у Килиана за спиной, и он обернулся.
— Эй, дружище, лёгок на помине! — воскликнул Килиан. — Я как раз о тебе вспоминал. Откуда ты взялся? Только не говори, что тоже задремал...
Симон загадочно улыбнулся.
— Думаю, вам стоит намекнуть своим подружкам, чтобы они дали вам хоть немного отдохнуть... — продолжал Килиан, догадавшись, что у парней были веские причины провести бессонную ночь, — если хотите получить жалованье. Работа — прежде всего.
Однако у Симона было припасено собственное лекарство.
— Она вернулась, — произнёс он ровным тоном. — Снова работает в больнице. — Дождавшись, когда Килиан придёт в себя от изумления, Симон с торжеством добавил: — Ну вот, теперь ты снова можешь спокойно заболеть...
Килиан пулей вылетел из сушильни и бросился на главный двор.
«Захочет ли она меня видеть? — думал он. — Думала ли обо мне, как я думал о ней? Почему сама не известила меня, что вернулась?»
Когда он прибежал в больницу, Бисилы там не оказалось. Он прямо-таки сгорал от нетерпения. Он прохаживался перед дверями туда-сюда, думая, где она может быть.
Он решил спросить о ней наверху, за пределами двора Обсай. Если Бисила снова работает медсестрой на плантации — возможно, Гарус предоставил ей там жильё.
Килиан зашагал в сторону бараков, еле сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Пот выступили у него на лбу. Он был преисполнен волнения и радости, предвкушая скорую встречу с ней, хотя и не мог простись ей тех мук, на которые она его обрекла. Целый год!
Дойдя до первых бараков, он услышал музыку, пение, и на него накатила целая волна чувств. Он не мог устоять на месте, опьяненный ритмами барабанов, говорившими о том, что где-то рядом танцуют балеле. Вскоре Килиан заметил толпу ребятишек, обёрнутых красной или зеленой тканью; все они танцевали под бой барабанов — сами или вместе с матерями. Они казались необычайно счастливыми на этом празднике.
Килиан уже давно понял — и, по большому счёту, был согласен с африканцами, что причина для праздника может быть любой.
Он остановился в нескольких метрах от этого действа, любуясь плясками детей. Один из них, мальчик лет пяти или шести, в зеленой шляпе, улыбнулся Килиану, и тот узнал Инико. Килиан ответил ему печальной улыбкой, узнав черты Моси. Инико пристально смотрел на него, сжимая в руке что-то, висевшее на шее.
Вдруг мальчик развернулся и бегом бросился к женщине, державшей в руках какой-то свёрток, и принялся настойчиво тянуть ее за подол, чтобы она обернулась и посмотрела в его сторону.
Взгляды Бисилы и Килиана встретились, и сердца замерли в груди.
Барабаны снова и снова отбивали все тот же ритм, пробуждая весеннее буйство чувств. Глаза Бисилы наполнились слезами при виде Килиана, высокого и мускулистого, в рубашке с закатанными до локтей рукавами, с коротко подстриженными тёмными волосами с медными отблесками, с загорелым лицом и тонкими морщинками вокруг зелёных глаз.
Килиан стоял неподвижно и всем сердцем благодарил весну, пригласившую его на свой праздник.
Бисила была обёрнута бирюзовой тканью, не скрывавшей ее слегка округлившихся форм, а платок того же цвета, обмотанный вокруг головы, ещё больше подчёркивал глубину ее огромных глаз.
Килиан не мог отвести от неё взгляда.
Он медленно приблизился к ней, и тут увидел у неё на руках младенца нескольких месяцев от роду.
— Хочу показать тебе моего сына, — сказала Бисила, когда он подошёл вплотную.
Она развернула белую ткань, в которую был завернут младенец, и Килиан увидел, что его кожа намного светлее, чем у других детей: цвета кофе с молоком.
— Его зовут Фернандо Лаха. — Килиан ощутил ком в горле. — Он родился в январе, но уже видно, что у него черты лица и глаза... — голос ее задрожал, — ...как у мужчин из Каса-Рабальтуэ.
Килиан уставился на младенца со смесью растерянности, изумления и ярости.
— Он мог бы быть моим сыном, Бисила... — прошептал он.
— Мог бы быть твоим, Килиан, — печально согласилась она.
Килиан попросил разрешения взять малыша на руки. Впервые в жизни он брал в руки младенца, и сделал это довольно неуклюже. Ему вспомнилась змеиная кожа, висящая на площади Биссаппоо, которую давали подёргать за хвост всем новорожденным.
— Ты дала ему подергать за хвост букароко? — спросил он.
Маленький Фернандо Лаха проснулся и с удивлением посмотрел на чужого дядю, но тут же загукал и состроил рожицу, которую Килиан посчитал улыбкой.
— Я ничего не скажу Хакобо, — произнёс он, очарованный и смущённый. — Это будет нашей тайной. Его будущие братья не заметят разницы.
Бисила опустила голову.
— У него не будет новых братьев, — прошептала она.
Килиан растерянно посмотрел на неё.
— Я была очень больна, Килиан, — поспешно объяснила она. — Я больше не смогу иметь детей.
Килиан не хотел ничего об этом слышать — по крайней мере, в эту минуту. Он был с ней, держал на руках потомка своего отца Антона и всех тех, чьи имена отмечены на генеалогическом древе их рода, основанного самым первым Килианом много веков назад.
Все остальное не имело значения.
— Фернандо будет нашим сыном, Бисила, — убеждённо заявил он. — Мне нравятся имена, которые ты для него выбрала: испанское и местное, твоего и моего народа. Кстати, что означает «Лаха»?
— Это означает «доброе сердце». Как у тебя.
Малыш ухватил Килиана за палец своей крошечной ручкой, и тот растроганно улыбнулся.
При виде этой картины Бисила почувствовала величайшее облегчение. В этот миг она поняла, что никого не полюбит так, как любит Килиана.
Она исполнила все обряды, и теперь стала свободной вдовой, которая может жить, как захочет. Но главное, ей удалось пережить самый горестный этап своей жизни и преодолеть разделявшую их пропасть, освободиться от пут своих предрассудков и возродиться для любви к нему.
К ним робко подошёл Инико, не переставая перебирать ногами в ритме музыки. В руке он сжимал что-то, висевшее у него на шее.
— Что ты прячешь в руке, сынок? — спросил Килиан.
Бисила коснулась его головы в зеленой шляпе.
— Это знак наказания, — сказала она. — Его наказал падре Рафаэль — за то, что он говорил на языке буби, а не на испанском. Я снова отвезу его к матери. В Биссаппоо он счастлив.
Инико настойчиво потянул мать за платье, одновременно поглаживая пальцем бровь.
— Да-да, уже иду, — сказала она. — Сейчас начинается эметила...
Они праздновали переход от омогера к эметила; иными словами, тонкий переход от начала весны к ее разгару. То, что для белых означало приход весны и начало влажного периода на острове, для буби имело более глубокий смысл: омогера означало возрождение, начало, утро, жизнь и движение; эметила — постоянство, надежность, стабильность, силу и рост этого начала. Красное и зеленое. Огонь и земля. Звёздный час природы.
— В это время начинают готовиться к новому урожаю, — сказал Килиан. — Посадки растут как на дрожжах. Урожай будет отличным.
Он снова передал младенца матери.
— Кстати, — добавил он не слишком уверенно, — ещё есть немного времени... для нас.
В эту минуту Килиан вдруг почувствовал, как кто-то похлопал его по бедру. Опустив взгляд, он увидел маленького Исмаэля. Малыш спрашивал, пойдёт ли он танцевать, без конца повторяя, что пришёл сюда вместе с мамой, братом и Обой, и раз он уже большой, ему разрешили играть на барабане.
Подняв голову, Килиан увидел перед собой раскрасневшуюся Хулию, пришедшую вслед за своим малышом.
Хулия остановилась, чтобы поздороваться с Бисилой, не сводя глаз с младенца, которого та держала на руках. Килиан заметил, как она слегка нахмурилась. Бисила с Инико пошли дальше; Исмаэль увязался за ними.
— Исмаэль не может усидеть на месте, когда слышит бой барабанов... — заметила Хулия. — А я и не знала, что Бисила родила второго ребёнка. Ты заметил, какая у него светлая кожа? Выходит, он...
— Да, Хулия, — перебил Килиан, глядя на неё в упор, чтобы не осталось никаких сомнений. — Это мой сын.
— Килиан! — запротестовала Бисила, пытаясь отдышаться. — Если бы я была снегом, я бы, наверное, уже растаяла в твоих руках.
Пальцы Килиана снова узнавали каждый сантиметр этого тела, ещё влажного от любовного пота, скользя по нему снова и снова. Казалось, он стремился наверстать потерянное время своей горячей нетерпимостью.
— Нет, ещё бы не растаяла, — произнёс Килиан, сплетая ее пальцы со своими и наваливаясь на неё всем телом. — Ты даже не представляешь, как я по тебе скучал!
— Ты это повторил уже тысячи раз! — Бисила отстранила его лёгким деликатным толчком: он придавил ее так, что она не могла дышать.
Килиан приподнялся на локте, чтобы посмотреть на неё, и принялся обводить пальцем ее лицо.
— Я боялся, ты больше не захочешь меня знать, — признался он наконец.
Бисила закрыла глаза.
— У тебя было много времени, чтобы думать обо мне, — сказала она.
Килиан помрачнел. Он глубоко страдал, стоило ему вспомнить, какие муки выпали на долю Бисилы. Он даже представить не мог, что пережила эта женщина, когда могла лишь утешаться, вспоминая умом и сердцем краткие мгновения их встреч, заточенная в маленькой деревушке среди глухих лесов, где исполняла ритуалы скорби по убитому мужу, которого никогда не любила, в то время как в ее теле зарождалась новая жизнь, помещённая туда силой.
И все это — по вине Хакобо.
Цокнув языком, он встряхнул головой, стараясь отогнать навязчивые мысли. Да, Хакобо причинил ей много горя, но он также дал Бисиле свободу. Какая непостижимая ирония судьбы: насилие в конечном счёте повлекло за собой большое счастье. Если бы Хакобо не убил Моси, Килиану и Бисиле до сих пор приходилось бы встречаться тайком. И сейчас ему не суждено было бы наслаждаться встречей с Бисилой.
Как ей удалось преодолеть все страдания и вернуться? Килиан и не подозревал в ней такой силы. Он знал, насколько она была удручена, подавлена и полна чувства вины после случившегося. Зато теперь первые встречи после долгой разлуки стали ещё более чувственными и нежными.