Отпадающая плацента: ворсинки хориона прочно соединены с материнской частью; детская часть отрывается от материнской с кровотечением; материнская часть плаценты отделяется от матки и выводится наружу (например, у приматов).
Сравнение разных групп млекопитающих позволяет предположить, что исходной была ахориальная плацента, а затем — хориовителлиновая дисковидная эпителиохориальная неотпадающая. У человека она хориоаллантоидная дисковидная гемохориальная отпадающая.
Важнейшее достижение в этом разнообразии — появление гемохориальной плаценты. За счёт того, что сосуды матери лопаются, сосуды плода омываются кровью со всех сторон и впитывают питательные вещества большей поверхностью, что позволяет плоду расти намного быстрее. Правда, это приводит к кровотечению матери во время родов, но всё лучшее — детям.
Удивительный парадокс неполноты палеонтологической летописи заключается в том, что однопроходные и сумчатые явно примитивнее, но известны лишь из гораздо более поздних времён, чем плацентарные. Останки мезозойских млекопитающих малы и эфемерны, их трудно искать и сложно исследовать. Необходимы годы напряжённых трудов, чтобы стать специалистом и начать понимать, чем зубы одних зверушек отличаются от других. При этом в харизматичности невзрачные землеройкоподобные твари явно проигрывают эффектным динозаврам, отчего не так много палеозоологов специализируются на мезозойских млекопитающих. Но работа идёт, каждый год приносит новые открытия, так что нет сомнений, что скоро мы будем знать ещё более полную последовательность наших и чужих предков.
Юрский период — время величественного спокойствия. Он и закончился нестандартно — без эффектных катаклизмов и массовых вымираний. Даже чёткой границы между юрским и меловым периодами провести не получается. Строго говоря, легко можно было бы объединить их в один, разделены они, скорее, в силу истории науки геологии.
Иногда юру представляют как эпоху застоя, но это далеко не так. Отсутствие потрясений дало время на плавные эволюционные сдвиги. Среди растений были осуществлены несколько попыток стать цветковыми, причём одна закончилась вполне успешно. Среди рептилий реализовались несколько попыток опериться и подняться в воздух — и одна, как мы слышим по утрам за окном, тоже не прошла даром. Среди зверообразных рептилий несколько групп параллельно превращались в типа-млекопитающих, а потомки появившихся ещё в триасе настоящих млекопитающих к концу периода дошли даже до плацентарности.
Юрский период довёл наши нижнюю челюсть, среднее ухо и зубы до окончательного идеала, избавив от последних пережитков пресмыкания. Он подарил нам пяточный бугор — столь ценный рычаг, двинувший нас по пути дальнейшей эволюции. Он аккуратно подсадил нас на созданные им же цветковые деревья, но заботливо ограничил наше стремление подниматься всё дальше ввысь развитием летучих ящеров и птицеподобных тварей, не пустил в воздух, избавив от ловушки ограничения размеров мозга у летающих существ. Не допустил юрский период и превращения наших предков в землероев с их лапами-лопатами, из которых не сделаешь трудовую руку, и чрезмерной специализации зубов в чересчур тонкозаточенную фрукторезку, из которой не получишь всеядный комплекс, столь необходимый для развития творческого подхода к жизни. Эти варианты тоже реализовались, но как раз на их вымерших примерах мы и можем осознать своё везение и счастье.
Несмотря на спокойствие, а может, как раз благодаря ему, юрский период не был лишён опасностей, кроющихся в соблазнах благоденствия. Когда всё хорошо и стабильно, отчего бы не заняться тонкими искусствами вроде вольного плавания, дельтапланеризма или художественного выгрызания по коре? Касторокауды и гальданодоны увлеклись нырянием, докофоссоры и фруитафоссоры зарылись в землю, волятикотерии, вилеволодоны и майопатагиумы воспарили, трёхбугорчатые увлеклись насекомыми, харамийиды и многобугорчатые достигли идеала зубной системы и на многие миллионы лет застряли в своей вегетарианской нирване. Трудно было удержаться и не стать специалистом в этом мире специалистов. Наши невзрачные предки вылавировали между многочисленными искушениями, сохранив примитивный (а потому перспективный!) план строения и обогатив его полезными достижениями.
Не обошлось и без простого везения. Подавление материнского иммунитета в плаценте с помощью вирусных генов — лучший пример. Это событие вовсе не обязано было случаться.
Вместе с тем иначе могло пойти разитие и у многих прочих групп организмов. Если бы цветы и плоды возникли на основе каких-то других групп голосеменных (а кандидатов хватало), то стали бы мы такими же? Другой тип ветвления стебля, другое жилкование листьев, другие защитные оболочки семян, другие питательные свойства околоплодника — и, глядишь, приматы бы никогда не возникли. Равно наших предков могли задавить успешные хищники и конкуренты: пушистые птерозавры, пернатые теплокровные динозавры, протоптицы, даже продвинутые цинодонты «как будто из последних сил». Да что говорить, предки могли погибнуть, будучи насмерть закусаны блохами размером с их голову!
Юрский период был великолепен. Как же хорошо, что он закончился…
Мел145–66 миллионов лет назад: триумф и крах мезозоя
МЕЖДУНАРОДНАЯ И РОССИЙСКАЯ ШКАЛА:
145 млн л. н. — ранний мел: берриасский (рязанский) век — 139,8 — валанжинский век — 132,9 — готеривский век — 129,4 — барремский век — 125 — аптский век — 113 — альбский век — 100,5 — поздний мел: сеноманский век — 93,9 — туронский век — 89,8 — коньякский век — 86,3 — сантонский век — 83,6 — кампанский век — 72,1 — маастрихтский век — 66
Меловой период — послеполуденное время планеты. Те самые часы, когда солнце ещё светит вовсю, разливая тепло и свет, но всем ясно, что скоро грядёт вечер. Краски ещё ярки, жизнь бьёт ключом, но там и сям видны нотки грусти. За буйством тропического карнавала кроется похолодание и конец праздника, а потому нет никакого желания начинать что-то новое. Удивительно, но за восемьдесят миллионов лет мелового периода мало что возникло, ведь всё уже появилось раньше. Мел — не период-созидатель, а период-рационализатор. В это время все новации мезозоя достигли апогея: цветковые растения и насекомые, морские ящеры и птерозавры, динозавры и птицы, млекопитающие, наконец, — все они развились в полной мере, были доведены до некоторого совершенства, хотя и не всем суждено было пережить конец эры.
Карта мира менялась. Распад Лавразии и Гондваны продолжался: Африка оторвалась от Южной Америки, Австралия разъехалась с Антарктидой, Индия откололась от Мадагаскара и попыла на север, на встречу с Азией. Из-за раскола континентов увеличилось число и протяжённость срединноокеанических хребтов, в которых создавалась новая океаническая кора (в геологии этот процесс называется спредингом). А молодая кора тоньше и легче, а значит «всплывала», что неизбежно привело к выходу океана из берегов и наступлению вод на сушу. Северная Америка и Европа частично затопились и превратились в архипелаги. Обилие мелких тёплых морей — одна из фишек мелового периода.
Менялся и климат. В целом он был по-прежнему субтропическим, выровненным по всей планете, даже в Антарктиде как минимум до сантона росли очень даже богатые леса, но зональность всё больше давала о себе знать. В первую половину периода в целом температуры возрастали, ко второй половине достигнув значений на 8–10 °C теплее нынешних. С точки зрения климата и химического состава воды и воздуха первая и вторая половины мела довольно сильно отличаются. В середине мела, в сеномане, уровень углекислого газа в атмосфере резко повысился, приведя к парниковому эффекту и прыжку температуры, а кислорода в воде — понизился. Конечно, это привело к локальному вымиранию многих морских организмов.
На суше, кстати, в середине мела тоже произошли большие перемены. Строго говоря, именно тут и можно бы провести границу юры и мела. Существующее разделение периодов обусловлено в большей степени историей геологии, а не геологической историей.
Кроме космических и геологических причин, на климат немало влияли и живые существа. Гаптофитовые водоросли Haptophyta класса Coccolithophyceae (они же Prymnesiophyceae), а точнее, отряда кокколитофорид Coccosphaerales (Coccolithophorales) были главными производителями писчего мела в меловом периоде. Их панцири-кокколиты составляют до 50–75 % мела, известняка и мергеля. Подобные отложения местами достигают бувально сотен метров. Собственно, неспроста меловой период получил своё столь странное название. Кстати, по пути часть органики захоранивалась на дне, превращаясь в нефть и газ.
Для климата важным было то, что вынос углерода из атмосферы в морские осадки CaCO3 продолжался миллионы лет, так что содержание углекислого пара в атмосфере стало падать, парниковый эффект стал ослабевать и конец периода не задался — тут температуры упоро поползли вниз, пока не случилось ужасное… Но до этого было ещё далеко.
Конечно, не только кокколитофориды составляли морской планктон. Например, в конце мела появились и начали бурно развиваться фораминиферы нуммулиты Nummulitida, некоторые из которых доросли до совсем неодноклеточных размеров в неcколько сантиметров в диаметре. Впрочем, своего истинного расцвета и величия нуммулиты достигли лишь в палеогене.
Как вы там, потомки?
Современные фораминиферы Foraminifera — одноклеточные существа, живущие в морях (за редкими исключениями — есть отдельные пресноводные и почвенные отщепенцы). Их тельце защищено раковинкой, обычно сделанной из CaCO3, а иногда — из склеенных песчинок. Из щелей раковинки фораминиферы высовывают сетчатые ложноножки-ретикулоподии, которыми ловят водоросли. Особое свойство фораминифер — способность вырастать до огромных размеров, сохраняя одноклеточность.