— Можете передать мне на словах. Думаю, она скоро вернется.
Издали донеслось фырчание двигателя. Сначала Блумберг подумал, что это опять самолет, однако звук приближался.
— Может, это она наконец, — сказал Фрумкин.
Двигатель заглох, с шумом распахнулась калитка, послышался звук голосов.
Фрумкин метнулся к двери, распахнул ее. По дорожке шла Джойс, рядом с ней мужчина в форме британского офицера, но не Липман.
Вслед за Фрумкиным Блумберг вышел на крыльцо.
— Марк!
Джойс подбежала к Блумбергу, повисла у него на шее. Впервые за этот год он обнимал ее с непритворной радостью.
Аттил и Фрумкин наблюдали за семейной встречей, Аттил — с легким смущением, Фрумкин — настороженно.
Джойс, заметив Фрумкина, высвободилась первой. Но спросить ни о чем не успела, Фрумкин опередил ее:
— У меня ничего важного. Это не срочно.
Джойс смотрела на него с ненавистью. Она бы с удовольствием плюнула ему в лицо, но знала, что этого делать нельзя.
— Но вы же хотели… — начал Блумберг.
— Ладно, это несущественно, — перебил его Фрумкин. — Опаздываю на встречу в американской колонии. Они хотят посоветоваться насчет продажи фильмов туристам.
Потом обернулся к Аттилу:
— Вы знакомы с Джерри Россом? Мой добрый приятель. Я тоже состою в его обществе «За Иерусалим». Передайте ему привет от Питера Фрумкина из «Метрополиса».
Аттил кивнул, слегка сбитый с толку.
Фрумкин удалился. А через некоторое время они услышали, как он заводит мотоцикл, должно быть оставленный в эвкалиптовой рощице метрах в ста от калитки.
Блумберг заметил, что платье у Джойс запачканное, а глаза красные не то от слез, не то от усталости. Она рухнула на садовый стул.
— Ну, — сказал Аттил, — я вас покидаю. Господин Блумберг, рад был познакомиться. Надеюсь, ваша поездка на юг была плодотворной. Я большой ваш почитатель.
Он взглянул на Джойс:
— А с вами мы еще побеседуем, в самое ближайшее время.
Они вернулись к началу: опять вдвоем в заросшем саду, опять, как тогда, доносится протяжное пение муэдзинов из соседних арабских деревень. Повеяло вечерней прохладой. Блумберг взял с кровати одеяло, накинул на плечи Джойс. Солнце садилось без обычной помпезности, а может, они просто его не замечали. Картина, завернутая в мешковину, так и стояла под деревом. Блумберг принес из дому початую бутылку вина, и теперь они передавали ее друг другу, прикладываясь по очереди. У него была пачка «Люблинера», и Джойс курила сигареты одну за другой, пока не осталась последняя. Блумбергу хотелось рассказать про Сауда и про письмо Де Гроота, но Джойс выглядела такой измученной, что он решил отложить разговор на потом.
Наконец она сама заговорила.
— В Роберта Кирша стреляли, — сказала она.
— Я в курсе. Он в Шаарей-Цедек. Но ведь все обошлось.
— Откуда ты знаешь?
— Его родственница была проездом в пустыне, обычное дело…
Джойс улыбнулась и сама удивилась, что еще способна на это.
— В общем, она заехала ко мне и рассказала последние иерусалимские новости.
— Я хочу его найти, — голос Джойс дрогнул, — то есть если он еще здесь. Из больницы его выписали. Возможно, он уже на пути в Лондон. Но я должна найти его.
— Значит, ничего не изменилось.
— То есть?
— То есть ты в него влюблена.
— Это что-то новенькое, потому что, когда ты уезжал, я не была в него влюблена.
— Но теперь любишь.
— Не знаю. А тебе не все равно?
— Возможно, ты мне не поверишь, — ответил Блумберг, — и имеешь на то полное право, но мне не все равно.
Джойс бил озноб, хоть она и закуталась в одеяло. У нее возникло такое чувство, будто за ней наблюдают, хотя посторонних поблизости не было.
Блумберг подошел к картине:
— Завтра я тебе все покажу. Это надо видеть при дневном свете.
Он отнес завернутое полотно в дом и поставил у стены. Когда он вернулся, Джойс на месте не оказалось — она отбежала в дальний угол сада, присела на корточки в высокой траве. Было слышно, как журчит струйка мочи.
Потом пошла обратно к дому, намокший подол платья лип к ногам.
— Чем занималась без меня? — спросил Блумберг. — Не считая влюбленностей.
— Да ничем. Ничем особенным.
Она села к нему на колени, склонила голову на плечо. Он обнял ее, вдыхая миндальный запах ее кожи, провел рукой по спутанным волосам.
— Мне очень жаль, — шепнул он. — Правда.
На ее лице блестели слезы.
— Не плачь, не надо, — сказал он и только потом понял, что эти слезы из-за него. — Я должен был раньше тебя освободить.
Джойс поцеловала его в лоб.
— Не знаю.
Потом встала и направилась к дому. Блумберг пошел за ней. Стоя в сторонке, смотрел, как она зажигает лампу.
— Я знаю, кто убил Де Гроота, — сказал он. — Сауд тут ни при чем, это сделали евреи.
— Какие евреи? — переспросила Джойс. Она, похоже, ничуть не удивилась.
— Евреи, которым нужно было, чтобы он замолчал.
Он достал из кармана скомканный лист бумаги и стал его расправлять на кровати.
— Почитай вот это.
Джойс, похоже неохотно, взяла письмо. Поднесла поближе к свету.
— Евреи убивают еврея, — говорил Блумберг, пока она читала. — Это же ни в какие ворота не лезет…
Джойс держала письмо почти над самой лампой, уголок едва не касался пламени.
— Ты что творишь? — испугался Блумберг.
Она опускала руку с листком все ниже к огню, но в последний миг, передумав, убрала от лампы.
— Что собираешься делать? — спросила она.
— Отдам его Россу, когда вернется. Вместе с этим. — Он извлек из кармана серебряную пуговицу и показал ее Джойс: — Де Гроот сорвал ее с одежды убийцы. Сауд нашел ее в нашем саду.
Джойс взяла пуговицу, с минуту подержала ее на ладони и вернула вместе с письмом. В какой-то миг Блумбергу показалось, что она хочет сжечь письмо. Или нет?
Джойс села на кровать. На стене у нее за спиной колыхалась гигантская тень.
— Помоги мне найти Роберта Кирша. Пожалуйста, Марк! Мне некого больше просить. Это очень важно.
Блумберг на минуту задумался, затем нагнулся и подобрал с пола страницу «Палестинского бюллетеня», о которую вытирал кисти. Поднес запачканную краской газету поближе к свету.
— «Муж разыскивает пропавшего любовника жены», — прочел он.
Они заснули не раздеваясь, а потом, проснувшись, вдруг сорвали с себя все и набросились друг на друга, отчаянно и исступленно. Наутро казалось, что все это было во сне, а не наяву. Блумберг был близок с женой впервые за много месяцев и, возможно, в последний раз в их совместной жизни. Потом они лежали рядом, в поту и сперме — кажется, Джойс прижималась к нему, засыпая, потом он к ней. На рассвете Блумберг натянул на них тонкое одеяло, а когда во сне Джойс повернулась к нему спиной, обнял ее и нежно поцеловал в шею.
Их разбудил громкий стук в дверь, Блумберг натянул шорты и пошел открывать — солнечные блики, как желтые птички, метались у него под ногами.
Вернулся Аттил с двумя полицейскими.
— Прошу прощения, — сказал он, — но мы за госпожой Блумберг, хотим ей задать пару вопросов. Пожалуйста, не беспокойтесь. Надеюсь, это не займет много времени.
— Вопросов о чем, позвольте спросить?
Джойс сидела на кровати, кутаясь в простыню.
— Сейчас выйду, — произнесла она чуть ли не с облегчением.
Аттил вывел своих людей, чтобы она смогла одеться.
— Объясни скорей, что происходит, — сказал Блумберг.
— Не могу, — ответила она, впопыхах надевая заляпанное белое платье, в котором была накануне. — Марк, найди Роберта Кирша. Пожалуйста. Я знаю, он может мне помочь, и кроме того, я должна ему кое-что рассказать.
— Помочь в чем? Что ты натворила?
Аттил забарабанил в дверь и слегка ее приоткрыл:
— Госпожа Блумберг, вы готовы?
Джойс поцеловала Блумберга в губы.
— Найди его, — сказала она и выбежала навстречу конвою.
Блумберг вышел следом: Джойс уже бежала к полицейской машине, двое разморенных полицейских едва за ней поспевали — такая перестановка ролей выглядела почти комично. Блумберг что-то крикнул ей вслед, но она даже не оглянулась. Он попытался прорваться сквозь кордон из двух широкоплечих полицейских, преградивших ему дорогу:
— Как вы смеете! Что, черт побери, вы делаете? Джойс! Джойс! Сволочи.
Аттил шепнул конвойному, чтобы придержал Блумберга — тот уже лез в драку. Остальные залезли в машину. Полицейский повалил Блумберга на землю и быстро запрыгнул в машину.
«Форд» дал задний ход. Блумберг поднялся на ноги и кинулся к своей машине, чуть прихрамывая и путаясь ногами в высокой траве. В отчаянии поднял большой камень и запустил им в облачко пыли на дороге. «Форд» был уже далеко. Включил зажигание. Двигатель несколько раз чихнул и заглох. Чувствуя полную беспомощность, тупо уставился перед собой. Во что Джойс могла вляпаться? Неужели он не заметил чего-то настолько очевидного, что всем бросалось в глаза? Может, из-за романа с Робертом Киршем натворила дел? Все это не укладывалось у него в голове. Он достал из кофра с инструментами заводную ручку, подошел к капоту и три раза крутанул двигатель, тот взревел и умолк. Что в машине нет бензина, Блумберг сообразил только спустя десять минут.
Блумберг добрался до полицейского участка лишь через два часа: всю дорогу до центра города шел пешком. Он весь взмок, в горле пересохло. В приемной толпился народ, говорили сразу на трех языках. Разгоряченные просители, евреи вперемешку с арабами, осаждали окошко дежурного, требовали, умоляли, размахивали бумагами. В этом гаме Блумберг едва различал собственный голос. Когда ему наконец удалось пробиться вперед, сидевший за столом сержант, угрюмый и безразличный, заявил, что Джойс сюда не доставляли и он не знает, где она может быть. Он предложил Блумбергу посмотреть, не стоит ли возле участка автомобиль Аттила. Блумберг так и сделал, но машины нигде не было видно. Блумберг вернулся в приемную и опять протолкался к окошку: