Он должен был шевелиться, что-то делать, чтобы хоть чем-то быть полезным. Но не мог ничего делать по дому, все валилось из рук. Килиан понимал, что не должен так себя вести, когда сестра умирает, но ничего не мог поделать. Она сама выразила желание умереть в родном доме, и он негласно выразил уважение к ее решению.
Задумчиво глядя в огонь и любуясь игрой языков пламени, Килиан старался не слышать мерного тиканья часов, вспоминая о минутах, проведённых с Бисилой. Она бы просто умерла, если бы ей пришлось неделю за неделей терпеть этот холод и снег. Ее тело создано для зноя.
Как же Килиан тосковал по жаркому телу Бисилы! Он уже и не представлял, как можно жить без ее объятий.
Каталину похоронили в конце февраля, когда стояли страшные морозы. Из-за морозов в Пасолобино даже сократили ритуал погребальной мессы, которую Килиан почти не слушал, поскольку не понимал латыни, и последующих похорон.
Поспешность этой печальной церемонии — от той минуты, когда закрыли крышку гроба, до последних ударов лопат о мёрзлую землю, которой засыпали могилу — возродила в душе Килиана прежнее нетерпение. Странное дело: все соседи стремились домой, а он жаждал вернуться на Фернандо-По, но должен был оставаться с матерью, которую не мог оставить одну в ее горе.
Сколько ещё ему ждать?
В конце апреля на острове, как всегда, начался сезон дождей.
Бисила очень устала. Долгие часы она проводила в больнице. В это время года всегда бывало много порезов мачете. Работа на плантации была более опасной, чем в сушильне, а дожди способствовали развитию лёгочных заболеваний.
Чтобы хоть немного прийти в себя, она решила пройтись.
Бесполезно было себя обманывать: ноги всегда вели ее к одному и тому же месту. Вот и теперь она вновь направилась в сторону главного здания с белёными стенами и окнами с зелёными рамами.
В поздний субботний вечер двор был пуст. Бисиле не хотелось снова тешить себя иллюзиями, но ведь она ничего не потеряет, если ещё раз попытается... Вот уже пять месяцев она его не видела, не слышала его голоса, не касалась его кожи. При каждом удобном случае она расспрашивала отца, нет ли новостей от Килиана; так она узнала о смерти его сестры и о том, что он ещё на какое-то время должен остаться в Пасолобино.
Сколько ей ещё ждать? Она боялась, что чем дольше он остаётся в Пасолобино, тем больше привыкает к прежней жизни, и в конце концов придёт к выводу, что может прожить без острова и без неё.
Иногда ее охватывало невыносимое чувство, что это был лишь сон... Она знала, что не первая и не последняя туземка, имевшая связь с иностранцем, который уехал и не вернулся, а женщина должна жить своей жизнью.
Однако Килиан обещал вернуться. Сказал, что они всегда будут вместе. И она могла лишь довериться его словам. Теперь ее истинным мужем был он, а не Моси, перед которым ей было все труднее играть роль примерной супруги. Моси был всего лишь телом, с которым она каждую ночь ложилась в постель; Килиан — ее истинным мужем, властелином души и сердца.
Она взобралась на стену, окружавшуюся плантацию, чтобы лучше видеть здание, где жили служащие. Закрыв глаза, она на миг представила, что сейчас откроется дверь его простой комнаты, в которой они вдвоём провели столько счастливых минут, и Килиан выйдет на открытую галерею, в широких брюках из бежевого льна и белой футболке.
Представила, как он, глубоко вздохнув, прикурит сигарету, обопрется на перила галереи, посмотрит на королевские пальмы, затем — на ограду, окружающую плантацию, и, наконец, отыщет взглядом ее; Бисила посмотрит на него снизу вверх, улыбнётся и скажет, что она здесь и ждала его, как обещала — его чёрная супруга, его супруга-буби; женщина, которую он предпочёл всем на свете белым, всем женщинам своей деревни, своей долины, своей страны; женщина, которую он выбрал из всех негритянок Баты, Санта-Исабель и этой плантации; выбрал по доброй воле, несмотря на цвет ее кожи, ее обычаи, традиции и верования. Этот взгляд подтвердил бы, что они давно уже перестали быть друг для друга белым и черной; они теперь навсегда стали Килианом из Пасолобино и Бисилой из Биссаппоо.
Шум мотора вернул ее к реальности. Стояла ночь, накрапывал мелкий дождик. Тусклый свет фар слабо вспыхнул, затем погас, и двор вновь погрузился во тьму.
Она накинула на голову платок и поспешила обратно к больнице, ориентируясь на тусклый свет фар фургона и стремясь поскорее преодолеть первую часть пути, до крыльца с колоннами. Она не была трусихой, но в этот час посреди тёмного пустынного двора следовало быть осторожной. Она шла, стараясь держаться возле стен зданий.
Внезапно ее чуть не сбил пикап.
Он на огромной скорости пронёсся мимо, подняв тучу пыли, которая тут же набилась ей в глаза и вызвала кашель. Дождь был не настолько сильным, чтобы прибить пыль после машины.
Машина остановилась возле крыльца главного здания, под окнами спален служащих. Из темноты раздались мужские голоса и смех. Бисила услышала, как этот смех приближается к ней.
Внезапно ее охватило дурное предчувствие, и она решила пойти в другую сторону. Она направилась в сторону бараков брасерос, расположенные позади сушилен, слева от главного здания.
В глазах у неё защипало.
Внезапно за спиной послышался чей-то громовой голос.
— Ого! Кого я вижу!
Бисила ускорила шаг, но тут из теней выступила мужская фигура, заступив ей дорогу.
Сердце ее забилось чаще.
— Не торопись, смугляночка! — произнёс мужчина с сильным английским акцентом, схватив ее за руку выше локтя.
Резким движением мужчина развернул ее лицом к себе.
Бисила попыталась вырваться.
— Отпустите меня! — Она постаралась придать голосу твёрдость. — Я медсестра из больницы, меня там ждут!
Она вырвалась и быстрым шагом пошла прочь. Она старалась держаться как можно спокойнее, но на самом деле все внутри обмирало от страха.
Вокруг царила непроглядная тьма. Никто не придёт ей на помощь, если и впрямь дойдёт до беды.
И действительно, вскоре чья-то железная рука снова схватила ее за плечо, резким рывком развернув лицом к высокому крепкому мужчине, от которого отвратительно несло перегаром.
— Никуда ты не пойдёшь, — вязким голосом пробормотал англичанин. — Женщина не должна ходить одна в такой час... — На его губах проступила пакостная улыбочка. — Если она не ищет что-то... или кого-то…
Бисила попыталась вырваться, но мужчина держал ее крепко. Заломив ей руку за спину, он оказался сзади и потащил в сторону другого мужчины, тоже явившегося из темноты. Бисила закричала, но тот зажал ей рот рукой и угрожающе прошипел на ухо:
— А ну, молчи — хуже будет!
Она вновь рванулась, пытаясь укусить его за руку, но мужчина лишь крепче зажал ей рот ладонью.
— Эй! — окликнул он товарища. — Ты только глянь, кого я здесь нашёл!
К ним подошёл ещё один мужчина. От него тоже несло спиртным. Протянув костлявую руку, он сдёрнул платок с головы Бисилы.
— Слушай, а ведь у нас ещё есть время развлечься! — произнёс он с каким-то странным акцентом, которого Бисила не знала. — Да уж, эту штучку нам прямо-таки небо послало; мы ведь ещё не насытились, а?
Он сунулся к ней вплотную своим острым носом, похотливо разглядывая ее лицо и фигуру.
— Не могу тебя рассмотреть: в темноте не видно. — Он провёл руками по ее щекам, груди, бёдрам. — М-м-м! — удовлетворенно протянул он. — Даже лучше, чем я ожидал!
Бисила в ужасе отбивалась, но державший ее мужчина стиснул ещё крепче; она даже испугалась, что он сломает ей руку. Слезы бессильной ярости катились по ее щекам.
— Заткни ей рот платком, Пао, — велел англичанин. — И тащи сюда Хакобо из машины.
Перед Бисилой забрезжил крохотный лучик надежды: Хакобо ее знает и позволит ей уйти!
Пао открыл дверцу пикапа и после долгих усилий выволок наружу третьего.
Хакобо едва стоял на ногах.
— Эй, Хакобо! — громко окликнул его англичанин. — Просыпайся! Развлечения продолжаются! Ты не знаешь, тут есть укромное местечко, где мы можем порезвиться с этой крошкой?
— Как насчёт сушильни? — спросил Пао.
В голосе его слышалось то же нетерпение, что мелькало в глазах.
Хакобо явно плохо соображал. Эйфория от выпитого алкоголя, подогретая корнем ибоги, исказила его восприятие реальности. Прежде он лишь пару раз решался попробовать этот мощный наркотик, столь распространённый среди туземцев, которым он помогал переносить жажду и голод в условиях тяжёлой работы. В небольших количествах кора или корень этого маленького и с виду безобидного кустарника с узкими листьями, прелестными маленькими цветочками и оранжевыми ягодами размером с маслину обладали укрепляющим и возбуждающим действием, к тому же использовались как афродизиак. В больших же дозах вызывали галлюцинации. Хакобо в этот вечер употребил такое количество этого зелья, что сейчас пребывал на грани экстаза и бреда.
— Есть тут одно местечко... где... лежат... вот здесь... — он повернулся и указал на дверь, — лежат... пустые мешки... здесь... вот...
Добравшись до двери, он навалился на неё всем телом.
— Там... будет удобно... — добавил он, глупо хихикая.
— Ну! Пошевеливайся! — англичанин с силой толкнул Бисилу внутрь.
Оказавшись лицом к лицу с Хакобо, Бисила попыталась заглянуть ему в глаза. Англичанин настойчиво толкал ее в подсобку; она сопротивлялась изо всех сил, пытаясь все же посмотреть на Хакобо. Когда он все же взглянул на неё, Бисила в ужасе поняла по его остекленевшим глазам, что он ее не узнал. Он был слишком одурманен наркотиком. Безнадёжный крик вырвался из ее груди; она бессильно разрыдалась, прекрасно зная, что сейчас произойдёт, и что она не сможет ничего сделать.
Англичанин швырнул ее на груду пустых мешков, навалился сверху, разорвал на ней платье и крепко схватил за руки. Он был настолько силён, что спокойно удерживал одной рукой обе ее руки, заломленные за голову. Другой рукой он нетерпеливо шарил по ее телу, стремясь поскорее утолить похоть. Бисила не могла даже двинуться; ей некуда было деться от его зловонного дыхания, от слюнявых губ, оставлявших мокрые потеки на ее шее и груди.