В культурном отношении Мураловская стоянка остается чрезвычайно своеобразным, но изолированным памятником. Некоторые отдельно взятые особенности ее индустрии находят аналогии на территории Центральной и даже Западной Европы. Так, по характеру микроорудий и сочетанию их с ладьевидными скребками Н.Д. Праслов сближает Мураловку с польской стоянкой Гура Пулавская (Праслов Н.Д., 1972). Наконечник с вентральной плоской ретушью основания и острия близок к французским протосолютрейским наконечникам. К французским же изображениям из грота Плакар тяготеет мураловская гравировка. Сравнение отдельных даже ярких, выразительных предметов, выхваченных из комплекса, — не метод для установления культурной принадлежности, генетических связей индустрии. Однако при отсутствии аналогий на сколько-нибудь близких территориях, такие параллели указывают, по крайней мере, на иное, нежели каменнобалковская культура, происхождение мураловской индустрии, на иные, помимо закавказских, истоки заселения степей Северного Причерноморья.
Иные культурные традиции обнаруживает Амвросиевна и Большая Аккаржа, материалы которой будут рассмотрены ниже. Таким образом, разнокультурность позднепалеолитических стоянок Нижнего Дона и причерноморских степей, отстаивавшаяся рядом исследователей (М.Д. Гвоздовер, Г.В. Григорьева. Г.П. Григорьев, Н.Д. Праслов), не вызывает сомнений. Их разнокультурность, однако, не исключает возможности рассмотрения этих памятников под иным углом зрения, как и того, что в этом случае разнокультурные памятники могут объединяться в общность иного плана, чем археологическая культура. В свое время П.И. Борисковский предположил, что эти памятники относятся к особой, степной зоне, которая характеризуется особыми формами хозяйства, связанными с условиями окружающей природной среды (массовая облавная охота на стада диких быков), отсутствием постоянных жилищ, распространением недолговременных охотничьих стойбищ в открытых степных пространствах, своеобразным кремневым инвентарем (Борисковский П.И., Праслов Н.Д., 1964). Против этого предположения выступили М.Д. Гвоздовер и Г.В. Григорьева. Они отмечали, что фауна ряда стоянок «степной зоны» представлена не исключительно зубром (Каменная балка I, II, Мураловка), что по имеющимся данным нельзя говорить с уверенностью об этих стоянках как о кратковременных охотничьих стойбищах: материала пока еще слишком мало для однозначных выводов, имеются факты, противоречащие предположениям П.И. Борисковского (предполагаемые жилища в Мураловке и Каменной балке II). Подчеркивалось культурное своеобразие кремневого инвентаря этих стоянок (Гвоздовер М.Д., 1964; 1967; Григорьева Г.В., 1967, 1968).
Наша точка зрения совпадает с мнением С.В. Смирнова (1977): имеющегося материала недостаточно ни для безусловного утверждения, ни для безусловного отрицания возможности сложения в южных степях, в эпоху позднего палеолита культурно-хозяйственной общности, хотя бы и генетически различных археологических культур, у которых за счет жизни в сходных природных условиях материальная культура могла несколько нивелироваться. Существенная для этого предпосылка — специализация охоты на стада крупных быстро двигающихся животных, в первую очередь — зубра — присуща всем этим памятникам[27]. К сожалению, отсутствуют важнейшие данные для решения этого вопроса: сравнительные характеристики самих поселений. Что касается кремневого инвентаря, то, несмотря на его разнокультурность, отмеченные различия далеко не такие резкие, как между разнокультурными индустриями Костенковско-Борщевского района. Они скорее сродни различиям между разными археологическими культурами юго-запада Русской равнины, которые мы объединяем в историко-культурную общность. В частности, обращают на себя внимание сравнительно небольшие размеры кремневых орудий и нуклеусов, часто переделывавшихся в орудия, ограниченный список технических и технико-морфологических групп в составе инвентаря и особенно — очень высокий процент микроорудий. Отметим, что если в сложении юго-западной историко-культурной общности большую роль, вероятно, играло длительное автохтонное развитие существовавших там археологических культур, то в юго-восточной (степной) области общие черты складывались в генетически различных археологических культурах, пришедших сюда с разных территорий (каменнобалковская — из Закавказья и мураловская, возможно, из Западной Европы).
Характеризуя средний культурный слой грота Сюрень I как памятник средней поры позднего палеолита Крыма, оговоримся еще раз: при получении новых данных прежние взгляды на возраст культурных слоев этого памятника могут быть существенно пересмотрены. Но едва ли будет уместно с нашей стороны, опираясь только на хорошо известные и опубликованные материалы, пытаться прогнозировать, насколько и в какую сторону должны будут измениться прежние представления.
Между нижним и средним культурными слоями обнаруживается сходство в характере индустрий, но вместе с тем заметны и изменения. В среднем слое основной формой заготовки также является пластина: призматические нуклеусы сопровождаются некоторым количеством дисковидных (Векилова Е.А., 1957). Сходство прослеживается и в наборе орудий. Скребки среднего слоя (рис. 79, 1–4, 6, 7) в основном те же, что и в нижнем: концевые на пластинах, на отщепах, скребки высокой формы, вероятно, переделанные из сработанных нуклеусов. Можно лишь отметить уменьшение длины пластин, используемых для изготовления этих орудий, исчезновение скребков à museaú.
Среди резцов (рис. 79, 5, 13) заметно резкое возрастание доли срединных, включая многофасеточные, и уменьшение количества боковых. Чешуйчатые орудия исчезают. Резко уменьшается доля микроорудий (в 15 раз!) (Векилова Е.А., 1957), причем, если пластиночки с противолежащей ретушью сохраняются (рис. 79, 11, 12), то пластинки с притупленным краем исчезают почти полностью. Проколок, как и в нижнем слое, мало (рис. 79, 10). «Орудия мустьерских форм», отмеченные Е.А. Векиловой в количестве шести экземпляров, судя по рисункам (Векилова Е.А., 1957, рис. 20, 12, 13), можно так определять лишь с очень большими оговорками. Они резко отличаются от архаичных орудий нижнего культурного слоя стоянки Сюрень I, действительно обнаруживающих параллели в мустьерских памятниках Крыма.
Приведенные данные не противоречат предположению о культурной близости нижнего и среднего слоев стоянки Сюрень I; изменения, прослеживающиеся в индустрии среднего слоя, можно объяснять развитием одной культуры во времени. Однако для более обоснованных суждений о культурной принадлежности этих слоев необходимы новые материалы по позднему палеолиту Крыма, в первую очередь — разведка и исследование здесь новых позднепалеолитических стоянок.
Невозможно дать даже самую краткую характеристику многообразия культурных традиций, прослеживающихся в многочисленных позднепалеолитических стоянках Костенковско-Борщевского района, залегающих в лессовидном суглинке, выше гумусированных толщ, и относимых нами к раннеосташковскому времени. Мы ограничимся лишь некоторыми из них.
Важнейшим, пожалуй, наиболее известным среди раннеосташковских памятников всей Русской равнины, является верхний культурный слой Костенок I — поселения, расположенного на левобережном мысу Покровского лога, исследующийся с 1879 г., но далеко еще не завершенный. Результаты работ 30-50-х годов опубликованы в монографиях (Ефименко П.П., 1958; Рогачев А.Н., 1957). В настоящее время этот памятник, так же как и близкие к нему по составу инвентаря стоянки того же Покровского лога (Костенки 13, Костенки 18, Костенки 14, верхний культурный слой), верхнедонская стоянка Гагарино (Липецкая обл.), расположенная западнее, в бассейне р. Сейм, стоянка Авдеево (Курская обл.), большинством исследователей относится к единой, костенковско-авдеевской археологической культуре, носители которой пришли на территорию Восточной Европы из Центральной Европы (виллендорфская культура в Австрии, павловская культура в Чехословакии, стоянка Краков-Спадзиста в Польше). Эта культура составляет с центральноевропейскими культурами генетически связанное единое звено: виллендорфско-павловско-костенковское культурное единство (Григорьев Г.П., 1966, с. 24; 1968, с. 69 и др.).
Вместе с тем близость характерных особенностей кремневого и костяного инвентаря таких территориально удаленных стоянок, как Виллендорф 2, слой IX, Петржковице, Костенки 1, верхний слой, Авдеево, выступает настолько ярко, что, может быть, правильнее говорить о существовании виллендорфско-костенковской археологической культуры, носители которой в раннеосташковское время постепенно распространялись по обширной территории, включающей Чешско-Моравскую и Малопольскую возвышенности — Русскую равнину[28]. В отдельных, удаленных друг от друга районах какая-то часть «виллендорфцев» оседала и развивалась автохтонно, что привело к возникновению локальных вариантов этой культуры (павловский, костенковско-авдеевский).
Виллендорфско-костенковская культура зародилась на территории Центральной Европы еще в паудорфское (молого-шекснинское) время: к этому периоду относятся IX культурный слой стоянки Виллендорф 2 и Петржковице (Kozlowski J., Kozlowski S., 1975, л. 401, 422). Большинство других памятников, включая восточноевропейские, датируются раннеосташковским временем (Дольни Вестонице — 23 650 л. до н. дн., Павлов — 23070, 24780 л. до н. дн., Краков-Спадзиста — 21 000 л. до н. дн., Костенки 1, I слой — 22300 л. до н. дн., Бердыж — 21480 л. до н. дн.)[29]. В то же время нужно отметить, что по характеру инвентаря верхний слой Костенок 1 и Авдеевская стоянка стоят ближе всего к древнейшим центральноевропейским памятникам: IX слою Виллендорфа 2 и Петржковицам.