Гуслицер Б.И., Канивец В.И., 1962; Канивец В.И., 1969, с. 140–142)[20]. Геология Островской стоянки им. М.В. Талицкого изучена недостаточно для окончательного установления ее возраста, определявшегося прежде «позднесолютрейским или раннемадленским временем» и вместе с тем «концом рисс-вюрмского интерстадиала» (Бадер О.Н., 1960, с. 89, 92). Решению этого вопроса помогают, соседние, лучше изученные в геологическом отношении памятники уральского палеолита, в первую очередь — местонахождение массы расколотых костей животных и двух кремневых орудий у д. Горново на р. Белой в окрестностях Уфы. Геоморфология и стратиграфия этих двух пунктов, по данным В.Л. Яхимович (1961, с. 214), тождественны; одинаковы и условия залегания культурного слоя Островской стоянки и горновского скопления костей: в основания ритмично-слоистой толщи суглинков и супеси аллювиально-делювиального происхождения, подстилаемой плотными и вязкими синевато-серыми глинами. Возраст глинистых отложений в Горново определяется по радиоуглеродному анализу остатков древесины: 29700±1250 (не 1856/1287) лет до н. дн. На этом основании Горновское местонахождение, как и Островскую стоянку, можно относить к последнему климатическому оптимуму молого-шекснинского межледниковья. Разумеется, возраст, установленный таким косвенным путем, может оспариваться. Нет никаких данных о геологическом возрасте ряда других верхнепалеолитических стоянок Волго-Окского бассейна (например, Карачаровская, Юнга-Кушерга и др.). Хотя наиболее надежно датированные палеолитические стоянки северо-востока Русской равнины свидетельствуют о заселении этой территории в молого-шекснинское время, такой памятник, как Канова пещера, с наскальной живописью, находящей аналогии во франко-кантабрийском палеолитическом искусстве мадлена, настойчиво требует разработки вопроса о заселенности Урала и Приуралья в период осташковского оледенения.
Северо-западная часть Русской равнины, включая Прибалтику и территорию Белоруссии, по имеющимся данным была заселена только в позднеледниковье; ни одного памятника, относящегося к ранней поре позднего палеолита (молого-шекснинскому межледниковью) или к раннеосташковскому времени на этой территории, не обнаружено, да и позднеледниковых стоянок до сих пор открыто сравнительно немного.
Итак, несмотря на недостаточную изученность проблемы геохронологии и палеоэкологических условий существования позднепалеолитических памятников Русской равнины, новые данные позволяют по-новому представить пространственно-хронологическую картину развития позднепалеолитической культуры на этой территории. Человек эпохи позднего палеолита осваивал Восточную Европу на протяжении двух больших климатических эпох, средневюрмской (молого-шекснинское межледниковье) и поздневюрмской (осташковское оледенение). В молого-шекснинское время происходит процесс перехода от мустье к позднему палеолиту, становление и развитие локальных позднепалеолитических культур, распространившихся по всей территории Русской равнины (может быть, за исключением северо-запада) вплоть до ее северо-восточных окраин. В раннеосташковское время позднепалеолитическая культура достигает своего расцвета, особенно ярко проявившегося в локальных археологических культурах оседлых охотников на мамонтов, строивших долговременные костно-земляные жилища, достигших совершенства в технике обработки кремня и кости, создавших сложное и развитое искусство.
Ареал обитания человека в эго время, очевидно, начинает сокращаться в связи с ухудшением климата и распространением Скандинавского ледникового щита, захватывающего постепенно значительные пространства Восточной Европы. У нас нет надежных данных о том, насколько сократился этот ареал в период климатического минимума, когда ледник достиг наибольшего развития. Не исключено, что в это время большая часть Русской равнины не была заселена, что вторичное освоение ее центральных и северных районов (на этот раз включая и северо-запад) происходит уже в позднеледниковье. Таким образом, на данной территории выделяется три основных периода развития позднего палеолита: ранняя пора (археологические культуры молого-шекснинского времени), период расцвета (археологические культуры раннеосташковского времени) и поздняя пора — финал позднего палеолита (археологические культуры позднеледниковья). Нужно подчеркнуть, что между культурами ранней поры и периода расцвета нет жесткой, резко и однозначно определенной хронологической границы: принятый рубеж (24 тысячелетие от н. дн.) в значительной мере условен, поскольку основы для наивысшего подъема позднепалеолитической культуры были заложены еще в раннюю пору ее развития; отдельные археологические культуры возникают в молого-шекснинское время и продолжают существовать в раннеосташковское (например, молодовская, виллендорфско-костенковская).
В заключение дадим краткую характеристику природных условий, имевших место на Русской равнине в молого-шекснинское межледниковье и осташковское оледенение. В молого-шекснинское время по спорово-пыльцевым характеристикам отложений, к которым в Костенковско-Борщевском районе приурочены древнейшие позднепалеолитические памятники (нижний гумус), предположительно восстанавливается лесостепная растительность, сменяющаяся еловыми и елово-широколиственными лесами, произраставшими в условиях, сходных с современным климатом Башкирии. Эти леса сменяются широколиственными, причем «участие широколиственных пород в лесах в отрезок времени между эпохами накопления нижнего и верхнего культурных слоев Костенок 17 было значительно больше, чем в фазу климатического оптимума голоцена не только в бассейне Верхнего Дона, но и в более западных районах» (Гричук В.П. 1969, с. 59). Виды растений, определенные на уровне верхнего гумуса, в настоящее время произрастают в Белоруссии, в бассейне Немана, — это сосновые леса, в которые вкраплены участки елово-широколиственных формации. Сходную с этим уровнем палинологическую характеристику имеют «днестровская» погребенная почва стоянки Кормань 4 (вторая снизу от почвы со следами пожара), к которой приурочены IX культурный слой и вышележащие опесчаненные прослои, с которыми связан VII культурный слой (Иванова И.К., 1977, с. 165–166). В период осташковского оледенения климат и растительность были иными. В.П. Гричук следующим образом характеризует зональные типы растительного покрова Русской равнины в эпоху максимального распространения льдов, т. е. около 20 тыс. лет назад. «Вдоль южной и юго-восточной окраины Скандинавского ледникового щита протягивалась полоса приледниковой растительности — березовое и лиственное редколесье, среди которого на соответствующих позициях располагались участки тундровых группировок, а также ксерофильные и галофильные травянистые ассоциации степного облика. На западе полоса этой растительности сливалась с областью господства альпийской растительности тундрового характера, нижняя высотная граница которой в Карпатах и на возвышенностях Средней Польши снижалась до высот порядка 400 м. В средней и южной части Карпат снижение альпийского пояса растительности не было столь значительным.
Бассейн верхнего и отчасти среднего течения Днепра занимала полоса перигляциальной лесостепи с березовыми, сосновыми, а возможно, и лиственными лесами.
К югу от этой зоны, вплоть до берега, существовавшего в котловине Черного моря, сильно опресненного замкнутого Новоэвксинского бассейна (уровень которого был на 50–60 м ниже современного уровня Черного моря) распространялась область перигляциальных степей. На юго-востоке эти степи (в которых, судя по данным спорово-пыльцевого анализа, существенную роль играли группировки бореальных флористических элементов) доходили до Прикаспийской низменности, а на юге — до Кавказа и Крыма. Среди этих степей на юге Волыно-Подольской возвышенности, на Донецком кряже и на юге Приволжской возвышенности располагались небольшие участки растительности лесостепного характера, в которых некоторую роль играли элементы широколиственной флоры, в восточных и южных предгорьях Карпат и на большой части Трансильвании были распространены хвойные леса с большим участием еловых и пихтовых формаций» (Гричук В.П., 1969, с. 66–67).
Различие природных условий в молого-шекснинское и осташковское время подтверждается также сравнительным анализом видового состава фауны костенковских стоянок, залегающих в гумусированных толщах (молого-шекснинское время) и в лессовидных суглинках (раннеосташковское время; см.: Верещагин Н.К., Кузьмина И.Е., 1977). Нужно отметить, что в памятниках, приуроченных к лессовидным суглинкам, фауна по характеру скорее всего лесостепная, в ее составе, хотя и в небольшом количестве, присутствуют теплолюбивые виды (косуля, кабан). Это служит косвенным свидетельством в пользу раннеосташковского возраста указанных стоянок. Вместе с тем следует признать, что проблемы палеогеолографии эпохи позднего палеолита, как и проблемы геохронологии этого периода, изучены недостаточно, любые имеющиеся по этому поводу гипотезы остаются спорными и нуждаются в дальнейшей всесторонней разработке.
Ключевое значение в изучении верхнего палеолита Русской равнины, ее западного района, охватывающего Молдавскую ССР и правобережную Украину, определяется обильными и стратиграфически ясными материалами, добытыми в результате полевых работ А.П. Черныша, Н.А. Кетрару, Г.В. Григорьевой, И.А. Борзияка и др., и во многих случаях исследованным и в геолого-стратиграфическом отношении И.К. Ивановой. Значительное количество обнаруженных здесь мустьерских и позднепалеолитических памятников, обладающих общими чертами в развитии каменного инвентаря и расположенных в непосредственной близости друг от друга или в многослойных местонахождениях в виде перекрывающих друг друга культурных слоев, позволяет ставить и решать проблему возникновения и распространения на Русской равнине позднепалеолитических культур.