Через пару месяцев, когда стало ясно, что мама Игоря и не думает за ним являться, а оперативно-разыскные мероприятия с привлечением участкового полицейского, соседей и соцслужбы откровенно забуксовали, заведующий вдруг получил благую весть от запыхавшейся от бега санитарки: Кукушка (так прозвал персонал родительницу их постояльца) приближается к отделению. Правда, не со стороны кабинета заведующего, а с той, где принимают передачи. Видать, сработало очередное грозное послание департамента соцзащиты, в котором намекалось о невыполнении опекуном взятых на себя обязательств. Не иначе решила вновь подкинуть сыну передачку и быстро ретироваться. А что, вот она, забота, вот они, чеки, – что еще надо?
– Вы не представляете, каким рижским бальзамом на мои душевные раны пролился ваш визит. – Взяв Кукушку под локоток, заведующий увлек ее в сторону своего кабинета. Постовая медсестра, правильно расшифровав начальственную игру бровями, метнулась распорядиться, чтобы Игоря переодели к выписке.
– Да я, собственно, на пару минуток к вам, – пролепетала Кукушка, навострившая ушки при словах «рижский бальзам». – Меня такси ждет…
– Вы снова раните меня. – Доктор накрыл ладонью печень, потом желудок, но быстро исправился и нашел пятое межреберье с левой стороны. – В самое сердце. Отпускайте ваш экипаж, я на правах радушного хозяина просто обязан пригласить вас на чашку коньяка. – Еще один судорожный глоток Кукушки. – То есть рюмку кофе. Черт, совсем запутался. Бальзам, кстати, тоже есть.
– Рижский? – на автопилоте спросила Кукушка и, ойкнув, прижала ладонь ко рту.
– Ну не вьетнамский же, – успокоил ее заведующий, открывая дверь кабинета. – Сейчас все сооружу, и побеседуем.
Премедикация (столовая ложка бальзама на чашку кофе) несколько смягчила шок от новости о выписке сына, но сакраментальные фразы все же прозвучали. Мол, а как же «светя другим, сгораю сам»? И что там еще было насчет положить на алтарь?.. Налив вторую чашку (в той же пропорции), доктор развел руками – мол, уже, уже. В смысле, сгорел. То есть выгорел, и пепел этого выгорания много лет стучит в мое сердце. Что же насчет алтаря, то клал, и не раз, но всякий раз вызывал этим нездоровый ажиотаж и появление толпы с ножами и вилками, так что приходилось срочно прятать обратно. И вообще – поимели честь, так поимейте, наконец, и совесть – сколько можно родного сына домой не пускать, он же извелся весь. Еще чашечку?
Где-то на пятой или шестой чашке в кабинет заглянула медсестра: мол, пациент готов к отправке. Доктор, извинившись, попросил Кукушку подождать в кабинете, пока он договорится со спецбригадой насчет барбухайки (так вернее до дома доставят, Тимур обещал все сделать в лучшем виде), и, выйдя за дверь, шепотом наказал сестре покараулить: не ровен час сбежит. Нет, не сбежала. И даже ни единым словом более не упрекнула доктора ни в чем. Сгребла сына в охапку, погрузилась с ним в машину – и до свиданья.
– Ну и клиентов вы мне, доктор, всучили, – мягко попенял Тимур, вернувшись из рейса.
– Неужто Кукушка претензии предъявляла? – удивился заведующий. – Вроде тихо-мирно расстались.
– А поить было зачем? – укоризненно спросил Тимур.
– Да что там было пить? – пожал плечами доктор. – Пятьдесят граммов от силы суммарно набиралось.
– Не знаю насчет пятидесяти граммов, – фыркнул Тимур, – но песни петь пришлось.
– Не может быть! – не поверил доктор.
– А вы у водителя спросите, – предложил Тимур. – Или у ее соседей по подъезду. Особенно бабушек. Этот въезд во двор под хоровое «Хазбулат удалой» они нескоро забудут.
– Но с чего? – пораженно вопросил было доктор, но, скользнув взглядом по полке, осекся. Подошел, взял бутылку из-под рижского бальзама, открыл, осторожно наклонил над чашкой, потом и вовсе перевернул, уронив одинокую каплю. – Надо же. А полная была. И ведь на пять минут всего отошел.
– А, ну с бутылки рижского и я бы спел в охотку, – понимающе улыбнулся Тимур. – Да только не налили, пришлось насухую подпевать.
– Зато теперь точно знаем, на что она его пенсию тратит. – Доктор потер подбородок. – И если Кукушка снова нам подарочек подбросит, можно смело писать телегу в соцзащиту. Пусть или другого опекуна ищут, или в интернат оформляют – всяко лучше окажется, чем под ее пьяным крылышком. Ах да, Тимур, вот коньяк. За моральный ущерб. Да что ты, это тебе спасибо.
Оставшись один, доктор сел писать эпикриз к истории болезни, и из-за приоткрытой двери зазвучало негромкое: «Хазбулат удалой! Бедна сакля твоя; золотою казной я осыплю тебя»…
О галлюцинациях и двойных стандартах
Цифры официальной статистики, как бы это выразиться помягче… не всегда отражают реальное положение дел. Общее представление – да, дают. Порою, правда, уж очень общее, вроде средней температуры по больнице или годовых доходов депутатов и политиков. Примерно так же обстоят дела и с цифрами в психиатрии: сколько заболело, сколько обратилось… заболеть-то оно, может, и заболело, а вот насчет того, чтобы обратилось, – тут возможны варианты.
Коллега тут однажды смотрела пациентку, которую привел на прием супруг – мол, пора бы вам, товарищи психиатры, обратить внимание, выказать почтение, назначить лечение… Да, согласилась доктор, давно бы уже пора. Галлюцинации-то у уважаемой Тамары Борисовны, как вы сами говорите, уже года три или четыре, а вы ее только сейчас показать изволили. Что же так долго тянули кота за то, что ветеринар обычно ампутирует?
Да как-то оно не сильно-то и мешало, пожал плечами супруг. Ну, стала она мне жаловаться – дескать, ночами в квартире кровища хлещет, люди какие-то приходят, друг дружку режут, рубят, пилят, по квартире потом расчлененка валяется – где голова, где руки-ноги, где печенка…
– В холодильнике, – подсказала дама.
– Что? – не понял супруг.
– В холодильнике, говорю, печенка, – пояснила она. – Головы обычно на подоконнике, руки в шкафу, ноги в прихожей, возле обувной тумбы. А печенка – в холодильнике. Сердца тоже.
Ну вот, продолжал он свой рассказ, стала она мне про это рассказывать. Ну, думаю, с кем не бывает, чего только ночью не привидится.
– Так днем же остается, – снова включилась в беседу дама. – Тебе-то, может быть, оно и ладно, так ведь мне же убирать.
– Зато в квартире всегда идеальный порядок, – парировал супруг.
– После уборки-то конечно, – развела руками дама. – Головы на подоконнике в ряд, ручки-ножки в шкафах по полочкам. А пока полы от кровищи отмоешь…
– Вот я и говорю – идеально чисто, – быстренько свернул тему супруг.
– Нет, я поняла уже, что у вас там своеобразная идиллия и пастораль с колбасным цехом посреди пейзажа, – вклинилась в беседу доктор. – Но если все было так хорошо, отчего надумали обратиться?
Дама метнула в супруга укоризненный взор, тот поджал губы, и рассказ продолжился. Оказывается, три дня назад гости, столь рьяно шинковавшие друг друга на запчасти, вдруг кардинально сменили линию поведения. Видимо, вняли гневной тираде хозяйки дома о том, что им бы все барагозить, а кровь с кишками потом ей убирать. Вняли – и рассыпались в комплиментах: какая, мол, она трудолюбивая да какая умница-красавица, а как умница-красавица относится к легкому флирту? Оказалось, что очень даже положительно относится.
Потом легкий флирт незаметно, хотя и вполне закономерно, эволюционировал в групповой секс, о чем супруг и был вскоре поставлен в известность. Мол, пока он тут осваивает, в лучших традициях даосских мудрецов, хлопок ушами, решая – не перенести ли платеж по супружескому долгу на следующий год, – выясняется, что избыток кератина в его организме уже дает свои ветвистые плоды, так что вешалку в прихожую теперь можно уже не покупать.
– Вот тут-то я и понял, что пора обращаться к специалисту, – подвел итог рассказа супруг. – Это же ненормально, когда ей такое чудится и видится!
– Ха! Видится! – прокомментировала дама. – Не только видится, но и осязается!
– Ну и что будем делать? – спросила доктор, размышляя о том, что двойные стандарты бывают не только в большой политике.
– Лечить, конечно! – охотно подсказал супруг.
– Ну вот даже не знаю… – бросив на него оценивающий взгляд, промолвила дама. – Хотя надо дать ему шанс. Да и рога в прихожей, опять же, выбиваются из общего стиля…
Десенсибилизация
Зря люди грешат на равнодушие окружающих. Народ-то у нас все больше душевный встречается. Отзывчивый. Чуткий к проблемам ближнего своего. Готовый помочь – если не делом, так словом или советом. Не верите? А вы попробуйте выложить в Сеть фото или видео какого-нибудь своего сделайсама. Сразу выясните много нового – начиная с того, что у автора точка роста рук тяготеет к тазовому поясу, и заканчивая тем, что в дурдоме, оказывается, выходной, чем и пользуются его завсегдатаи, подавшись от скуки шариться по соцсетям.
Николай (назовем его так) с психиатрией был связан давно и прочно. А что поделаешь, если некоторые мысли и опасения никак не хотят отвязываться, бегая по кругу упорнее цирковых лошадей? Плюс природная подозрительность – ну как доверять мирозданию, которое первой сотворило мировую жопу и только потом стало апгрейдить ее всякими крылышками и прочими рюшечками? Видимо, по коллективным заявкам в ней застрявших.
Только дневным стационаром и спасаешься. Ну или круглосуточным, когда совсем все плохо становится. Там и лечение, и беседы с психотерапевтом, и роскошь человеческого общения с понимающими людьми. Опять же, всегда можно поделиться симптомами с братьями и сестрами по скорби головной. Куда они денутся с этого «Титаника», всё выслушают!
Одним из застарелых страхов Николая была его квартира. Точнее, он опасался, что придут бандиты и ее отожмут. В девяностых вон что творилось. А тут наверняка у тех черных риелторов дети подросли, им, поди, тоже жилплощадь нужна. Вот как тут расслабишься? Но и вздрагивать от каждого случайного звонка в домофон в очередной раз надоедает, поэтому выход один: снова квартиру на сигнализацию, документы на нее в вентиляцию, волосок на дверь – и бегом в дневной стационар. Там люди понимающие. Сочувствующие.