Аглая робко подняла серебристый рог:
– Но это… такой щедрый, такой… особенный дар…
– У меня вырастет новый, – усмехнулся почти по-человечески единорог. – Ты думаешь, откуда берется у вас, людей, то, что вы зовете «костью единорога»? Белые и черные ходят в ваш мир, когда наступает пора линьки. Редко это случается, но все же бывает. Мы сбрасываем в потаенных местах рога и волос, обновляемся в источниках и возвращаемся в Фейриё... где у нас отрастают новые гривы, рога и хвосты. Ну а такие как внук кровавой сиды отыскивают места нашей линьки... я знаю, что наши рога имеют для вас большую ценность, а это единственное, чем я могу наградить, не вводя тебя ни в какие обязательства по отношению ко мне.
Аглая молча ему поклонилась.
Адарбакарра еще раз мотнул головой, постучал копытом по гулкой меди, вызывая серебристую дорожку, развернулся и ускакал по ней, не прощаясь. Джудо посмотрел ему вслед, махнул рукой, повернулся к Аглае:
– Вот и всё... Ну что, ты по-прежнему в монастырь собираешься?
Она погладила рог, усмехнулась:
– Ага, как же. Разве что на старости лет, и то если радикулит одолеет.
На том и кончилось это необыкновенное приключение, потому что дальше началась обычная инквизиторско-паладинская рутина: расследования, допросы подозреваемых и пострадавших, и прочее, и прочее, и прочее. Аглае и Джудо пришлось этим заниматься вместе с остальными храмовниками и инквизиторами, а Джудо к тому же как посвященному Матери довелось заняться и исцелением всех восьмерых наложниц Креспо, так что им обоим некогда было и вспомнить о том, что случилось в Сумбре.
В Мадеруэле после следствия основали монастырь, куда и определили отбывать покаяние всех тех, кто не слишком замарался в ереси. Тех же, кого нашли виновными в ереси и кровавой магии, увезли в Арагосу, где кого казнили, кого заклеймили и отправили пожизненно на каторгу по королевским законам. Дон Креспо сложил голову под гильотиной, его дочь, четырнадцатилетнюю красавицу Адалию, инквизиция арестовала прямо в Арагосском пансионе для благородных девиц, где та воспитывалась. Адалия старательно отпиралась от отцовских дел, но после долгих допросов ее все-таки признали воспитанной в ашадарской ереси, и отправили отбывать покаяние за себя и родителей в монастырь – пожизненно. Показательный публичный суд над еретиками и малефикаром Креспо, а затем публичная же казнь отбили у местных охоту демонопоклонством заниматься. Сестру дона Креспо признали невиновной и жертвой колдовства, она унаследовала Креспо, но замуж так и не вышла. Ее сына от собственного брата, зачатого насилием, архонты провели через обряд очищения, и маркиз Орсино, как королевский наместник, выдал ей бумагу, согласно которой этот ребенок становился ее законным наследником. А сахарные мануфактуры продолжили работу, хоть и после долгих и бурных споров с участием боскотенебрян и мадеруэльцев, которые хотели их спалить поначалу, но потом подумали и решили, что дело выгодное, да и жалко, все ведь уже построено, а на полях новый урожай поспевает. Так что с тех пор в Орсинье и началось собственное сахарное производство, отчего провинция стала богаче и благополучнее, туда охотнее стали переселяться из других провинций, и не только поселяне, но и образованные люди, в том числе маги и медики. Так вот и получилось, что косвенным образом белая свекла и сахарные мануфактуры помогли со временем побороть тамошние ереси.
А тот самый Аглаин чулок с дыркой и пятнышком крови паладин Джудо себе на память оставил.
О чувствах и долге
Обратный путь через Сумбру из Боско Тенебро в Мадеруэлу занял часа два, не больше. Джудо ехал верхом на крупном сальмийском жеребчике, которого сеньорита Креспо сама вывела из баронской конюшни. Аглае досталась кобылка-полукровка – по всей видимости, от этого жеребчика и местной орсинской лошади. Связанного по рукам и ногам дона Креспо водрузили на грузового осла. Барон пребывал в помраченном сознании, и явно не очень-то соображал, что происходит. Так что всю дорогу молчал, разве что тихо постанывал сквозь кляп.
Сумбра теперь была совсем не такой мрачной, какой показалась поначалу. Тихо здесь было и сумрачно, но не жутко.
– Вот теперь Завеса здесь в порядке, – сказал Джудо, прислушавшись к своим ощущениям. – И хорошо. Теперь дорогу тут можно будет наладить пристойную.
Аглая вздохнула:
– Да уж. Интересно, как скоро сюда доберется наша комиссия?
Паладин пожал плечами:
– А кто их знает. Нам главное – этого гада под замок посадить... а расследование по всей форме мы и сами начать можем. Только… бумажек ведь теперь писать надо целую кучу, терпеть этого не могу. Меня в кадетстве этак наказывали – сажали всякие ведомости писать у интенданта. Мол, почерк у меня красивый. Тьфу.
На мадеруэлской стороне, оказывается, их уже ждали. Местные из любопытства с раннего утра, после жуткой грозы, полыхавшей за холмами, но там и пролившейся, съехались к дальним хуторам, через которые шла дорога на Боско Тенебро, вроде бы для сенокоса, но на самом деле они не столько косили, сколько то и дело поглядывали в сторону Сумбры. Появлению паладина и инквизиторки с повязанным бароном они обрадовались безумно. Барона тут же засадили в самый крепкий погреб, на крышке которого Джудо старательно начертал запирающий знак – причем начертал собственной кровью, так что Креспо теперь бы никак не смог выбраться. Ни один людской маг крови не сумел бы разрушить печать, наложенную кровавым сидом. А после того паладин с Аглаей пообедали да и спать завалились. И спали до следующего утра.
А уже утром приехала наконец комиссия, и большая: архонты Судии и Мастера, архонтисы Девы и Матери, и предстоятель Хранителя, и при них посвященные, да еще несколько паладинов-храмовников с лучшим дознавателем из городских паладинов Арагосы, а также всё выездное отделение арагосской инквизиции с преосвященной Катариной во главе. Выяснилось, что Лучано приехал в Арагосу через день после того, как Джудо и Аглая отправились в путь, и, выслушав его рассказ, время тянуть уже не стали, на следующее утро и выехали. А в Сантильяне уже встретились и с Тьерри, который тут же письмо Аглаи и вручил Торресу (который показался ему самым грозным и важным в этой компании). Стало понятно, что теперь-то такая большая толпа не нужна, но решили уже все-таки в Мадеруэлу и Боско Тенебро наведаться, а там видно будет.
Появление комиссии вызвало у мадеруэльцев перепуг и облегчение одновременно. Всю гостиницу пришлось отдать для постоя, но Нино не жаловался, а уж когда узнал, что за еду и лошадиный корм ему еще и заплатят, то обрадовался. По закону-то община должна была бесплатно кормить и обустраивать и паладинов, и священнослужителей, и инквизицию, но архонты, посовещавшись, решили, что для бедной Орсиньи и тем более такой глуши это будет слишком накладно, так что решено было заплатить хотя бы за еду и фураж.
Для начала архонты, Торрес и Катарина решили заслушать доклады Аглаи и Джудо. Докладывали они вместе, и пришлось рассказать обо всём, и о том, что случилось в Сумбре, тоже. Рассказывала сначала Аглая, затем Джудо. Он закончил на том, как пленил Креспо – не без помощи короля черных единорогов и самого Хранителя.
После этого архонты некоторое время молча обдумывали, потом начали спорить, считать ли нарушением обета и грехом случившееся в Фейриё, и если да, то стоит ли наказывать за это посвященную Аглаю, пока наконец преподобный Эспозито, предстоятель Хранителя, не сказал:
– Формально посвященные Аглая и Джудо согрешили... но выбора у них не было. А уж само то, что боги отозвались на молитвы посвященной Аглаи и послали Хранителя на помощь посвященному Джудо, говорит о том, что они не видят за ними вины и нарушения обетов. Так смеем ли мы обвинять посвященных в этом?
Архонт Судии согласился:
– Само собой, не смеем. Боги уже решили сами. Так что я думаю, что даже никаких епитимий налагать не стоит.
Катарина, смерив Джудо подозрительным взглядом, пожала плечами:
– Вижу, что большинство из вас согласны с этим мнением, потому не стану настаивать на епитимьях для обоих. Хотя я как раз считаю, что надо бы. Выхода, конечно, у них не было, и я бы наложила епитимью не за сам факт, а за то, что они оба это грехом не сочли и каяться не намерены.
– По-моему, вы придираетесь, преосвященная, – усмехнулась архонтиса Матери. – И потом, даже если бы другой выход был, я бы и тогда настаивала на отказе от епитимий, ведь паладин Джудо – посвященный Матери, его долг – избавлять женщин от душевных страданий, а посвященная Аглая, пережив попытку жертвоприношения с изнасилованием, несомненно нуждалась в избавлении от этого тяжкого и крайне неприятного груза.
Поджав губы, Катарина перевела взгляд на архонтису Девы, ища у нее поддержки в этом вопросе, но та, до этого пристально разглядывавшая обоих «виновников», неожиданно согласилась с мнением других архонтов:
– Вы правы, преосвященная Роза, преосвященный Даниэло, преподобный Эспозито. Боги уже решили за нас, потому мы должны прекратить обсуждать этот вопрос и перейти уже к обсуждению дальнейших действий. У нас тут имеются одиннадцать трупов демонопоклонников, застигнутых и убитых на месте преступления. Паладин Джудо, конечно, перестарался, но опять же, он находился в некотором помрачении, да и выхода особого, как я понимаю, тоже не было… Потом у нас еще тридцать семь живых демонопоклонников, сидящих тут по погребам... и малефикар барон Креспо. А также целое селение в пять с лишним сотен жителей, подвергавшееся длительным кровавым заклятиям. Давайте решать уже эти вопросы, они важнее и насущнее.
И комиссия милостиво отпустила и Аглаю, и Джудо. Выйдя из гостиницы, они молча пошли прогуливаться по центральной улочке деревни. Дошли до конца, и Аглая вздохнула:
– Как видишь, нас не наказали. Я даже удивляюсь.
Паладин пожал плечами:
– Ну, должно же было с нами случиться хоть что-то приятное… Интересно, чего они нарешают по поводу остального…