Палеонтология антрополога. Книга 2. Мезозой — страница 8 из 72

Особая прыткость в тёплом триасе не требовала особой теплокровности. Смотря на крокодилов, можно предположить, что уже в триасе развилось четырёхкамерное сердце и диафрагма, но на их же примере видно, что эти усовершенствования — не залог и не обязательное следствие теплокровности. Впрочем, обмен всё же не мог не ускориться. А побочным эффектом усиленного обмена и необходимостью при более шатком и сложном способе передвижения стало развитие мозга и усложнённое поведение.

Архозавры не слишком разнообразны, но это не облегчает их классификации. В классической схеме выделяются текодонты Thecodontia, крокодилы Crocodylia, птерозавры Pterosauria, ящеротазовые динозавры Saurischia и птицетазовые динозавры Orhithischia, но существует масса альтернативных схем, в которых текодонты расформировываются на кучу слабосвязанных группок, и даже динозавры то подразделяются на несколько отрядов, то перегруппировываются в совершенно невообразимом порядке. Апофеозом новаторства является включение в архозавров птиц Aves. Эти несомненные потомки архозавров по кладистической логике обязаны быть в них включены, хотя, с точки зрения орнитологов, такое объединение имеет очень мало смысла.

Маленькая тонкость

Существуют несколько способов представления родства живых существ. Самое модное и практически полностью победившее нынче направление — кладистика. Ключевая идея кладистики — классификация должна максимально отражать филогению, то есть порядок возникновения одних групп от других. Есть несколько вариантов кладистики, в самом жёстком и каноничном масштаб возникающих у потомков отличий от предков вообще не играет никакой роли, во внимание принимается лишь последовательность ветвления эволюционных линий. Соответственно, и названия можно давать лишь всем потомкам какого-то предка (монофилетической группе), но нельзя особо выделять лишь одну часть потомков, игнорируя другую. Исходя из этой логики, многие традиционные группы теряют свой смысл. Например, если птицы ответвились от некой части архозавров, а млекопитающие — от части зверообразных рептилий, то, при признании птиц и млекопитающих самостоятельными группами, нет никаких «рептилий» (поэтому многие современные зоологи очень болезненно реагируют на словосочетание «зверообразные рептилии») и даже нет динозавров (отчего другие столь же рьяно не забывают повторять «птицы — это тоже динозавры!»). При последовательном применении этой методики на планете нет даже прокариот (если признать самостоятельность эукариот от прокариот, то бактерий и архей нельзя объединять в одну группу) или эукариот (если признать прокариотами бактерий с археями, то эукариоты — потомки прокариот — получаются частью прокариот, что как бы странно); а учитывая, что эукариоты с большой вероятностью — смесь архей с бактериями, то каша получается совсем знатная. Не уверен, что читатель на этом месте не запутался, но систематика всегда была лабиринтом. Как часто бывает, при столкновении отличной идеи с реальностью приходится юлить и изобретать костыли.

Причины популярности кладизма очевидны. Он исходно имел благие и чётко сформулированные цели, строго определённый понятийный аппарат и терминологию. Он обеспечен удобными в использовании компьютерными программами, позволяющими быстро и без особых усилий строить филогенетические схемы.

Однако, как и любая идея, кладистический подход даёт сбои при слишком бездумном и фанатичном применении. Один из главных минусов — чрезмерное изобилие этих самых схем. При недостатке и разнородности исходных данных результат часто получается слишком неустойчивым. Выходит, что классификация, исходно призванная внести порядок в наши представления, становится непрерывно меняющимся калейдоскопом терминов, вводимых зачастую одноразово, «на одну статью». Всё же до установления реальной филогении, то есть происхождения и эволюционного ветвления, многих групп ещё далеко, и уже сейчас привязывать наименования групп к только лишь предполагаемым филогенетическим связям не слишком правильно.

В итоге частенько получаются не эффективные, а лишь эффектные, необычные, а потому эпатирующие схемы. К сожалению, это даёт нехороший эффект при потогонной грантовой системе, когда исследователь вынужден в минимальные сроки выдавать много-много статей. При этом одним из важнейших показателей статьи, обеспечивающим публикацию в модном высокорейтинговом журнале (и стало быть, увеличивающим шанс получить ещё один грант) является нестандартность, «вау-эффект», часто перевешивающий даже смысл работы. Если громко заявить: «Птиц нет, вокруг нас порхают динозавры!» — это произведёт намного большее впечатление, нежели долгий занудный анализ тонких особенностей строения. И не беда, что исследователь может никогда не вернуться к этой теме, получив через годик грант на совсем иную. Не беда, что квалификации при такой системе не приобретёшь. Компьютер всё посчитает, только вводи цифры.

Правда, исходные данные — те самые цифры — вводит всё же учёный. А ввести он может разный набор (даже не учитывая спорность многих показателей, связанную, например, с плохой сохранностью). Да к тому же разные алгоритмы кластерного анализа, столь любимого разработчиками программ для расчёта филогенетических деревьев, дают сильно неодинаковые итоги даже при одном исходном наборе. Всё это неизбежно приводит к бесконечной чехарде и неустойчивости схем. Но и это не беда — путаница очень хороша для обоснования необходимости новых исследований. Только вот фейерверк бывает очень утомителен…

Великий предок архозавров — Teyujagua paradoxa из самого начала триаса Бразилии. Она настолько примитивна, что у неё ещё не было предглазничного окна, хотя уже появилось отверстие в нижней челюсти. У тейюягуи были и другие странности: разомкнутое в задне-нижнем углу нижнее височное окно, непарное носовое отверстие, отверстие для теменного глаза. Зато её длинные зубы были зазубрены по краю, а что ещё надо для успешного распиливания добычи? С этого момента история мезозоя была предопределена.

Работа над ошибками

Фирменная фишка архозавров — предглазничное окно, снимающее нагрузки, приходящиеся на конец морды, и позволяющее успешнее хватать и удерживать добычу. Поскольку окно следует сразу за ноздрёй, неопытные художники могут принять его за глазницу, тогда морда резко укорачивается, а задняя часть головы резко вырастает, придавая животному гораздо более интеллектуальный вид.

В боковой части нижней челюсти у большинства архозавров тоже есть отверстие с теми же целями. Однако на не слишком грамотных рисунках и модельках черепов его регулярно забывают.

Текодонты Thecodontia, как и многие примитивные группы, быстро достигшие эволюционного успеха, классифицируются с трудом. С одной стороны, план строения у всех примерно одинаковый, с другой — в конкретных группах возникали мелкие специфические особенности, которые игнорировать тоже не получается.

В упрощённом варианте текодонты делятся на протерозухий Proterosuchia, фитозавров Phytosauria, этозавров Aetosauria и псевдозухий Pseudosuchia.

Proterosuchia — самые примитивные текодонты. Они ещё ходили враскорячку и не успели обзавестись отверстием на нижней челюсти. Их головы были большими и тяжёлыми, а передняя часть верхней челюсти загибалась крючком для лучшего заякоривания добычи. Со временем голова становилась всё тяжелее, а зубы — крупнее, хотя и реже. Примитивнейший аргентинский Koilamasuchus gonzalezdiazi мог бы быть великим предком протерозухий, если бы не жил слишком поздно для этого. Впрочем, более ранних кандидатов тоже хватает: очень примитивный китайский Fugusuchus hejiapensis, китайские и южноафриканские Proterosuchus, южноафриканские и оренбургские Garjainia, тасманийский Tasmaniosaurus triassicus и многие прочие. Образцовые протерозухии среднего триаса — Sarmatosuchus otschevi и Erythrosuchus africanus, выраставший до 5 м.

Многие протерозухии, вероятно, были водными и рыбоядными. Эта тенденция нашла законченное выражение в нескольких родственных группах.

Proterochampsia — Proterochampsa barrionuevoi, Pseudochampsa ischigualastensis и Doswellia kaltenbachi — выглядели как хорошо бронированные крокодилы, а иногда и рассматриваются как примитивная группа крокодилов. Некрупный среднетриасовый Chanaresuchus bonapartei из Аргентины и Бразилии отличался очень грацильным сложением — тонко-длинноногий, с сильно вытянутой узкой мордой, почти не защищённый, с единственным рядом пластинок вдоль спины. При всей грацильности шея у ханарезуха была короткая, мощная, с длинными рёбрами. На его стопах крайние пальцы начали уменьшаться: первый сильно укоротился, второй был толстым, но коротким, третий — нормальным, четвёртый — крайне истончённым, а пятый почти совсем исчез. По всей видимости, это была эволюция сухопутной бегательной стопы, ещё немного и могли бы получиться парно- или непарнокопытные ножки.

Другая водная группа — фитозавры Phytosauria. Это уже были завзятые рыболовы, в какой уже раз принявшие форму крокодила, тем более что они-то с крокодилами и вправду близкие родственники. Низкое длинное тело с гребнистым панцирем, короткие ножки, длинный гребной хвост, узкое длинное рыло, усаженное острыми зубами — всё узнаваемые черты. Явным отличием от своих нынешних «почти-близнецов» было расположение ноздрей не на конце морды, а перед глазами на специальном возвышении, причём хоаны открывались сразу вниз. Это позволило фитозаврам обойтись без вторичного нёба, но одновременно сдвинуть дыхательные пути назад, чтобы дышать, держа добычу во рту, да к тому же в полупогруженном в воду положении. Впрочем, как и прочие хищники, фитозавры не зацикливались на рыбалке: в желудке Parasuchus hislopi найдены два скелета мелких проторозавров Malerisaurus robinsonae. Форма рыла фитозавров могла несколько отличаться: у Belodon оно было тонкое и прямое, как у гавиала, у