– Вы не представляете, насколько! – закивала Ольга Егоровна. – Даже по ночам стали проникать! Я вот уже неделю толком не спала, измучилась. Потому что кругом ворье. А доктор-то у меня хороший.
– Тогда, наверное, стоит полежать, отдохнуть у нас? – предположила доктор. – Раз уж за ними все равно не уследить.
– Наверное, стоит, – неожиданно легко согласилась пациентка. – Я как раз, уходя, наклеила на дверь полоску бумаги с надписью: «Квартира под наблюдением психиатров!» Потому что кругом ворье. А доктор-то у меня хороший, доктора ворье побоится.
Оксана Владимировна представила крадущихся к входной двери сотрудников мэрии и ЖЭКа, которые видят наклеенную бумажку и, чертыхаясь в бессильной ярости, бредут восвояси несолоно хлебавши, и испытала прилив гордости: куда там вневедомственной охране! Психиатрическое наблюдение за квартирой – вот это по-взрослому!
– Ну хорошо, тогда сейчас напишу направление, – улыбнулась доктор. – Может, за то время, пока вы тут лежите, ситуация исправится.
– Я надеюсь! – кивнула Ольга Егоровна. – Или сами одумаются, или их пересажают. Потому что невозможно жить спокойно, когда кругом ворье. Вот доктор у меня хороший, доктор знает, что нужно делать.
Та доктор была лучше!
Занятная штука – память. Кое-кто утверждает, будто все события жизни записаны в ней, подобно длинному подробному видеофайлу. Если так, то воспроизведение у многих сильно хромает. Или отличается занятной избирательностью. Кто-то до мелочей и деталей помнит все обиды, явные и мнимые, с наслаждением мазохиста прохаживаясь раз за разом по больной мозоли. Кто-то выборочно редактирует воспоминания юности: у него там и трава зеленее, и хлеб вкуснее, и девушки краше, и старики моложе. А кто-то удивляется – надо же, какая любопытная вещь эта амнезия: ничего не болит – и каждый день новость!
Тут недавно была у Оксаны Владимировны на приеме одна бабулька. Точнее, не сама была, а дочь привела: будучи предоставлена самой себе, бабулька с готовностью терялась, а учитывая ее общую шустрость и размеры города, квест по ее поискам мог затянуться больше чем на день-другой. Причем к флешмобу обычно подключались соседи, знакомые, полиция и министерствочослучилось, поэтому можно представить, какой многоголосый хор поминал всякий раз добрым, но крепким словом этот турбореактивный одуванчик.
Доктор вспомнила, что бабушка на приеме уже была, где-то год тому назад, и с памятью, равно как и со способностью соображать, у нее тогда было получше. И даже лечение, помнится, назначали. Неужто не помогло?
Дочь пациентки только руками развела: дескать, собирались они с этими рецептами дойти до аптеки, а потом что-то закрутились в повседневной суете, а после как-то и не до этого стало, а затем и рецепты куда-то задевались… Так что не могли бы вы, доктор, снова что-нибудь такое выписать, чтобы мама снова стала как новенькая? Что, никак? Ну а хотя бы образца прошлого года?
И тут бабулька, которая до этого момента с любопытством внимала беседе, вдруг решила принять в ней участие.
– Да-да! – радостно закивала она. – Вы уж, пожалуйста, постарайтесь, назначьте мне лекарство какое-нибудь! Вон в прошлом году я, помнится, приходила в психбольницу – такое хорошее заведение! А доктор-то какая умница была! Поговорила со мною по душам, лечение назначила – очень мне помогает!
– Мама! – покачала головою дочь. – А сейчас мы где, по-твоему?
– А кто ж тебя знает, куда ты меня притащила? – пожала плечами бабулька. – Контора какая-то. А мож, и поликлиника. А вот год назад ты меня совсем в другое место водила. Оно было лучше! И доктор там такая хорошая была!
Переглянувшись с дочерью пациентки, Оксана Владимировна улыбнулась и пожала плечами.
– Что же делать – придется постараться, чтобы соответствовать собственному облику годичной давности, – сказала она. – Опять же, имидж учреждения нужно будет как-то реабилитировать.
– А куда подевалась та доктор, у которой я в прошлом году была? – спросила у дочери бабулька.
– Выросла, – ответила Оксана Владимировна. – Повзрослела на целый год. Давайте-ка мы с вами немного побеседуем.
Закончив расспрашивать пациентку, доктор выписала рецепты, написала на отдельном листе, что и как принимать, и попросила:
– Вы уж теперь постарайтесь взять лекарства сразу. И следите за тем, чтобы лечение не прерывалось ни в коем случае. А то в следующий раз за этим столом снова окажется какая-нибудь незнакомая тетка, и снова бабушка будет ностальгировать по тем временам, когда и доктор была краше, и заведение лучше. Мне ведь не за себя, мне за наш психдиспансер обидно.
– Да-да! – закивала, поднимаясь со стула, бабулька. – Уж в психбольнице-то было как хорошо! Ты, дочь, в следующий раз меня прямиком туда веди!
Общественно полезная мания
Есть пациенты, которые удивились бы вопросу – страдают ли они психическим заболеванием. И дело не в том, что они отрицают сам факт. Дело в субъективном восприятии. Задайте такой вопрос людям с биполярным аффективным расстройством – и кто-то, возможно, кивнет: да, мол, страдаю. А кто-то скажет – ну что вы! В депрессивной фазе, конечно, не без того, зато в маниакальной – нет, вовсе не страдаю! Наслаждаюсь!
Степану (сами понимаете, что зовут его совсем иначе) по-своему повезло. Фазы, когда мир терял краски, перспективы и когда хотелось просто забыться в анабиозе, чтобы все это безобразие и несправедливость мироздания по отношению к конкретно взятому человеку поскорее проспать, были не особо длинными и не сильно глубокими.
Зато потом обязательно наступал тот период, ради которого однозначно стоило жить! Странное дело: когда у тебя депрессия, каждый раз умом понимаешь, что это не навсегда, что и на твоей улице еще опрокинется грузовик с шампанским и ананасами, но вот душою и чувствами в это отчего-то совсем не верится. И приходится постоянно себе повторять: так уже было, и так уже будет. Доктор знает, доктор обещал.
И доктор действительно всякий раз оказывался прав, даже если таблетки, которые он выписывал, пились не особо регулярно. Наступал тот день, когда Степан не просто понимал – всей совокупностью базиса и надстройки чувствовал: поперло! Жизнь однозначно прекрасна! И вот уже тело и душа поют и требуют куда-нибудь прогуляться: людей посмотреть, себя показать.
Немного огорчало то, что из пригорода в мегаполис ехать не только долго, но и дорого: с работой у Степана категорически не ладилось, а инвалидность он себе так и не сподобился выправить. Но что такое деньги, когда душа поет! В конце концов, всегда есть смекалка и тонкое чутье человеческой натуры, которое в этой фазе (и кто ее обозвал манией?) неимоверно обостряется.
Прибиться к компании и за нее же поесть-попить – это не проблема: люди обычно очень легко позволяют себя заболтать, и то настроение, которое ты им даришь с щедрого барского плеча, окупается с лихвой. А вот как объяснить контролеру в троллейбусе или в электричке, что ты достоин безбилетного проезда?
Но Степа и тут нашел выход. В рюкзаке, что он таскал с собою, всегда лежали тряпочка из микрофибры, оранжевый жилет со светоотражающими полосками и средство для мытья стекол. Зачем? Все очень просто!
Как только появлялся нужный транспорт, Степан надевал жилет, брал в руки тряпочку и стеклоочиститель, уверенно направлял стопы свои в салон – и начинал драить окна. Задорно так, с шуточками и прибауточками, тесня пассажиров, приветливо кивая контролерам. Чтобы всем было видно – занят человек. Работает. С душой, с огоньком.
А кому придет в голову спросить у такого билет? Вот именно, никому. Во всяком случае, у Степана до сих пор никто не спрашивал. Поэтому, когда снова наступает в жизни полоса, раскрашенная в мрачные тона депрессии, он, конечно, в анабиоз-то впадает. Но рюкзак с жилетом, тряпочкой и стеклоочистителем не выбрасывает. Депрессия – она ведь не навсегда, и главное тут – помнить и понимать хотя бы умом, что настанет день, когда все это ему опять понадобится.
Привычка умирать
Двадцать с лишним лет работы в психиатрии – это не так мало. Во всяком случае, когда-то давно, еще в советские времена, доктору, отработавшему десять лет психиатром, давали третью группу инвалидности и разрешали (точнее, настойчиво рекомендовали) переходить на сокращенный рабочий день. За двадцать лет привыкаешь к очень разным ситуациям и самым неожиданным репликам и вопросам, которые задают пациенты. А главное – привыкаешь выслушивать их с выражением лица, которое бы сделало честь любому индейцу из фильмов с участием Гойко Митича. Но все же порою такое спрашивают…
Игорь Борисович (ну мы-то с вами знаем, что на самом деле его зовут иначе) ходит на прием давно. К моменту, когда я пришел в диспансер после интернатуры, его тут знали уже лет десять. Ко мне он заглядывает редко: участок другой, и видимся мы только тогда, когда по лету в смене остается человека два-три из врачей и мы совмещаем осиротевшие участки. Вот и этим летом мы увиделись с ним после довольно большого перерыва. Он поздоровался, с порога сообщил, что у него все как обычно, что он только за лекарством приехал, затем присел на стул, выдержал небольшую паузу, внимательно посмотрел на меня и спросил:
– А вы сколько раз умирали, доктор?
К такому вопросу я оказался не готов. Однако, внимательно окинув Игоря Борисовича ответным взором и не найдя в его мимике и позе скрытой агрессии и готовности устроить мне пробный сеанс умирания, а только искреннее любопытство и участие, честно признался:
– Вы знаете, до сих пор как-то ни разу не довелось.
– Ух ты, везет же вам! – позавидовал Игорь Борисович.
– А вы? – решил проявить я вежливость. – Вам сколько раз доводилось?
– А я – каждый раз! – развел руками пациент.
– То есть? – не понял я.
– Каждый раз, как в организме что-то отсыхает, – терпеливо, как студенту, пояснил Игорь Борисович. – Один раз умер, потом чуть оклемался, глядь – почка усохла. Другой раз умер, потом прихожу в себя – опа, аппендикс сгнил!