– Благодарю, тетушка. А пока мы будем есть, все-таки расскажите подробно о ваших подозрениях насчет ереси.
Оливио молча взял ложку и лепешку, и занялся паэльей.
В келью зашли две пожилые монахини – попечительница и келарь. Склонились перед настоятельницей:
– Преосвященная…
Аглая махнула рукой:
– Надеюсь, вы понимаете, что о том, что в монастырь приехали паладины, болтать не следует?
– Конечно, – слегка обиделась попечительница. – Чай не дуры, знаем, зачем они приехали. Не беспокойтесь, я их осторожно провела через двор, под галереей у стены, а плащи они только у самой трапезной сняли, так что, смею думать, никто не разглядел.
Келарь добавила:
– Ну а на то время в трапезной, матушка, только мы с вами и были. Нет, думаю, никто не видел, кроме Лючии на воротах. Вот бы кому язык болтливый прищемить…
– Ее сейчас Хосефина на покаяние запрет, – Аглая махнула рукой. – А вы лучше, пока сеньоры паладины трапезничают, расскажите им про ересь, какая у нас тут творится.
Монахини разом вздохнули, переглянулись, и первой начала попечительница:
– Ну как сказать, сеньоры. Поначалу мы только почуяли, что что-то неладное происходит. Как бы сказать… ну как будто слегка смердит чем-то. Сначала думали – сточные трубы засорились, вызвали мастера из Альбаррасина, он долго лазил, смотрел – нет, говорит, все работает как полагается. А вонь как была, так и осталась. Такая… едва уловимая. И ее кроме посвященных никто не чует, мы уж тихонько прихожан расспрашивали – нет, не чуют.
Паладины разом ложки опустили, переглянулись. Оливио прикрыл глаза, входя в транс. Робертино, меньше его способный к различению движений сил на тонком плане, в транс входить не стал, а просто принюхался. Его паладинское чутье проявлялись больше в ощутительной сфере, и он часто чуял злую магию или что-то подобное просто как запахи, звуки, тепло или холод. Зато в практическом применении паладинских боевых умений и воздействий ему среди младших паладинов не было равных, и потягаться в этом с ним могли только тот же Оливио (потому что тоже девственник), Жоан (потому что отлично разбирался в магии, хоть магом и не был) и Бласко (потому что был сыном мага и от папаши унаследовал чуток способностей). Так что в вопросе чутья он больше Оливио доверял, чем собственным ощущениям.
– Действительно воняет, – сказал Робертино. – Я еще на входе уловил, да подумал на то, что коровник не чищен или что-то такое.
Оливио вышел из транса, вздохнул, покрутил ложку:
– А кроме запаха, что-то еще было?
Робертино искоса взглянул на него, ожидая, что тот скажет, что учуял, но Оливио замолчал и занялся едой. Робертино последовал его примеру, хотя паэлья показалась уже далеко не такой вкусной. Но поесть надо было, и поесть как следует, потому что, похоже, впереди тяжелая работа.
Келарь сказала:
– Да. Потом я заметила, что припасы пропадают. Не то чтоб мы тут следили за каждым куском хлеба, но у меня всегда все учтено и подсчитано, до последней унции масла. Так вот я и заметила, что масло начало пропадать. Оливковое, самое лучшее. И довольно помногу. А потом увидела, что у кур в птичнике хвосты повыдерганы.
Попечительница добавила:
– А в голубятне голуби начали исчезать. Мы их, конечно, не считаем, очень уж их много и они все белые, потому и не заметили… не заметили, пока сразу десять штук не исчезло. А потом… странное начало твориться уже в храме.
Паладины опять переглянулись, скребнули ложками по донышкам мисок, доели паэлью и взялись за лепешки с огурцами и салатом.
Келарь вздохнула:
– Во время моего ночного бдения, где-то после второго часа, вдруг откуда ни взялся – порыв ветра по храму, хотя дверь была закрыта и окна со ставнями тоже, в ту ночь погода была плохая… Погасли свечи везде, кроме алтаря и паникадила над ним. Я снова их зажгла и только тогда пошла проверить, не открыты ли где ставни – но все было закрыто… И когда вот это случилось, вонь как-то резко усилилась, только у алтаря ее и не было слышно, а когда я к двери подошла – засмердело знатно, но быстро исчезло, как будто кто ветры пустил неподалеку.
Дожевывая пучок салата, Робертино спросил:
– А свечи не пропадали? Прямо из храма?
Монахини переглянулись, и Аглая задумчиво сказала:
– Вот не могу сказать. Обычно по утрам, перед заутреней, причетница собирает огарки и складывает их в большой ящик в левом приделе. Потом оттуда их раздают прихожанам. Но огарки эти маленькие, не больше дюйма обычно.
Оливио хрустнул огурцом, но промолчал, хотя Робертино был уверен: тому есть что сказать. Сам он тоже имел кое-какие соображения, но решил уточнить:
– Значит, кто-то мог взять из храма свечи, еще не догоревшие до состояния огарка, и заменить на огарки из ящика. Причетницу вы расспрашивали? Не было ли случаев, когда она утром видела погасшие догоревшие свечи среди еще горящих? Сколько времени обычно горит свеча?
– Наши свечи хорошие, длинные и толстые, так что их хватает как раз от полуночной до заутрени, – сказала попечительница. – Но… как понимаете, сделать их совсем одинаковыми сложно. Так что какие-то могут догореть раньше других и без всякой подмены. Словом, да, подменить их могли, и мы вполне могли этого не заметить. Огарки же никто не считает.
– А что еще было?
– А больше ничего, кроме вот этой постоянной вони, которая меня уже извела, – сказала настоятельница. – Я уж и всех трижды собирала на общую молитву, думала, может, еретички как-то проявятся… но нет. Воняет по-прежнему, но я никак не могу понять, от кого. Может, это вообще с фейри в подземельях связано.
– Не думаю, – сказал Оливио. – Я не уверен, но мне кажется, это не ересь, или не совсем ересь, хотя тоже ничего хорошего. Это… магия крови.
Монахини уставились на него, а Хосефина недоверчиво спросила:
– Что? Но… мы уверены, что среди монахинь и послушниц нет никого с магическими способностями. Это же сразу видно!!! Любой посвященный Девы, хоть паладин, хоть монах, мага увидит издалека!
Робертино покачал головой:
– Обычного, классического – да. Ну, некроманта тоже. Но магия крови – это совсем другое. В том ее и опасность, что практиковать ее может кто угодно, для этого не надо быть прирожденным магом… кстати, а зловредный фейри в подземельях когда появился? До того, как вы почуяли вонь, или уже после? Если до, то кто-то мог попытаться его выгнать с помощью кровавой магии. Как это делали древние. Известно ведь, что магия крови – это единственный вид магии, который может действовать на фейри. Это или наши паладинские умения, даруемые нам Девой.
– Нет, вонять стало задолго до грохота в подземельях, это точно, – уверенно сказала Аглая. – Хотя, конечно, это ничего не значит, фейри мог начать грохотать не сразу. И в любом случае, еретичку это не оправдывает. Так что, паладины? Вы этот вопрос решить сможете?
– Постараемся, – ответил Оливио. – Но все-таки… вы запрос не выкидывайте пока. Может быть, придется вызывать храмовников.
Аглая скорчила страшно кислую мину, но кивнула:
– Я понимаю и не буду требовать от вас прыгнуть выше головы. Однако все же очень прошу – попытайтесь.
Хосефина провела паладинов темными коридорами вниз, в подземелья. Открыла им одну из келий, где неожиданно оказалось тепло от растопленного камина, светло от трех небольших светошариков, стояли две лавки, застеленные соломенными матрасами и шерстяными одеялами, столик с хлебом, сыром, колбасой и двумя кувшинами с медовым напитком, и даже был умывальник, наполненный водой, и за ширмой в углу – сортирная дыра, прикрытая деревянной крышкой.
– Вот вам ключи от всех помещений в подземелье, – монахиня вручила им кольцо с десятком ключей. – В этой части подземелий кладовок с припасами нет, только кельи для покаяний и разные старые камеры. Когда-то тут была крепость, и с той поры осталось много всякого. Оружие до сих пор есть, какие-то железки военные. Нам оно без надобности, так что как лежало с тех времен, так и лежит. Не представляю, как мог тут завестись фейри, среди хладного железа, но эта дрянь именно здесь чаще всего и грохочет. Если изведете эту гадость – лично я буду вам очень благодарна, – Хосефина сложила руки в молитвенном жесте, поклонилась и вышла.
Паладины оглядели келью, и Оливио сказал:
– Ничего себе у них тут кельи для покаяний. Да это прямо гостиница по сравнению с нашим карцером.
– Это точно, – Робертино пощупал соломенный матрас на одной из лавок. – Хорошо здесь живут и каются, в этом монастыре… Покаялись бы разок в нашем карцере, хе.
Оливио усмехнулся:
– А ты что, с карцером не понаслышке знаком? Вот уж не верю. Да ты такой правильный, вечно тебя в пример всем ставят…
– Да было дело, – смутился Робертино, садясь на лавку. – Я еще кадетом был. Кавалли как-то меня на ночь в карцер посадил… над своим поведением подумать.
– Ух ты, а за что?
– За то, что вместе с парочкой студентов спер у преподавательницы травоведения, мэтрессы Пепперини, мантию и шляпу, и на чучело кикиморы нацепил в университетской кунсткамере. Студентов отправили прозекторскую мыть, а на меня профессорка Кавалли нажаловалась.
Он замолчал и задумался. Оливио тоже молча заходил по келье туда-сюда, потом через несколько минут сказал:
– Вот это вляпались, а, Робертино?
– Не то слово, – отозвался приятель. – С другой стороны, Аглаю ведь тоже понять можно. Представляешь, что будет, если сюда нагрянут храмовники с инквизицией? Нам-то, конечно, по большому счету все равно, лишь бы Луису отсюда забрать до того, как это случится. Но мне совесть теперь не позволит хотя бы не попытаться.
– Да уж точно. – Оливио упал на лавку, закинул руки за голову. – Кого сначала ловить будем – фейри или магов крови?
– А ты уверен, что это маги крови, а не еретики?
– Не знаю, но очень похоже. Помнишь, как-то мэтр Иглесио при нас кое-что такое колдовал, специально, чтоб мы знали, как оно выглядит?
Робертино кивнул. Маг Иглесио, один из профессоров мажеской академии, часто приходил в корпус учить младших паладинов распознавать всяческую темную магию и тренировать их в противодействии ей. Магию крови он тоже показывал – он был один из немногих в Фарталье, кто имел официальное разрешение практиковать запретные искусства, и считался лучшим специалистом по этому вопросу. И был при этом еще и посвященным Судии. Серьезный, в общем, человек.