Абрамова З.А., 1975а)[56]. Однако возражения остались незамеченными, и в своей последней работе Г.П. Григорьев, опять-таки мимоходом, без какой бы то ни было аргументации, замечает, что, поскольку установлено отсутствие верхнего палеолита во всей Азии и Африке, тщетно было бы надеяться найти в Сибири «нормальный» верхний палеолит. «Ведь верхний палеолит отсутствует до самого конца палеолита» (Григорьев Г.П., 1977а, с. 59).
В угоду концепции остались незамеченными в Сибири памятники «нормального» мустье и памятники «нормального» позднего палеолита, хотя и обладающие своими характерными особенностями в обработке каменного инвентаря с поздним палеолитом Европы, но стоящими к нему по многим показателям (образ жизни, обусловленный охотой, сходный фаунистический комплекс, домостроительство, искусство, костерезное мастерство) значительно ближе, чем к одновременным памятникам Юго-Восточной Азии и Африки.
Часть четвертаяЗаключениеПроблемы палеолитических культур, хозяйства и социального строя(П.И. Борисковский)
Палеолит СССР, как, впрочем, п палеолит других обширных стран, изучен очень неравномерно. Многое продолжает оставаться неясным, неразработанным и спорным. Этим обусловлена неравномерность и порой нестройность его описания в предыдущих разделах настоящей книги. Подобная неравномерность, а частично и отрывочность будет по необходимости характерна и для данного заключительного раздела. Он кратко подытоживает проблемы выделения и изучения на территории СССР археологических культур, историко-культурных областей и других территориальных и культурных подразделений разных этапов палеолита и ставит некоторые вопросы хозяйства и социального строя палеолита в их развитии. В связи с такими задачами заключительного раздела и с тем, что он является в известной мере как бы рефератом предшествующих частей книги, в него включен ряд положений и характеристик, принадлежащих авторам этих частей. Таким образом, этот раздел принадлежит в определенной степени всему авторскому коллективу настоящей книги. Разумеется, автор заключительного раздела полностью отвечает за все недостатки и пробелы последнего.
Мы уже указывали (Введение), что к основным понятиям, к которым прибегают в археологическом исследовании, принадлежат археологические культуры. Подробная характеристика археологических культур, представленных в раннем и позднем палеолите СССР, была дана в частях II и III настоящего тома. Возникает вопрос о времени возникновения палеолитических культур на территории СССР.
Выразительные памятники, отнесение которых к олдувайской эпохе было бы бесспорным, в настоящее время на территории СССР неизвестны (см. ч. II, гл. 1). Материалы же по палеолиту зарубежных стран, в частности Африки, не дают оснований для выделения в олдувайскую эпоху различных культур. Но в раннем, а особенно в среднем и позднем ашеле начинают прослеживаться локальные различия, в отдельных случаях не связанные с характером природной среды и, в частности, используемого сырья.
На территории СССР относительно лучше известен и лучше изучен ашель Кавказа. Ангельские памятники этого периода демонстрируют множественность форм развития материальной культуры древнейших обитателей Кавказа. Налицо уже локальные явления различного ранга и в том числе локальные образования типа археологических культур (см. ч. II, гл. 2). Неоднородны и гораздо хуже известны ангельские памятники Казахстана (см. ч. II, гл. 4). Локальное своеобразие отдельных их групп тоже едва ли обусловлено разным возрастом. Можно быть уверенным, что продолжение исследований по ашелю Казахстана приведет к установлению там четких локальных образований по типу кавказских.
В мустьерскую эпоху археологические культуры и иные подразделения выступают на территории СССР несколько отчетливее, хотя они все еще расплывчаты и, быть может, этим отличались от позднепалеолитических культур даже в большей степени, чем те отличались от неолитических.
Если начать с Кавказа, для которого эта проблематика, пожалуй, лучше всего разработана, то там устанавливается существование пяти локально ограниченных, приуроченных к определенным территориям культур: губской, хостинской, цуцхватской, джурчульско-кударской и цхинвальской (ч. II, гл. 2). Многие мустьерские пещеры и стоянки Кавказа не входят в эти культуры. Их культурную принадлежность еще предстоит определить. Было бы ошибочным на основании каждого своеобразного памятника, отличающегося от других ему одновременных, устанавливать существование особой культуры.
Вопросы культурной принадлежности мустьерских памятников Русской равнины и Крыма рассматриваются в ряде работ (Формозов А.А., 1977; Гладилин В.Н., 1976; Праслов Н.Д., 1968; Анисюткин Н.К., 1969; Григорьев Г.П., 1966; Колосов Ю.Г., 1977 и др.). Устоявшиеся, общепризнанные построения тут еще не сформированы. Поэтому представляется более правильной осторожность; утверждение существования на данных территориях определенных мустьерских культур лишь в тех случаях, когда это можно твердо доказать. Исходя из этого, можно, по нашему мнению, говорить о белогорской культуре Крыма, молодовской и стинковской культурах юго-запада Русской равнины, а также о вероятном существовании в бассейнах Днепра, Десны, Дона, Северского Донца, Волги и в Приазовье нескольких других культур, частично связанных с белогорской и пока еще отчетливо не выделяемых (ч. II, гл. 3)[57].
Что же касается Средней Азии и Казахстана, то там в настоящее время удается выделить лишь более обширные общности, отличающиеся от археологических культур тем, что памятники, к ним принадлежащие, разбросаны на широких пространствах, порой чересполосно, и не образуют компактных, четко очерченных локальных групп.
В мустьерскую эпоху наряду с культурами выделяются линии развития (пути развития, варианты), объединяющие территориально разобщенные, однако близкие, хотя и не идентичные в технико-типологическом отношении индустрии. Каждая линия развития включает несколько культур, а также памятников, которые пока еще трудно приурочить к определенной культуре. На Кавказе (ч. II, гл. 2) представлены три липни развития мустьерской техники: типично мустьерская, зубчато-мустьерская и шарантская (тип Ла Кина). В Средней Азии и Казахстане (ч. II, гл. 4) представлены пять подобных линий развития: мустье-леваллуазская, типично мустьерская, мустье-соанская, зубчато-мустьерская и линия мустье с ашельской традицией. Более дробные и локально ограниченные мустьерские культуры на территории Средней Азии и Казахстана еще предстоит выделить.
Как мы видим, часть линий развития является общей для Средней Азии, Казахстана и Кавказа. Общи они и для весьма обширных территорий Европы, вплоть до побережья Атлантического океана. Но это общность совершенно иного характера, чем общность, прослеживаемая внутри той или иной мустьерской культуры. За ней не скрываются какие-то обширные этнические объединения, в те эпохи отсутствовавшие. Главным, что порождало возникновение общностей этого порядка, вероятно, была ограниченность технических возможностей неандертальцев, обусловившая независимое возникновение на разных территориях сходных технических приемов. Известную роль могла играть и общность происхождения, в какой-то мере общность исторических судеб (Любин В.П., 1977а; Гладилин В.Н., 1976).
Линии развития — специфическое явление, характерное только для мустьерской эпохи. Быть может, его в дальнейшем удастся проследить и для ашеля. Но в позднем палеолите это явление уже не наблюдается. Можно предположить, что этнокультурные различия, являющиеся в позднем палеолите более четко выраженными, более многочисленными и многообразными, чем в предшествующую эпоху, как бы заслонили и вытеснили широкие, в значительной мере стадиальные и конвергентные, черты сходства, отраженные нелокальными линиями развития. Этому процессу вытеснения и определенного рода нивелировки должно было способствовать развитие более тесных связей между группами людей, число которых и густота расселения которых увеличивались, а, следовательно, рос обмен техническим опытом между группами людей. В позднем палеолите на первый план выступают различия этнографические, сочетающиеся с различиями, обусловленными формами хозяйства и характером природной среды. Впрочем, такая трактовка не является единственно возможной. Не исключено, что в дальнейшем в процессе выделения и определения новых и новых позднепалеолитических культур в позднем палеолите будут прослежены явления, в той или иной степени напоминающие мустьерские линии развития (типа, скажем, ориньякских или солютрейских приемов обработки камня).
В мустьерскую эпоху удается проследить и другие, тоже очень обширные, но уже территориальные единства, дальнейшее развитие которых относится к позднему палеолиту и к последующим эпохам. Это историко-культурные области (этнокультурные общности)[58] — части ойкумены, у населения которых сложились сходные культурно-бытовые (этнографические) особенности (Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А., 1971). Речь идет о самом общем сходстве по сравнению со сходством, наблюдаемым внутри отдельных культур. Можно утверждать, что мустье Закавказья тяготеет к переднеазиатской историко-культурной области той эпохи. Мустье Русской равнины и Крыма вместе с обширными районами Центральной Европы, располагающимися на территории современных Польши и ГДР и частично захватывающими территорию современной ФРГ, образует особую историко-культурную область. Мустье Северного Кавказа обнаруживает отдельные элементы сходства, с одной стороны, с Закавказьем, а с другой, с югом Русской равнины. Что же касается до мустье Средней Азии и Казахстана и единичных мустьерских пещер Южной Сибири, ставших известными за последние годы, то памятники этих территорий обнаруживают отдельные элементы сходства с мустьерскими памятниками Передней Азии, а также Южной Азии (Пакистан и Северо-Западная Индия). Но в настоящее время утверждать их принадлежность к определенной историко-культурной области той или иной эпохи было бы преждевременно. Отметим в этой связи и аналогии, которые представляет, очевидно, домустьерский галечный ранний палеолит Южного Казахстана раннепалеолитическому соану южных предгорий Гималаев.