Его вооружение состояло из явно трофейного тюркского меча и порубленного щита. Шлем, тоже восточного происхождения, сполз на самое ухо, всклокоченные потные волосы выбивались, лезли на глаза.
Картина происходящего вокруг будто застыла в сознании. Костя торопливо всаживал патроны в пустую винтовку. Рядом то же самое делал казак, скрипя зубами и чертыхаясь. Малышев, продолжая набивать магазин, поднял взгляд и остолбенел. В трех десятках шагов от них, у колеса развернутой «на попа» кибитки, стоял невысокий дедок в непривычном для этого региона треухе и распахнутом тулупе. Фигура незнакомца немного светилась и излучала такую уверенность, что страх и напряжение, одолевавшие Костю, вдруг отступили.
– Что за?..
Малышев глянул на воинов, суетящихся перед ним. Они или не видели того, что видел он, или не обращали внимания на этот странный персонаж.
Дедок словил взгляд русича, улыбнулся, подмигнул и… исчез.
– Какого?..
Сформулировать возмущение в привычную фразу ему не дали. Первая туша магалаша вынырнула из-за частокола. Костя вскинул оружие. Напряглись спины стоявших перед ним воинов. Рядом рявкнул «штуцер» казака – исполинская фигура будто налетела на стену.
Малышев сместил прицел вправо и всадил пулю в грудь очередной твари. Но этот магог, казалось, даже не заметил выстрела.
– В голову цель! – Голос подъесаула долетел будто издалека.
Костя прицелился в оскаленную морду… Из-за вала выносились все новые порождения ночи.
– Deus! – Воздух вибрировал от рева обреченной толпы, от топота бегущих магалашей, от лязга оружия, от криков.
Грохот близкого пушечного выстрела едва не оглушил Костю. Картечь снесла троих налетевших исполинов и заставила закрутиться и заверещать от боли еще нескольких. Атака на мгновения прервалась. Подбегающие враги тормозили и толпились у края лагеря.
Ухнула винтовка Горового, Костя торопливо нажал на спусковой крючок своей. Две туши закачались. Из-за спин тварей раздались повелительные команды, враг опять пришел в движение.
– Deus! – распалялась яростью в томительном ожидании узкая цепочка христиан.
Малышев сам не заметил, как начал орать вместе со всеми.
Оскаленные в крике морды чудовищ, пена на клыках, кровавые сполохи в уголках огромных черных глаз набегавших врагов. Он палил во все это, пока сухо не щелкнул боек. И тогда их накрыла волна.
…Первых магалашей франки приняли на копья, но их древки оказались слишком уж хрупкими для впавших в раж тварей. Дубины монстров легко разметали смельчаков, людям казалось, что эти исчадия ада не замечают ударов, наносимых изо всех сил. Но так, на счастье, только казалось.
Гиганты рухнули, чтобы уступить место следующим… Брызжущим слюной, яростно вопящим чудищам. Этих встречали уже клинками… И выстрелами.
Над головой Малышева с автоматной скоростью затрещали револьверы. Тимофей Михайлович, вскочив на телегу, разряжал в толпу последние аргументы двадцатого века. Как же сейчас не хватало «Суоми», чьи пустые магазины уже не могли помочь.
А Сомохов? Улугбек Карлович что-то торопливо делал на дне телеги. Что-то поджигал, крутил, открывал.
Костя едва успел повернуть голову, чтобы заметить, как падает стоявший перед ним кнехт. Дубина снесла ему голову, размозжила грудь. Горящие яростью глаза исполина оказались прямо перед русичем. Меч будто живой скользнул в ладонь, чтобы через мгновение увязнуть в горле врага. Чудище отшатнулось, унося с собой оружие.
Костя схватился за рукоятку чьей-то секиры, но оказалось, что это только рукоятка. Лезвие было сорвано. Он держал в руках палку. А над ним уже замахивалось палицей другое ископаемое.
Громыхнуло так, что позакладывало уши. За спинами тварей полыхнуло пламя, как если бы там подожгли гигантский бенгальский огонь.
«Сера! – понял Костя. – Вот что подпаливал Сомохов».
Ингредиенты пороха они хранили отдельно, и ученый щедрой рукой сейчас палил их запас.
Яркое пламя ослепило магогов, впрочем, как и большинство крестоносцев, заставило чудищ отхлынуть. И тут в них полетели бомбы, запас самодельных гранат, лелеемый от самой Италии и хранимый на крайний случай. Улугбек Карлович, как заправский гренадер, метал дымящиеся горшки в толпу врагов. Они почти не причиняли вреда толстокожим уродам, но жутко пугали их.
Люди опомнились первыми. С громовым «Deus!» крестоносцы бросились на крутящихся ослепленных противников. Секиры и мечи рубили лапы, подсекали ноги, клевцы и копья опрокидывали, добивали раненых.
И как нельзя более вовремя послышался шум на другом конце лагеря.
– Так хочет Бог! – орали рыцари Венегора, недавно преследовавшие гогов.
Крики из тыла, толкающие магалашей на новые приступы, прекратились. Твари еще колебались, но тут Горовой, перезарядивший револьвер, открыл огонь. Это послужило сигналом. Бросая палицы, стадо подземных носорогов обратилось в бегство.
Костя вместе со всеми радостно орал и размахивал оружием… Пока прилетевший откуда-то из темноты небольшой осколок скалы не врезался ему в лоб.
3
Когда днем к лагерю подъехал шейх исмаилитов, крестоносцы почти закончили наводить порядок.
Как ни странно, потерь было немного. Из сотни с лишним способных к сражению воинов христиане потеряли девятерых убитыми и четырнадцать ранеными. Впервые в этих горах потери врага были намного больше. Перед лагерем лежали девятнадцать мертвых магалашей и восемьдесят девять трупов гагиинаров.
Когда ибн-Саббах пересчитал мертвые тела, он удовлетворенно ухмыльнулся и погладил бородку:
– Теперь я вижу, что не ошибся в вас. Франки – действительно отменные воины!
Перевязанный в двух местах Горовой молча выслушал комплимент. Рядом не было ни Сомохова, ни Малышева.
Костя лежал среди легкораненых. Булыжник, пущенный мощной лапой, оставил приличную вмятину на его шлеме, а черепно-мозговая травма и сопутствующие ей прелести, то есть рвота, головокружение и головная боль, приковали его к лежанке как минимум до следующего утра. Его и полсотни других раненых. Сомохов же помогал врачевателям из числа опытных воинов.
За ночь умерли от ран, полученных раньше, или были добиты тварями, прорвавшимися внутрь лагеря, только семеро, так что общее число небоеспособных составляло без малого тридцать человек. Это сковывало отряд, висело гирями на ногах остальных.
– Что будете делать со всеми этими? – Ибн-Саббах ткнул плеткой в сторону лазарета, у которого уже крутился мусульманский лекарь.
Горовой устало покачал головой:
– Мы никого не бросим.
Араб ухмыльнулся:
– А я и не предлагаю.
Тонконогий жеребец под ним нервно гарцевал и грыз удила, кося глазом на сваленные в кучу тела чудовищ.
Шейх согнулся в седле и горячо зашептал:
– Сейчас они не ждут нападения. Ночной штурм вымотал их… Большие потери.
Он все-таки слез с коня, бросив поводья кому-то из нукеров. Вокруг вождей организовали почтительный круг.
– Оставь два десятка всадников, я дам проводников, большую часть лошадей – пускай их увозят. Есть тут пара мест надежных… Раненых увезут, а мы… – Он мечтательно закатил глаза. Ноздри исмаилита раздувались, как будто он скакал и старался вдохнуть все ароматы степных трав. – Мы… пойдем на храм. Возьмем его наездом, атакой, одной смелой атакой!
Гассан ухватил казака за край куртки, заглядывая в лицо. Над ястребиным носом полыхали черные глаза.
– Сейчас – лучшее время. День для исполнения желаний… Моих желаний, палаван[92], и твоих тоже!
Подъесаул молчал.
– Ну?!
Казак чертыхнулся:
– Не нукай – не запряг!
Шейх отпустил куртку и отступил на пару шагов.
– Так что?!
Горовой резко ответил:
– Мне надо с остальными посовещаться. Как скажут… Сейчас я им указ слабый.
Шейх презрительно скривил холеные губы, но слова упрека сдержал.
– Хорошо… Совещаться так совещаться. – Он махнул плеткой через левое плечо. – Я буду ждать вашего решения на холме.
4
К удивлению Малышева, идти в бой пожелали практически все.
Ужас, сковавший воинов Христовых в последние ночи, ярость боя, горечь потерь, когда каждый из них потерял друга или родственника, прошедшего с ним от самой Европы, оказались лучшими агитаторами. Те, кто мог держать меч в руках, рвались на врага. Днем… Пока твари не могут проявить свою дьявольскую сущность. Когда правит Бог, а не демоны. Когда человек с верой в сердце может один противостоять легионам тьмы.
Так орали крестоносцы – от рыцарей до кнехтов. Даже Костя, сжимая зубы от боли, пробовал подняться.
Deus! Господь! Он помог им этой ночью, Он привел их сюда, Он направил их оружие. Возможно, все, что они сделали до этого, – всего лишь первый шаг к тому, чтобы сокрушить чертово отродье, живущее в этих адских горах.
В бой рвались все, но взяли не каждого.
Двадцать человек повели обоз в соседнюю долину. Пятеро проводников клялись, что вокруг на многие лиги нет ни мусульман, ни каких-либо других врагов, но Горовой приказал быть настороже всем, кто оставался. Мало ли что.
Остальные шли на врага.
Капище, по словам шейха, находилось в другой стороне от лагеря, но тоже в горах. Путь к нему не был таким сложным – по тропам легко проходили лошади, так что за пару часов до заката отряд должен быть в пределах храма посвященных. И напасть первым, обрушив коридоры, ведущие в глубокие подземелья, откуда народы гор могли получать подкрепления.
Ибн-Саббах верил в победу. И в нее верили остальные.
Крестоносцы шли в бой с песнями – кто-то шепча религиозные гимны, ну а кто-то с частушками или скабрезными песенками. Зато все – с поднятой головой.
Им предстояло победить, разбить страшного врага в его логове, задушить ту змею, которая, по словам папы Урбана, пославшего их сюда, отравляла жизнь всему христианскому миру. Эти фразу вспомнил один из двух уцелевших монахов. Так что обитель языческой богини стала не просто очередной целью очередного христианского барона или графа. Это была теперь одна из целей похода. Иерусалим… и капище.