– Взорвал Интернет! – гордо ответил, готовясь к бремени мировой славы и мегабаксам ее материального эквивалента, Вадик.
Доктор приемного покоя, выслушав историю, немногословно изложенную Вадимом, зато много более красочно, эмоционально и местами обсценно – его родителями и сестрой, лишь покачал головой:
– Не учли вы, что ассоциативный ряд у парня победнее вашего будет. И забыли, поди, что многое он понимает слишком буквально.
– А что я не так сделал-то? – удивился Вадик. – Другие вон по разу на дню взрывают – и им ничего! Точнее, все хорошее! А мне?
– Я постараюсь объяснить, но это займет некоторое время, – вздохнул доктор. – А пока просто усвой одну вещь…
– Взорвал Интернет – лечись дальше! – подсказала сестра.
– Не совсем так, конечно, – примирительно поднял ладони, успокаивая вскинувшегося было Вадика, доктор. – Просто взрывать можно по-разному. Ой. Пардон. Забудь. Давай я сейчас кое-что допишу, а позже попытаюсь объяснить тебе, что такое переносный смысл. Ну хотя бы в данном конкретном случае.
Фигой и крестным знамением
Одна из тенденций современных мегаполисов – это борьба с автомобилями в центре города. Платные парковки, оды общественному транспорту, пешеходные зоны, куча прав, приоритетов и прочих плюшек велосипедистам – лишь бы народ побольше ходил пешком или крутил педали. Автомобилисты упорствуют, тихо матерясь, но маховики машины, формирующей общественное мнение, уже запущены. Автомобиль – не роскошь, а непозволительная для центра города роскошь, атрибут индивидуалиста, кладущего кардан на окружающую среду и бессовестно попирающего всеми четырьмя покрышками столь нежно лелеемое право слабого быть обнаглевшим. И ведь мало-помалу это мнение действительно зреет и кристаллизуется. Впрочем, есть и те, кто давно его сформировал, и даже без подсказок навязчивой пропаганды.
Зоя Васильевна (назовем ее так) всегда относилась к машинам с опаской и недоверием. С юных лет. Даже в родном поселке очень условно городского типа, где в час по грунтовке центральной улицы в те далекие времена проезжало аж полмашины, пугая полторы единицы гужевого транспорта (мы ведь всё тот же час рассматриваем, верно?), ей переходить дорогу было неуютно и боязно.
Позже, переехав в стремительно отстраивающийся вокруг автогиганта город, она с ностальгией и легкой грустью вспоминала тот напряженный трафик, поскольку здесь, на новом месте, машин, как ей казалось, больше, чем пешеходов. И пересечение улицы в ее исполнении будило в окружающих воспоминания о рассказах военных лет: перекрестный огонь, короткие перебежки от окопа до окопа…
И только годам к семидесяти пришло к Зое Васильевне понимание природы своего страха перед техникой. Не зря она боялась этих машин, ох не зря! Ибо каждая машина – это демон. Их в свое время гоняли-крушили, так они выждали момент, пока устои ослабнут и скрепы расшатаются, – и нашли-таки себе лазейку в наш мир. Ага, через конвейеры. А люди-то, наивные такие, и рады. Думают, машину себе прикупили. Демона, а не машину! Им бы одуматься, покаяться да сдать всех демонов на переплавку, да чтоб церковь проследила за процессом – так ведь нет. Холят, лелеют поганых, глотку за них перегрызть готовы. К совести взывать пробовала – бесполезно: то место, где у приличных людей совесть, у этих давно все хреном поросло.
Кстати, о церкви. Ходила Зоя Васильевна туда с докладом: дескать, вы в курсе, что у вас тут орды демонов под боком? Нет? Ну так разуйте глаза и айда все скопом в крестную атаку сбегаем! Батюшка долго и красиво говорил что-то о прогрессе и толерантности, советовал в дурдом сходить, там своим открытием поделиться – мол, это они спецы по всяким демонам и летающим тарелкам, – чем окончательно сбил Зою Васильевну с панталыку. То есть мало того что со всяким бесовским отродьем теперь надо мирно уживаться, так еще и она дурой оказалась!
Впрочем, к психиатру ей все же пришлось наведаться. Дети настояли. После того как демон зятя оказался украшен по периметру пасхальными наклейками с крестами и ангелочками. Зять даже вызвался лично подвезти любимую тещу до самого дурдомовского крылечка, но та гордо отказалась: мол, не хочу иметь с твоим японским демоном никаких личных отношений. Этот твой Мацуписи только с виду белый и лакированный. Гляди, дождешься, сделает он тебе Хиросиму! Что? Харакири? Один васаби, мало не покажется! И отправилась пешком.
Доктор оказался человеком душевным и понимающим. Выслушал внимательно, покачал головой, посокрушался за компанию – и выписал лекарство. Объяснил, что очень укрепляет силу духа: ни один демон теперь не посмеет покуситься. Даже молиться не заказал, но предупредил, что одних молитв и крестных знамений будет недостаточно. На Бога, говорит, надейся, а рисперидон [20] все же пей. Комплексный подход в экзорцизме, говорит, – наше все.
С тех пор демоны Зое Васильевне и вправду стали меньше докучать. Они сами по себе, она – сама по себе. Даже дорогу теперь стала переходить важно и с достоинством, но по-прежнему осторожно. Идет – и левой рукой всем автодемонам фигу показывает. А правой, соответственно, крестит. Ну это так, для профилактики, чтобы не расслаблялись.
Полезная паранойя
За годы практики и я, и мои коллеги привыкли к тому, что вся та продукция, что выдают на-гора наши пациенты, будь то бред, галлюцинации или что-то другое, не менее чудесатое, априори деструктивна. Собственно, была бы конструктивной – наша служба, скорее всего, и не понадобилась бы – ну разве что в качестве кадрового агентства или вольных хедхантеров – скажем, для службы управления погодой, военно-космических сил или аналитических компаний. Пока же ни одному из наших подопечных голоса про колебания курса доллара на бирже не подсказывают, а если и подсказывают, то что-то столь же малополезное и невнятное, что и большинство аналитиков. Впрочем, я знаю один пример, который явно выбивается из всей когорты.
Виталий (назовем его так) заболел давно, лет десять-пятнадцать назад. Началось все, в общем-то, довольно обыденно – с точки зрения психиатра, естественно: для него самого вдруг обнаружить, что через компьютер, за которым он привык проводить свои вечерние часы, за ним организовали слежку, было неприятным откровением.
Следили очень хитро, проявляя просто дьявольскую изобретательность: вначале просто писали информацию с камеры, встроенной в монитор (пришлось заклеить глазок, отключить микрофон и отказаться от видеозвонков в скайпе), а потом, увидев, что парень шифруется, стали подключать к процессу слежки бытовую технику. Так и состоялась его первая госпитализация, когда спецбригаде пришлось выезжать за убийцей микроволновки и потрошителем стиральной машинки, к моменту их приезда устроившим своему музыкальному центру допрос с пристрастием и применением терморектального криптоанализатора, как в славные девяностые.
Параноидность Виталия, несмотря на довольно интенсивное лечение и прочие элементы стационарного навязчивого оллинклюзива, в тот раз до конца так и не прошла, зато подтолкнула его к интересному решению: он задумал узнать врага, так сказать, поближе. И всерьез занялся изучением железа и софта. Даже поступил в институт, но через пару лет бросил: сведения, которые, помимо массы обязательных дисциплин, там давали, оказались безнадежно устаревшими. Пришлось искать информацию самостоятельно, вдумчиво, разбирая железо до последней микросхемы – а ну как вместо нее жучок впаяли?
А поскольку для поисков врага, который время от времени (особенно в те периоды, когда надоедало пить лекарства) возобновлял слежку, нужны были не только знания, но и средства (все-таки техника стоит денег, особенно новинки), Виталий стал подумывать над тем, где бы их добыть. И в итоге устроился в одну из фирм, занимающихся ремонтом компьютеров, – знания и практические навыки позволяли. Опять же, поле для поисков существенно расширилось, а слежку теперь стало легче сбить с толку, выходя в Сеть с разных компьютеров и только в случае крайней необходимости – со своего.
Враг свою козью морду так и не показал – несколько выведенных на чистую воду и торжественно предъявленных прокуратуре мошенников не в счет. Зато появился и еще один вид заработка – Виталия все чаще стали приглашать в качестве специалиста по безопасности. Уж тут-то он чувствовал себя в родной стихии! Заказчику, правда, приходилось выслушивать пространные монологи о коварных подглядунах, но Виталиково начальство честно предупреждало, что работник у них… эм-м… неординарный, зато дело знает туго.
Через несколько лет то ли враг успокоился, то ли паранойя наконец стала отступать, но Виталий уже и забыл, когда в последний раз здоровался с экипажем барбухайки. Правда, на прием ходит исправно. Особенно в те моменты, когда техника вновь начинает вести себя подозрительно. Как показала практика, некоторые лекарства действуют все же эффективнее, чем полный демонтаж компьютера. Опять же, клиенту не приходится объяснять, с какого перепугу его материнской плате вдруг устроили тотальное диагностическое вскрытие… пардон, перепаивание.
Не Мерилин Монро
В вопросах самоидентификации среди завсегдатаев нашего уютного бюджетного государственного учреждения можно четко проследить три тенденции. Есть пациенты, которые твердо знают, кто они такие, – и при этом, как у большинства людей, эти знания не особо отличаются от данных, указанных в паспорте. Есть те, кто не менее твердо убежден, что на самом деле они, к примеру, помощники президента. Или властелины Галактики. Или часовые грядущего Армагеддона. Есть те, кто уже толком не в курсе, кто они и что они, но таких меньше. И есть один-единственный человек, который совершенно точно знает, кем он не является. И постоянно мне об этом напоминает, приходя на прием. А то вдруг я забудусь и перепутаю – мало ли.
Галина (допустим, ее звали так) за пару десятков лет тесного знакомства с нашей службой пришла к двум важным для себя выводам. Первый – о том, что с голосами в голове лучше не разговаривать. И не особо прислушиваться к тому, что они там говорят. И ни в коем случае не делать того, что они советуют. А уж если начинают от советов переходить к директивному тону – сразу бежать на прием и просить о помощи. А то накомандуют такого, что ни в сказке сказать, ни в суде оправдаться. В итоге за последние лет пять – ни одной госпитализации. Все обходится уколом раз в месяц, за которым она исправно приходит.