Наряду с изучением остатков жилищ, разного рода хозяйственных сооружений, погребений, коллекций каменных и костяных орудий важным разделом первобытной археологии является исследование предметов украшений тела и одежды и настоящих произведений искусства в виде головок и фигурок животных и людей. Они широко представлены в позднем палеолите Русской равнины. Памятники искусства как исторические источники рассматривались в ряде монографий (Ефименко П.П., 1938; Шовкопляс И.Г., 1963; Поликарпович М.К., 1968 и др.). Имеются и большие сводные труды по вопросам первобытного искусства, в которых обсуждаются не только исторические вопросы, но и специальные искусствоведческие проблемы (Гущин А.С., 1937; Абрамова З.А., 1962, 1966; Окладников А.П., 1967; Столяр А.Д., 1972; Формозов А.А., 1969).
Обостренное внимание к остаткам палеолитических жилищ и поселений с детальным исследованием культурного слоя с целью выявления конструктивных деталей сопровождалось настойчивыми поисками новых путей изучения производственной деятельности. В связи с этим тогда же, в 1930-х годах, начались исследования микроскопических следов изнашивания на каменных орудиях с целью изучения их функционального назначения. С.А. Семенов стал тогда доказывать возможности использования следов от употребления на каменных орудиях для определения их функций. «В частности, — писал он, — П.П. Ефименко в 1934 г. отобрал несколько кремневых орудий из Костенок I со следами изнашивания их работы в виде заполировки на отдельных участках. Этот материал был попользован для наших первых исследований» (Семенов С.А., 1957, с. 7). Исследование массового материала и применение целеустремленных экспериментальных наблюдений позволило разработать метод функционального анализа каменных орудий, вскоре получивший всеобщее признание среди специалистов всего мира. Углубляя и расширяя исследования в этом направлении на основе трасологических и экспериментальных данных, привлекая антропологические и этнографические данные, С.А. Семенов развил важные положения о кинематике ручного труда, что обеспечило раскрытие многих сторон домашне-хозяйственной деятельности. Все это позволило сформулировать основные технические тенденции или общие закономерности в развитии первобытных каменных орудии: уменьшение фактора трения, дифференциация трудовых функций, выражающаяся в специализации орудий, увеличение силовой нагрузки на орудие, увеличение скорости движения орудий в трудовом процессе и др.
В своих исследованиях С.А. Семенов стремился раскрыть значение и роль труда, в частности, каменных орудии как средств труда в антропогенезе и в дальнейшем историческом развитии людей.
Так был открыт еще один путь к постижению социального бытия людей древнекаменного века. Тщательные лабораторные исследования экспериментальными и историко-техническими методами коллекций каменных орудий, дополненные столь же тщательными полевыми наблюдениями за системой их залегания на местах поселений, позволили сложиться истории первобытной техники как одному из важнейших разделов первобытной археологии.
В постижении исторической реальности бытия людей древнекаменного века, а вместе с тем и в понимании древнейших вещей как исторических источников важный вклад был сделан С.Н. Замятниным. Ему удалось значительно конкретизировать проблему роли и значения природной среды в развитии человечества и его культуры. При обсуждении проблемы возникновения местных различий в культуре палеолитического периода он интуитивно обратил внимание на социальную сущность этого явления. Под местными различиями во всемирно распространенной и в целом однородной и сходной культуре охотников-собирателей он понимал лишь те, которые «обусловлены общественным бытием первобытных человеческих групп, а не разницей в их природном окружении» (Замятнин С.Н., 1951, с. 95). По его мнению, различия в культуре эпохи палеолита, которые могут быть отнесены за счет прямого воздействия природной среды, по своему историческому значению мало существенны. Сходства и различия в культуре верхнего палеолита во многих отношениях зависели от среды обитания, но определялись они, в конечном счете, господством первобытнородового строя, характерной чертой которого являлась обособленность общественно-социальных единиц, отсутствие сколько-нибудь развитых и тесных связен между ними в силу господства натуральных форм хозяйственной деятельности и редкости населения. С.Н. Замятнин отмечал, что при относительно высоком уровне верхнепалеолитической культуры эти обстоятельства приводили к появлению специфических местных форм орудий и оружия, свойственных только какой-нибудь ограниченной области, или даже ее части, определяли своеобразие в устройстве деталей жилищ, особенности одежды, украшений, самобытность произведений искусства. Констатируя этот факт, С.Н. Замятнин не ставил напрашивающийся сам собой вопрос о существовании или возникновении археологических культур, ограничиваясь лишь признанием наличия больших культурных зон, определяющихся своеобразием и особенностями среды обитания: европейской приледниковой, сибирской и средиземноморской.
Важный шаг вперед был сделан и М.В. Воеводским, тоже отрицавшим определяющую роль природной среды в развитии первобытной культуры. Отвергая вывод П.П. Ефименко, у которого стадии развития культуры находились в прямой связи со сменой природной среды, он предложил свое оригинальное решение вопроса о локальных культурах в верхнем палеолите Восточной Европы. Отстаивая неразрывную связь эпипалеолитической (мезолитической) техники и культуры с верхнепалеолитической, М.В. Воеводский в статье, опубликованной в 1950 г., заявил, что «единой для всей Восточной Европы свидерской стадии не существует» (Воеводский М.В., 1950, с. 97).
Так развивались идеи, приведшие впоследствии к установлению существования археологических культур в эпоху верхнего палеолита, хотя долгое время господствующими оставались ошибочные взгляды П.П. Ефименко о решающем влиянии природной среды на развитие палеолитической культуры (Рогачев А.Н., 1969). Борьба за понимание исторического содержания категории «археологическая культура» продолжается и в настоящее время. При этом наряду с поисками путей к формализации описания и анализа каменных орудий и построения типологии с учетом их функционального назначения нащупываются возможности углубления исследований теории первобытнообщинного строя на основе накопленного археологического материала.
Остатки позднепалеолитических поселений на Русской равнине размещаются в долинах рек и в древних оврагах-балках и залегают в верхах четвертичных отложений, в лессовидных суглинках и погребенных почвах. Лишь на окраинах равнины, в Прикарпатье, в Крыму и на Урале имеются пещерные стоянки. За последние годы благодаря специальным геологическим и палеогеографическим исследованиям остатков многослойных поселений удалось найти в Костенках на Дону и на Волыно-Подольской возвышенности наиболее древние позднепалеолитические остатки и установить связь их с погребенными почвами и гумусами.
Из-за недостаточной и неравномерной изученности верхнеплейстоценовых отложений на Русской равнине вопросы относительной древности памятников эпохи палеолита и их геологического возраста в нашей стране решались в рамках моногляциалистской концепции крайне условно и схематически. Хронология строилась с опорой на французскую схему эпох верхнего палеолита, при этом не только допускалось, но и утверждалось их универсальное значение во всей европейской приледниковой зоне развития верхнепалеолитической культуры. В этом отношении достаточно показательным являлся подход П.П. Ефименко к определению хронологии Костенок I. Отметив затруднение в решении вопроса, «к какой фазе четвертичной истории должен быть отнесен основной культурный горизонт Костенок I», он писал: «Если синхронизировать мустьерское время с максимальным оледенением Восточной Европы или по крайней мере с ранними этапами его развития, представляется весьма вероятной принадлежность древнейшего нижнего слоя палеолитического культурного горизонта Костенок I… с его типичным солютрейским инвентарем, сохраняющем еще живые черты мустьерской техники, может быть, даже к ранней поре так называемого рисс-вюрмского межледниковья. Если это действительно так, тогда верхний горизонт стоянки с его обработанным кремнем, костью и другими вещественными остатками, обнаруживающими, несомненно, ряд особенностей, свойственных солютрейскому типу культуры, может быть отнесен с большой долей вероятности к концу того же межледниковья или к ранним этапам вюрма» (Ефименко П.П., 1958, с. 27).
Столь глубокая древность верхнего палеолита на востоке Европы смущала наших западных коллег, которые, исходя из иных представлений, вдавались в другую крайность, омолаживая геологический возраст почти всех памятников нашей страны (Bordes Fl., 1968). Лишь при углубленном исследовании многослойных памятников на Дону и на Днестре и постановке специальных работ по выяснению их геологического возраста удалось в общих чертах добиться более или менее ясного представления об условиях взаимодействия населения, оставившего позднепалеолитические памятники, с природной средой. Вместе с тем из-за отсутствия сети таких памятников и недостаточности археологических и особенно геологических исследований палеолита на огромных пространствах северо-востока страны имеются большие трудности в хронологической классификации памятников. Этим объясняется большой диапазон расхождений точек зрения исследователей при определении возраста многих памятников.
Вопросы изменения климата и природной среды в позднем плейстоцене в настоящее время до конца не решены. В науке по этому поводу имеются различные точки зрения. Авторы придерживаются концепции, согласно которой в вюрмской (валдайской) эпохе, наступившей после последнего хорошо выраженного и продолжительного микулинского (рисс-вюрмского) межледниковья выделяется три основных периода: 1. В целом холодный ранний валдай (ранний вюрм, калининское оледенение); 2. Средний валдай, характеризующийся неустойчивым, но в целом теплым климатом, временами аналогичным современному, отсутствием ледника в пределах всей Русской равнины. Сторонники трехчленного деления вюрма определяют этот период как прохладное межледниковье (молого-шекснинское, гражданский проспект) или же в последнее время иногда используют более осторожный термин — «мегаинтерстадиал». 3. Средневалдайский мегаинтерстадиал (молого-шекснинское межледниковье) сменяется поздним валдаем (поздний вюрм, осташковское оледенение) — самым холодным периодом в пределах всего вюрма. Хронологические границы трех указанных подразделений вюрма (валдая) приблизительно следующие: ранний валдай — 70–50 тыс. лет, средний валдай (молого-шекснинское межледниковье) — 50–24 тыс. лет; поздний валдай (осташковское оледенение) — 24–10 тыс. лет от наших дней. Таким образом, эпоха верхнего палеолита охватывает вторую половину молого-шекснинского межледниковья и все осташковское время.