– А может, мы просто чего-то не заметили, – мрачно ответил Кавалли. Затем подпрыгнул, схватился за верх высокого кованого палисада и легко перепрыгнул в палисадник, приземлился у шпалерки с вьющейся по ней яркой настурцией, пригнулся и шустро пробежал к стене дома, минуя дорожку. Манзони потер поясницу, вздохнул и тоже перепрыгнул через забор таким же манером. Приземлился у розового куста, ловко вписавшись между ним и стриженным можжевельником, и по газону пробежал к двери. Потом оба старших паладина присели у задней двери на корточках и замерли на минуту, войдя в транс. Робертино и Оливио догадывались, что они пытаются бесшумно и незаметно для хозяина дома разрядить ловушки. Сами бы младшие паладины с такой задачей вряд ли бы сумели справиться, их просто этому еще не учили.
Наконец Кавалли выпрямился, шагнул на гравийную дорожку и, осторожно, чтоб не хрустеть гравием, прошел к калитке, откинул крючок:
– Заходите, быстро. Роспини в доме, и один.
Робертино зашел в калитку. Оливио за ним. Манзони между тем возился с дверным замком, ловко орудуя воровской отмычкой. Замок наконец тихо клацнул, Манзони толкнул дверь, и та медленно открылась внутрь. Войдя в дом, Робертино почуял характерную вонь магии крови, и Оливио прошептал ему:
– Ну, теперь-то чуешь?
Робертино кивнул, еще раз проверил спусковой крючок «ублюдка».
В задней прихожей было темно, и паладинам пришлось взять чуть-чуть маны, чтобы включить себе «второе зрение». Мана подсветила для них помещение, и все стало выглядеть как в туманный рассвет. Впереди была узкая лестница наверх, а по бокам – две двери. Кавалли быстро наложил на обе двери запирающие знаки. Вряд ли бы они удержали хорошего мага, но и знаки накладывались не для Роспини, а скорее для того, чтобы паладины заранее узнали – не идет ли кто малефикару на подмогу.
Манзони сказал:
– Значит, так. Мы с Андреа идем первыми. Вы – следом. Как войдем – стреляйте в магика, чтоб не удрал сразу. Если начнет трепыхаться или атакует – сами знаете, что делать.
И Манзони ступил на лестницу первым, Кавалли – за ним. Младшие паладины увидели, что наставники зачем-то вобрали так много маны, что аж светились, причем светились они бы и для взора простых людей. Восхитило младших паладинов и то, как быстро старшие сумели это сделать – ведь тут поблизости не было никаких природных источников, только рассеянная в тонком плане остаточная сила от самых разных заклинаний. Ни Оливио, ни Робертино еще не умели вбирать рассеянную ману так быстро и так много.
Узкая лестница привела их в бельэтаж, на широкую площадку, куда выходила и лестница от парадного входа. Оливио сразу узнал эту площадку со своего прошлого визита, хоть и видел ее тогда с другой точки, с парадной лестницы. На площадку выходили двери нескольких помещений, в том числе и того роскошного кабинета, где в прошлый раз Роспини попытался уделать Оливио парочкой довольно непростых заклинаний. Дверь туда была приоткрыта.
Кавалли и Манзони тихонько подкрались к двери, Оливио и Робертино – за ними. Однако открывать дверь пинком и влетать в кабинет никто не стал. Вместо этого старшие паладины разом повернулись к двери и выставили вперед ладони. Вся накопленная мана вдруг собралась на ладонях, встала белой стеной и рванула вперед, а за ней пошла волна другой силы, силы Девы.
Младшие паладины догадались, что это. Мана, направленная волей паладинов, сейчас выбьет из Роспини его собственный запас, оглушив его на мгновение, и не успеет маг восстановиться, как вторая волна обрушится на него и на все пространство вокруг него, выжигая все запасы маны – и в амулетах-накопителях, и просто в тонком плане. И поскольку тут нет никакого природного источника, то Роспини не сможет ничего скастовать, разве что на крови, но как раз это быстро сделать не получится. Магия крови очень могуча, но ее заклинания требуют подготовки. Видимо, кровавое проклятие для Оливио Роспини сплел заранее, и только и ждал подходящего момента. Возможно, что-то у него наготове есть, но все-таки четыре паладина – это не один, и Роспини придется очень туго.
В кабинете бабахнуло и раздался вопль страха и боли. Манзони тут же пнул дверь и старшие паладины заскочили внутрь, а за ними и Робертино с Оливио.
Роспини и правда имел какое-то заклятие крови наготове – он уже ткнул ножиком в ладонь и начал было что-то кастовать, но младшие паладины разом нажали на спуск, и два «ублюдочных» болта с адамантовыми наконечниками воткнулись точнехонько в правое и левое плечи мага. Роспини снова заорал, на сей раз куда сильнее. Заклятие сдохло, не родившись. Манзони подскочил к магу и, сдернув с пояса адамантовые наручники, размахнулся и приложил тяжелыми браслетами ему по туловищу, выбивая из него дыхание. Кавалли же хлопнул в ладоши и тут же словно толкнул воздух в сторону Роспини. Белый свет обрушился на мага, и тот свалился мешком. Манзони сноровисто застегнул на нем браслеты наручников, заведя руки за спину.
– Вот и всё, допрыгался лягушонок, – Манзони взял мага за шиворот, поднял и встряхнул. Тот очнулся и задергался. Кавалли смахнул со стола кучку разнообразных амулетов, после «выжигания маны» превратившихся в бесполезный хлам, и Манзони уложил мага на столешницу.
– Парни, а ну-ка, раскройте окна, что-то тут темно, – сказал он.
Оливио и Робертино раздвинули шторы, и в кабинет ворвалось закатное солнце. Сразу стало как-то приятнее, что ли, несмотря на все еще висящий здесь характерный запах кровавой магии.
Роспини, уже окончательно пришедший в себя, ерзал по столешнице, шипя от боли. Раны были болезненные сами по себе, а уж адамант только добавлял магу мучений. Этот очень редкий металл добывался в одной-единственной шахте, принадлежащей на паях короне и одному гномьему клану, да изредка попадался в россыпях. Самим гномам адамант был ни к чему, на гномье шаманство и фейские чары он не действовал, а вот людскую магию (в том числе магию крови) полностью блокировал. Но для этого его должны были обрабатывать исключительно люди, да еще и особые посвященные Мастера. Словом, по старому договору корона скупала у гномов весь адамант, какой они находили в россыпях или самородных жилах, взамен давая торговые преференции гномьим купцам. Стоил же обработанный адамант в десять раз больше, чем его вес в золоте, и принадлежал короне. Собственно, адамантовые наручники, наконечники болтов и прочее не делались целиком из адаманта, внутри там была обычная сталь. Купить адамант простому человеку было почти невозможно, разве что у него слишком много лишних денег и свободного времени – за подпольные сделки с адамантом сурово наказывали, отправляя на каторгу.
А самое интересное было то, что на паладинские и инквизиторские мистические умения адамант не действовал. В старые времена, когда маги были намного свободнее и пытались крутить королями как им хотелось, многие паладины носили покрытые адамантом доспехи. С тех пор паладинское искусство существенно продвинулось, и нужда в подобном отпала. А вот маги так и не нашли способа обойти адамантовую преграду.
Когда Оливио раздвинул шторы и попал на свет, маг узнал его и выругался. Джудо Манзони усмехнулся:
– Что, не ожидал парня живым увидеть? Ну и дурак, паладина прикончить – не фунт орехов расколупать. Лучше бы ты и не дергался со своей местью, Дамьен Роспини, – имя мага он произнес с какой-то странной, особенной интонацией, и тот аж побелел, повернул голову к старшему паладину и скривился, увидев в нем сидскую кровь.
Маги очень не любят потомков сидов – за многое. Во-первых, потому, что обычная магия на них почти не действует, а вот сидская магия на магов действует очень даже хорошо. Во-вторых, если уж полу- или четверть-сиды становятся магами, то конкурировать с ними очень, очень нелегко. В-третьих, потомки сидов широко известны своей особенной злопамятностью и мстительностью, а также верностью тем, кого считают своими – неважно, кровные ли это родичи, или просто друзья-товарищи. И если серьезно обидеть кого-то, кого потомок сида считает своим, то жить с тех пор надо, оглядываясь.
В общем, увидев Манзони в компании с Оливио, Дамьен Роспини понял, что вляпался он окончательно и бесповоротно. Отчего и заскулил, предчувствуя совсем нерадостную судьбу.
Кавалли поморщился и сказал:
– Ну вот так всегда с этими малефикарами. Творят зло направо и налево, а попавшись, начинают ныть и скулить – мол, как же так, да за что же, да я же не хотел. Так что, Роспини, для тебя же будет лучше, если ты это представление пропустишь, и мы перейдем непосредственно к делу. Мы, видишь ли, слушать твое нытье совсем не имеем настроения. И времени тоже. Вот когда окажешься в подвалах Святой Инквизиции, то можешь ныть, сколько душе угодно. Может, и получится разжалобить инквизиторок. Хоть я и сомневаюсь.
Манзони достал из кармана банку с черной дрянью и поднес к лицу мага. Тот попытался отползти, но тяжелая рука Кавалли прижала его к столешнице за раненое плечо, и маг только крякнул от боли.
– Что, не нравится? – спросил паладин Джудо. – Ну надо же. Как же так – собственное творение, а восторга не вызывает. А знаешь, Роспини, я ведь могу эту прелесть тебе вернуть, – он взялся за крышку банки, и Роспини до того перепугался, что тут же и обмочился.
– Ай-яй-яй, – покачал головой старший паладин и поставил баночку на грудь магу. Тот замер, боясь пошевелиться. – Когда ты эту гадость творил – не боялся. А теперь увидал – и обоссался. А чем ты раньше-то думал? На что рассчитывал? Что паладин помрет, и никто не узнает, отчего? Думал, небось, решат, что от какой заразы или лихорадки скоротечной молодой, крепкий парень ноги протянул. Сразу видно, что ты дурак. Смерть эту все равно бы расследовали, и на тебя бы вышли, так или иначе. А Мориса Вальме, думал, никто искать не будет и дознаваться не станет, что с ним стало? О боги, ну почему что ни малефикар – то самоуверенный недоумок?
Удивительно, но Роспини нашел в себе силы вякнуть:
– Если вы меня тут пришьете, Инквизиция тоже расследовать станет…