Бисила медленно отстранилась, но он не выпустил ее из объятий.
— Бисила, — прошептал он.
Слова застряли у него в горле. Он хотел сказать, как скучал по ней, как ее любит, как переживает, что с ней случилось такое несчастье, что готов разделить с ней боль и ни за что ее не покинет... Но не знал, как начать.
— Я все знаю, — сказал он. — Мне очень жаль.
Ему хотелось крепко сжать ее в объятиях. Хотелось забрать ее отсюда, унести на руках в Биссаппоо, в тот дом, где он был королём, а она — королевой, в то место, где они любили друг друга и были так счастливы.
Угадав его намерения, Бисила благоразумно отстранилась.
— Килиан...
Сколько веков она не произносила этого имени вслух! И теперь оно прозвучало в ушах небесной музыкой. Ее голос звучал так нежно. Килиану была необходима эта нежность после яростной ссоры с братом, после тоски последних недель и месяцев.
— Килиан... повторила она. — Мне нужно время.
«У нас его нет, Бисила, — подумал он. — Время течёт слишком быстро, когда мы вместе. Мы его упустим, а потом будем жалеть, что не воспользовались выпавшими минутами счастья».
Тем не менее, он кивнул.
— Скажи мне только одно, Бисила, — попросил он. — Когда Хакобо выходит из больницы?
Бисила повернула голову, крепко стиснув челюсти, и устремила взгляд в сторону горизонта. Она презирала этого человека, как презирала и тех двоих. При виде их безжизненных тел она не почувствовала ни капли жалости. Они получили то, что заслужили. Но ужасные последствия не исчезнут со смертью виновных. Нет, эти последствия останутся в ней, останутся между ними — на всю жизнь.
Она знала, что Килиан спрашивает об этом, потому что хочет защитить брата. Защитить от Моси. Но Моси все равно не отступится, она в этом не сомневалась. Хакобо тоже поплатится за то, что сделал. Килиан не должен спрашивать ни о чем, что имеет отношение к Хакобо.
— Я должен это знать, — настаивал он.
Бисила уставилась на него в упор. Она понимала, как он разрывается между верностью ей и желанием спасти брата. Последнее не казалось ей справедливым — возможно, потому, что она не могла стереть из памяти потное лицо Хакобо над собой. Но Килиан хотел, чтобы она поняла: Хакобо, несмотря ни на что, остаётся его братом. Он просил ее помочь спасти ему жизнь. Просил сообщить, когда и куда явится Моси вершить свою месть — естественно, ради нее. Что бы делала она сама на его месте? Спасала бы брата? Или позволила ненависти ослепить себя?
— В субботу вечером, — твёрдо ответила она. — Но ты мог спросить об этом у врача, а не у меня.
— Моси знает?
Бисила опустила взгляд, мягко отстранилась и направилась к двери. Килиан бросился к двери и ухватился за ручку, преграждая путь.
— Помнишь, ты мне рассказывала? — прошептал он. — И я тебе поверил. Ты сказала, что даже если скверный человек сумеет избежать наказания в этом мире, его покарают жители иного мира, населённого предками. Так предоставь же барибо самим покарать его.
— Моси знает, — прошептала Бисила, закрыв глаза. — Он придёт за ним. Вечером.
Долгие годы Килиан не сможет стереть из памяти эту картину: распростертое на земле огромное тело Моси, и как у него самого остановилось дыхание от внезапности и неотвратимости случившегося. Сколько раз на протяжении жизни по ночам его будут будить выстрелы и ощущение придавившей неподъёмной тяжести, словно на него рухнула огромная скала.
В субботу все духи словно сговорились, чтобы Килиан не успел к месту происшествия. Проклятый грузовик сломался на самом дальнем участке плантации. Килиан крикнул Валдо, чтобы тот поторопился и починил машину пусть наспех, лишь бы поскорее. Валдо нервировали крики массы, а главное, он никак не мог понять, что стряслось. Наконец, грузовик тронулся с места, но они потеряли слишком много времени, а машина не могла ехать слишком быстро.
Сидевший рядом Матео ничего не понимал.
На горизонте быстро росла тёмная туча, предвещавшая, что через несколько секунд наступит полная тишина, а вскоре это минутное затишье сменится рёвом бури, ударами грома и треском ломаемых деревьев.
На дворе бушевала страшная гроза. С неба рушились такие дождевые потоки, что Килиан едва мог рассмотреть сквозь них контуры больницы.
Повсюду была вода.
Он надел пробковый шлем, чтобы потоки воды не заливали глаза, и вышел из машины. Сквозь дождевую завесу он разглядел Хакобо: тот сжимал в руке пистолет, угрожая Моси. Ох, ну почему Моси оказался так глуп, что пришёл вершить свою месть к самым дверям больницы? Или он собирался вначале последовать за Хакобо, но непредвиденная буря предоставила отличный повод не терять времени даром? На лестнице стоял Мануэль, что-то безнадёжно крича: видимо, пытался образумить Моси. Шум дождя и ветра заглушал его слова.
Но Моси не боялся оружия. Он медленно приближался к Хакобо, размахивая мачете. Хакобо что-то предостерегающе крикнул, приказывая Моси остановиться, иначе он будет стрелять, но тот не слушал. Обогнув ошеломлённого Матео, Килиан, как безумный, бросился к ним с диким рёвом, требуя, чтобы Моси бросил оружие.
Рука Хакобо напрягалась. Моси сделал ещё один шаг вперёд. Килиан машинально бросился на него, сбивая с ног, и тут прогремел выстрел.
Пуля просвистела у самого уха Килиана и пробила грудь Моси.
Все случилось молниеносно: бросок Килиана, пуля, просвистевшая возле самого его виска, кровь Моси, смешавшаяся с потоками дождя — и вот уже Килиан лежит на земле, придавленный огромным телом упавшего на него гиганта.
Вскоре он уже не слышал шума дождя: его заглушил топот множества ног.
Кто-то бросился к ним, извлекая его из-под тела Моси, помогая подняться, спрашивая, как он себя чувствует.
Появился врач в сопровождении медсестёр.
Хакобо что-то объяснял онемевшему от ужаса Мануэлю:
— Он набросился на меня, — повторял он снова и снова. — Ты же сам видел.
Матео сокрушенно качал головой.
— Видели? — повторял он. — Ясно, что белым на острове жизни уже не будет.
— Кончится тем, что нам придётся спать с оружием под подушкой... — вторил ему Хакобо. — Слава Богу, хоть с тобой ничего не случилось, Килиан.
— Вот уж никак не ожидал такого от Моси! — вторил ему Матео.
Бисила опустилась на колени перед телом Моси.
Повсюду были лишь вода и безмолвие.
«Беги, Бисила. Беги и скажи сыну, что его отец мертв».
Повсюду народ — толпы народу.
Повсюду вода — море воды.
Килиан искал, за что бы ухватиться.
— Он напал на меня, — повторял Хакобо. — Ты же сам видел, Килиан. У меня не было другого выхода. Я лишь защищался.
— Кому ты заплатил, Хакобо, чтобы тебе дали разрешение на оружие?
— Почему ты бросился на него? — спросила Бисила. — Хотел его спасти?
Она подняла его пробковый шлем, ласково поглаживая.
Вновь послышался голос Хакобо:
— Пусть Мануэль тебя осмотрит, а я возьму на себя полицию.
— Имей в виду, Хакобо, — произнес Килиан. — Они придут за тобой.
— Что за глупости ты болтаешь? — сказал он.
«Убирайся с моего острова».
XVIII
Bëköttò (Дни скорби)
1965-1971
Лоренсо Гарус лично позаботился обо всех формальностях, чтобы Хакобо как можно скорее вернулся в Испанию, окончательно расторгнув контракт с плантацией Сампака. О последних событиях надлежало как можно скорее забыть. Хакобо выстрелил, защищая свою жизнь от того, кто уже убил двух европейцев. Все. Вопрос решён. По его собственному убеждению, ему следовало уехать как можно скорее, без проводов и прощального ужина. Друзья лишь похлопали его по спине, да Хулия дважды поцеловала в обе щеки, выражая свою поддержку и участие и слишком надолго задержав его руки в своих ладонях, к молчаливой досаде Килиана и Мануэля.
Килиан не поехал провожать брата в аэропорт и не пошёл на похороны Моси. Хосе убедил его, что так будет лучше. Никто из друзей и соседей Моси не поймёт, если на похороны придет брат его убийцы. Килиан перестал быть для них массой Килианом; теперь он — всего лишь один из белых.
Со дня гибели Моси не переставая лил дождь, и ветер завывал по всему острову с такой яростью, какой Килиан и не помнил.
Вот уже двадцать дней он не видел Бисилу. Он спрашивал о ней у Хосе, но тот решительно отказывался сообщить, где она, а приближаться к баракам в этой ситуации было по меньшей мере неразумно.
На плантации готовились к новому сбору урожая, и рабочие дни тянулись невыносимо долго.
Все чаще налетали торнадо, принося с собой отзвук последних слов отца:
«Торнадо... Жизнь — это торнадо. Покой, потом ярость — и снова покой».
Со временем Килиан лучше стал понимать многое из слов Антона. К тридцати шести годам у Килиана сложилось ощущение, что в мире слишком мало покоя и много ярости. Одна лишь Бисила могла подарить ему минуты покоя. Больше ему ничего не было нужно. Когда же он снова ее увидит?
Наконец, однажды ночью, когда он уже почти уснул, кто-то открыл дверь в комнату и проскользнул внутрь. Килиан в страхе вскочил, приготовившись защищаться, но тут же успокоился, услышав знакомый голос:
— А ты по-прежнему оставляешь дверь открытой!
— Бисила! — Килиан подскочил как на пружине и бросился к ней.
Ее голова была покрыта платком, глаза сверкали в темноте. Килиану хотелось сжимать ее в объятиях, вдыхать неповторимый аромат, изливать ей на ухо всю бурю чувств, что прежде были для них запретными, целовать лицо и тело, заставить ее наконец понять, что ничего между ними не изменилось.
Вместо этого он застыл, уставившись на неё и словно ожидая какого-то знака, которого ждала от него она сама.
— Я должна поговорить с тобой, — нежно произнесла она.
Бисила сняла с головы платок. Килиан невольно вскрикнул, увидев, что голова обрита наголо.
— Твои волосы, Бисила! — воскликнул он. — Что с ними случилось?
Она взяла его руку в свои ладони, потянула его к постели и усадила рядом, не выпуская его руки. Килиан начал ласкать ее, потянулся к ее губам и поцеловал.