2); под левым плечом — крупная скульптура мамонта (рис. 106, 1), у рта и пояса — два крупных когтя пещерного льва, сзади к одежде прикреплена имитация хвоста из нанизанных бус своеобразной плоской квадратной формы.
Рис. 106. Костяные изделия из второй могилы на Сунгире. По О.Н. Бадеру.
Расшивка одежды бусами в могиле 2 еще богаче, чем в могиле 1. В могиле 2 собрано до 7500 бус. Их расположение подтверждает реконструкцию одежды, сделанную по данным из могилы 1, но дополняет ее рядом деталей. Так, расшивка шапки мальчика богаче; у девочки реконструируется скорее не шапка, а капюшон, или капор, и налобная повязка. У мальчика те же, что у мужчины, семь рядов бус, пересекающих грудь на малице, но, кроме того, пояс, густо расшитый песцовыми клыками. У девочки малица в верхней части и у пояса была расшита бусами сплошь, плотными горизонтальными рядами. В обоих погребениях расположение бус в нижней части ног дает основание говорить об обуви в виде меховых (?) сапог типа пимов или унтов.
В могиле 2 у самой поверхности, как и в могиле 1 обнаружены остатки верхнего погребения, лежавшего на 65 см выше дна могилы, но не на древней поверхности, а в самом начале подстилающей светло-желтой супеси, в четких очертаниях могилы. От человеческих костей, почти полностью разложившихся, остались только фрагментарные кальцитовые белые полоски; тем не менее, расположение костей обозначилось достаточно ясно. Это был взрослый человек, лежавший в вытянутом на спине положении, с левой рукой на лобке, головой на юго — юго-запад. Остатков черепа и даже эмали от зубов найти не удалось; видимо, в момент захоронения голова была отделена от туловища. Пол погребенного по морфологическим признакам определить невозможно. Принимая во внимание, что оба мужских погребения одинаково ориентированы головой на северо-восток, а погребение девочки имеет противоположную ориентировку, совпадающую с ориентировкой рассматриваемого верхнего погребения, можно предполагать женский пол верхнего скелета. В таком случае возникает вопрос, не принадлежит ли женский череп, найденный у поверхности могилы 1, женщине, захороненной вверху могилы 2? Если это именно так, то могила 2 была вырыта и сооружена раньше, чем могила 1, и в течение разделявшего их немалого времени отрезанная голова женщины, сохранявшаяся где-то на поверхности (в жилище или около него), утратила мягкие части, все зубы и нижнюю челюсть.
Уровень верхнего погребения в могиле 2 был отчасти затронут солифлюкцией, поднявшей на высоту до 43 см многие мелкие предметы погребального инвентаря (ленты красной охры, бусы и просверленные клыки песцов). Считая предметы вместе с оставшимися на уровне скелета, к верхнему погребению относятся 13 просверленных клыков песца, до 130 сверленых и частью несверленых бус из бивня мамонта, крупная костяная подвеска, трубчатые костяные подвески, костяное острие, костяной перстень, еще одна костяная подвеска-стержень; два сброшенных и обрубленных рога северного оленя лежали в области таза погребенного и рядом крупное обоюдоострое мотыгообразное орудие или клевец из бивня мамонта; сюда же относятся три каменных сверленых подвески, кремневый наконечник вытянуто-миндалевидной формы, близкой селетской, кремневый скребок, кварцевый и кремневый отщепы и ископаемая раковина чашевидной формы. По сравнению с тремя уже описанными погребениями инвентарь верхнего погребения могилы 2 небогат, но оленьи рога, клевец из бивня, черпак из раковины, трубочки-пронизки, костяная проколка, кремневый наконечник селетского типа придают ему неповторимый облик.
К упомянутым остаткам пяти скелетов нужно добавить отдельные кости еще четырех скелетов. Это прежде всего массивное человеческое бедро с отбитыми эпифизами, лежавшее в могиле 2 сбоку от скелета мальчика; в его полости с обоих концов была буквально набита охра, что придает этой находке ритуальное значение.
Далее, между могилами 1 и 2, в солюфлюкционном потоке был найден обломок человеческого плеча, принадлежавшего, по определению Т. Тота, молодой девушке.
В 1969 г. в 200 м от могилы в сторону кирпичного завода при разработке нового карьера был разрушен человеческий скелет, залегавший на глубине около 3,5 м. Попавшие в наши руки остатки его были определены В.Н. Звягиным (Институт криминалистики) как принадлежавшие девушке 16–17 лет, ростом около 1,60 м.
Наконец, в 1972 г. в том же новом карьере и примерно на том же расстоянии от могил к юго-востоку, на той же глубине ковшом экскаватора был вывернут хорошей сохранности скелет взрослого человека, затем разрушенный рабочими, относящийся, возможно, к палеолитическому времени.
Две последние находки позволяют предполагать присутствие новых погребений на промежуточной территории.
Исключительный интерес представляет палеоантропологическая характеристика изученных костных остатков. Скелет мужчины из могилы 1 является европеоидным, но его расовые особенности выражены неотчетливо. Если бы измерения, полученные на черепе из могилы 1, можно было бы рассматривать как средние величины целой серии черепов, то можно было бы говорить о «восточных кроманьонцах» с отдельными чертами, напоминающими северных монголоидов, о протомонголоидном элементе, о предках американских индейцев, другими словами — о типе современного человека с еще не вполне дифференцированными расовыми признаками.
Этот вывод подтверждается и анализом скелетов подростков из могилы 2. Мальчик является европеоидом, но сохраняет некоторые негроидные или неандерталоидные черты. Последние особенности особенно выражены у девочки.
Совершенно особый интерес представляет массивное бедро с отбитыми эпифизами из погребения мальчика. По предварительным данным, оно в наибольшей степени напоминает неандерталоида. Представляется вероятным, что в то время на северном краю европейской ойкумены неандерталоидные формы продолжали существовать вместе с сапиентными.
Более позднее погребение кроманьонца на Костенках 2 (рис. 105), относящееся уже к средней поре позднего палеолита, сохраняет многие черты, свойственные погребениям предшествующего периода (Борисковский П.И., 1963). По данным П.И. Борисковского, оно представляло собой специально сооруженную из костей мамонта (черепа, кости конечностей, лопатки) овальную погребальную камеру, размерами 2,20×0,55 м по внутреннему обводу и 4,0×1,50 м — по внешнему, пристроенную к стенке жилища. Стенки погребальной камеры были невысоки, они состояли не из вкопанных, а из горизонтально положенных костей. В центр этой камеры был посажен связанный труп мужчины, возраст около 50 лет. По крайней мере, до плеч он был засыпан землей — об этом свидетельствует то, что кости туловища и ног сохранили свое первоначальное положение. Голова и руки остались снаружи. После разрушения жилища голова и некоторые кости рук упали назад и оказались на жилой площади. После погребения жилище, вероятно, было покинуто обитателями: об этом свидетельствует одновременность процесса разрушения жилища и погребения (иначе череп не мог бы попасть на жилую территорию). Среди известных палеолитических захоронений наиболее близкую аналогию обнаруживает погребение ребенка на Городцовской стоянке (специально сооруженная камера, сидячее положение), однако существенны и отличия (например, камера на Городцовской стоянке — закрытый сверху склеп; богатый инвентарь, сопровождающий погребение ребенка, и полное отсутствие инвентаря в погребении на Костенках 2).
В заключение выскажем некоторые общие соображения о природе и истоках палеолитического искусства, об особенностях сознания первобытного человека.
При определении природы первобытного искусства следует исходить из того, что эстетическое отношение человека к действительности как историческая реальность возникает вместе с возникновением труда и сознания, из их творческой сущности. Как труд и сознание, так и его эстетическая сторона есть проявление изначальных родовых свойств человека. Без эмоциональной стороны, без внутренней удовлетворенности процессом труда, требующего напряжения физических и моральных усилий, а также и воли, не могла бы возникнуть исходная форма производства, состоящая в производстве орудий труда для присвоения животной и растительной пищи и для удовлетворения других потребностей. Формой развития возникающего производства не могли быть отношения стадности, преодоление которых началось благодаря осознанию трудящимися существами в наивно-реалистической, тотемической форме своего единства с природой.
Первобытная археология имеет возможность точно документировать возникновение человека и труда на основе появления первых каменных орудий и залегания вместе с ними костей человека с несколько большим объемом черепа, чем объем черепа современных антропоидных обезьян. Но чтобы документировать возникновение первых форм общественного сознания, какими-либо бесспорными положительными данными наука пока не располагает. Поэтому начальные ступени сложного и трудного пути преодоления первобытностадного бытия наших предков, а вместе с тем — становления и развития первых форм общественного сознания реконструируются на основе общетеоретических представлений о логике развития труда и сознания, в некоторой мере подкрепляемых и детализируемых данными археологии и антропологии. Человеческое общественное сознание имеет прочную онтологическую базу, состоящую в осознании и тем самым в объективизации первобытного стадного бытия как человеческого бытия. Так на основе господства биологических закономерностей возникают труд и эстетические отношения как общая основа человеческого бытия.
Советские ученые, касаясь вопросов происхождения искусства, выступают против прямого выведения его из религиозных представлений, подвергая критике, в частности, магическую теорию Рейнака и культовую теорию Кнопа (см., например; Абрамова З.А., 1962, 1966; Окладников А.П., 1967; Столяр А.Д., 1972 и др.). Было бы ошибкой, по нашему мнению, при этом эти самостоятельные ныне формы общественного сознания переносить в таком виде в первобытное палеолитическое прошлое и рассматривать их генезис «с самого начала» как генезис пусть неразвитых, но изначально отдельных, самостоятельных форм. В том-то и сложность проблемы, осознаваемая многими исследователями первобытного искусства, что первоначально общественное сознание выступает нерасчлененным, синкретическим (см.: