладин. – Тебе ничего не сделалось?
– Вроде нет, – Аглая прислушалась к ощущениям. – Выходит, демонопоклонники таки тут, в гостинице?
– Вряд ли, – паладин закрыл глаза и снова задрожал. Аура, окутывавшая его, прямо-таки переливалась множеством сплетающихся сил. На это было больно смотреть, так глаза и резало. И почему-то Аглае казалось, что ему самому тоже должно было быть больно, очень больно, ведь он боролся с одолевающим его заклятием.
– Мясо могли просто продать на рынке… Если бы это была жертва демону… меня бы тошнило только… но это… хотели вызвать… фейри. Высшего. Подчинить… – зашептал Джудо. – Вышло, нет – не знаю. Меня накрыло, сама видишь…
– Так что теперь делать-то? – растерянно спросила Аглая. Инквизиторок учили противостоять демонам и нежити, кровавой магии и некромантии, но то, что касалось фейских сил и воздействий, им было почти неподвластно. Это была сфера деятельности паладинов. Теоретически, конечно, Аглая знала многое, но применить…
– Ждать только, – Джудо заворочался на кровати, и она немилосердно заскрипела. – Справлюсь. Ты… помолись, пожалуйста. И Деве, и Матери. И… это… Я… я могу чушь нести в бреду. Матюки и похабщину всякую… Ты не обращай внимания, ладно?
Она кивнула, отошла в угол, опустилась на колени, достала четки и принялась молиться об исцелении паладина Джудо. А сам паладин, как и предупреждал, впал в беспамятство… точнее, в странное, пограничное состояние, в котором начал брыкаться, ворочаться, стонать и действительно нести чушь, причем на нескольких языках сразу – и на фартальском, и на орсинском, и на ингарийском, и на плайясольском, и, кажется, даже на сидском спеахе. Чушь эта звучала иной раз как-то очень уж осознанно и связно. Особенно когда он очень четко и внятно сказал на фартальском:
– Петух на шесте чистую деву кровью омоет… И десять с одним рассвета уже не увидят…
Потом он снова понес бессвязную белиберду на дикой смеси разных наречий, перемежая ее стонами. Потом замолчал, а через минуту принялся вдруг расписывать на фартальском, как он хотел бы ублажить ее, Аглаю, проще говоря – трахнуть, хотя этого слова он как раз не сказал. И расписывал свои намерения подробно и так соблазнительно, что инквизиторка почувствовала, как ее накрывает диким искушением подняться с колен, подойти к кровати и развязать его, и пусть осуществляет все то, что так сладострастно описывает. Опомнилась она в последний момент, уже на кровать д