В эти минуты больше всего на свете Бисила мечтала умереть.
Она отчаянно отбивалась, извиваясь, как змея, брошенная в огонь. Пыталась кричать, но платок во рту заглушал крики. Она рыдала, стонала, лягалась, пока он с силой не ударил ее кулаком в лицо, отчего она потеряла сознание.
В полубреду она смутно видела над собой лицо насильника, чувствовала его руку у себя между бёдер; затем в неё грубым ударом вторглось что-то твёрдое, едва не разорвав нутро. Потом она увидела над собой другое лицо, ощутила другое дыхание, другие руки, и вновь чужая плоть пронзила ее тело.
Затем последовало молчание, короткая передышка, смех и голоса, а потом на неё навалилось ещё одно тело, нависло ещё одно лицо.
Хакобо.
В полумраке она различила знакомые черты третьего мужчины, ощутила его дыхание на своей шее; губы то прижимались крепче, опаляя дыханием, то вновь слегка отстранялись.
— ... аобо... — промычала Бисила сквозь кляп.
Хакобо остановился, услышав своё имя. Она подняла голову, и он невольно вскрикнул, встретив ее взгляд.
Его дружки снова захохотали.
— Давай, Хакобо! — подзуживали они. — Кажется, ей нравится!
— Да все они такие! Поначалу сопротивляются, ломаются, цену себе набивают, чтобы их поуговаривали.
— Все они сначала сопротивляются, а потом соглашаются...
Хакобо неподвижно застыл, сбитый с толку молящим взглядом прозрачных глаз, проникающим в самую душу.
О чем они его умоляли? Чего от него хотели?
— Давай, кончай уже!
И снова — смех.
Слабый отблеск надежды сменили иные чувства. Хакобо неуклюже ёрзал, навалившись на тело Бисилы, сопел ей в ухо, ускоряя ритм телодвижений, пока наконец не излил семя в то тело, что так любил его брат, унизив душу, принадлежавшую Килиану, после чего утомленно растянулся у неё на груди.
Бисила издала долгий безутешный стон...
И чьи-то руки стащили его с тела женщины.
— Все, конец. Пошли. А ты, негритоска, никому чтобы ни слова!
Мужчина швырнул ей несколько купюр.
— Купишь себе новое платье!
А потом настала тишина.
Прошла целая вечность безмолвия, прежде чем к Бисиле вернулось сознание.
Чёрная женщина, избитая и изнасилованная. Любой белый мужчина может безнаказанно надругаться над чёрной женщиной. Белые мужчины привыкли унижать чёрных женщин.
Она больше не была прежней Бисилой из Биссаппоо, женой Килиана из Пасолобино.
Открыв наконец глаза, она ощутила себя кучей мусора, лежащей на пустых мешках.
Симон услышал шум и крики, но поначалу не обратил внимания. Субботними вечерами из комнат слуг, которые находились внизу, под спальнями белых, где он и спал до сих пор, хотя больше не был боем массы Килиана, часто до самого рассвета доносились крики и смех.
Он повернулся на другой бок, стараясь заснуть.
Но нет, ему не послышалось. Мерное дыхание и храп говорили о том, что все товарищи спокойно спят. Он приоткрыл дверь, чтобы впустить в душную комнату свежий воздух, и снова лёг. Влажный ветерок, ударивший в лицо, дал понять, что недавно прошёл дождь. Тут же Симон услышал голоса троих мужчин, что, спотыкаясь, поднимались по лестнице. Симон узнал голоса Хакобо и его друзей. Его это не удивило: в последнее время они часто сюда приезжали. Проводя время в обществе англичанина и португальца, Хакобо постоянно напивался до потери сознания.
Все трое пошли мимо открытой двери, и Симона что-то насторожило в их пьяной болтовне. Он поднялся, натянул брюки, взял масляную лампу и спустился по лестнице. Выйдя на середину двора, он огляделся по сторонам. В кромешной тьме ничего не было видно и не слышно. Он зажег лампу и вернулся. Увидел пикап, кое-как припаркованный под крыльцом, и приоткрытую дверцу в подсобку, где хранились пустые мешки. Заглянув внутрь, он услышал чей-то стон.
— Есть тут кто? — крикнул он в темноту.
В ответ послышался слабый стон.
Он осторожно приблизился.
— Кто здесь?
— Мне нужна помощь... — прошептала Бисила.
Встревожившись, Симон пошёл на голос и вскоре опустился на колени перед лежащей Бисилой. В свете масляной лампы он увидел, что его подруга ранена. Она лежала, не шевелясь, и по ее лицу и телу текла кровь. В руке она сжимала мокрый платок.
— Что с тобой случилось? — в тревоге спросил он на языке буби. — Что с тобой сделали?
— Мне нужно в больницу... — ответила она угасающим голосом.
Симон помог ей встать. Бисила с трудом поправила одежду, поскольку едва могла шевельнуть рукой. Он разозлился.
— Я знаю, чья это работа! — пробормотал он сквозь зубы. — Они за это поплатятся!
Бисила опёрлась на его руку и потянула к выходу. Она должна как можно скорее выбраться из этого проклятого места.
— Нет, Симон, — она крепче сжала руку друга. — Случившееся должно остаться там, внутри. — Она закрыла дверь и вышла во двор. — Обещай, что никому не скажешь.
— Но как ты скроешь следы побоев? — Симон указал на ее подбитый глаз. — Как объяснишь Моси, откуда эти синяки и ссадины? И свою вывихнутую руку?
— Тело меня меньше всего беспокоит, Симон, — подавленно произнесла она.
Но он не слышал: был слишком разъярён.
— А что будет, когда вернётся Килиан? — спросил он.
Бисила вздрогнула и резко повернулась к нему.
— Килиан никогда не должен об этом узнать, — сказала она. — Ты слышишь, Симон? Никогда!
Симон слегка кивнул, и они двинулись дальше.
«Килиан никогда об этом не узнает, — подумал он. — Но они поплатятся».
Когда они добрались до больницы, Бисила объяснила Симону, как вправить вывихнутое плечо. Зажав между зубами деревяшку и зажмурившись, она дождалась, когда Симон резко дернул ее за руку, вскрикнула от боли и потеряла сознание. Придя в себя, уже сама обработала раны и ссадины и подвесила руку на перевязь.
Потом Симон проводил ее до дома. Бисила немного постояла на крыльце, пока не убедилась, что в доме царит полная тишина. К счастью, Моси и Инико спали. Оба давно привыкли к ее ночным дежурствам. По крайней мере, они не увидят ее синяков до завтрашнего утра.
Симон вернулся в свою спальню в главном здании, все ещё дрожа от гнева.
Этой ночью произошло нечто из ряда вон выходящее; ничего подобного не случалось за всю историю пребывания белых на острове. Для белых это был один из способов навязать свою власть. Женщина, как бы она ни была оскорблена и возмущена, не осмелится заявить на белого. Это будет ее слово против его слова, и любой суд примет сторону мужчины, заявив, что женщина сама спровоцировала эту ситуацию.
Лёжа в постели, Симон не мог избавиться от мыслей о том, что случилось с Бисилой. Согласно новым законам, теперь буби такие же испанцы, как и те, что живут в Мадриде. Симон с силой сжал кулаки. Это ложь! Белые остаются белыми, а негры — неграми, пусть даже им теперь и позволено посещать бары и кинотеатры. Так было на протяжении веков! И то, что страна стоит на пороге независимости, ничего не изменило: придут другие и будут по-прежнему тянуть богатства острова на глазах у тех, чьи предки когда-то его заселили. Такова судьба буби: смиренно терпеть любые капризы белых.
Он уже решил, что поговорит с Моси и все ему расскажет.
Он обещал Бисиле, что не скажет ничего Килиану, и сдержит слово — по крайней мере, сейчас.
Но он должен сказать Моси.
Моси должен знать.
В понедельник утром Симон разыскал Моси в южной зоне плантации. Брасерос, выстроившись в шеренги по десять человек, рубили при помощи мачете лианы и кустарник, расчищая участок джунглей под новые посадки. Симон без труда заметил бригадира: он был больше чем на голову выше остальных. Окликнув Моси, Симон поманил его жестом и увёл подальше, чтобы никто не мог услышать, о чем они говорят.
— На Бисилу напали, — сказал он. — Трое белых. Я ее нашёл.
Моси схватился за дерево, пробормотав какое-то ругательство. Симон наблюдал, как с каждой секундой все больше мрачнеет его лицо.
— Ты знаешь, кто это сделал? — спросил он.
Симон кивнул.
— Я слышал, как они поднимались в свои комнаты, — сказал он. — Их было трое. Я знаю всех.
— Скажи мне их имена и где я могу их найти. Остальное я беру на себя.
— Двое из них здесь не живут и сегодня должны были уехать. Я их знаю, это масса Дик и масса Пао. Я слышал, что они собирались вернуться через две или три недели.
— А кто третий?
Симон нервно сглотнул.
— Третий — масса с нашей плантации, — произнёс он наконец.
Моси сжал челюсти и уставился на Симона, ожидая, когда тот назовёт имя.
— Третий — масса Хакобо, — признался Симон.
Моси поднялся, взял мачете и провёл большим пальцем по лезвию, проверяя его остроту.
— Tenki, mi fren, — медленно произнёс он. — Я найду тебя, если будет нужно.
Вернувшись к своим людям, он, как ни в чем не бывало, продолжил работу, словно Симон не сказал ему ничего важного.
Вернувшись с плантации на двор, Симон с удивлением расслышал знакомый смех, доносившийся от припаркованных грузовиков.
Килиан вернулся!
Он поднял взгляд к небу, заметив, как оно слегка потемнело.
Скоро начнётся буря!
Ранним утром Килиан проснулся, натянул широкие льняные бежевые брюки и белую хлопчатобумажную футболку и вышел на галерею. На улице было прохладно. В последние дни шли дожди, и воздух стал таким сырым и промозглым, что пришлось разжигать камины, чтобы протопить комнаты. Он решил вернуться к себе, чтобы надеть рубашку с длинными рукавами и пиджак. Затем снова вышел на галерею, глубоко вздохнул, закурил сигарету и, облокотившись на перила, бросил взгляд в сторону ворот и дороги королевских пальм.
В другое время Килиан залюбовался бы этой чудесной картиной тихого безмятежного утра. Однако в последнее время тишины и молчания в его жизни стало слишком много.
Симон был угрюм и всячески его избегал. Хосе явно что-то скрывал. Да, он держался с ним так же дружелюбно, как и всегда, но было ясно — он что-то скрывает.
А Бисила...
Бисила избегала с ним встреч.