И теперь Бисила любила его с такой неудержимой страстью, какой он даже не подозревал в ней прежде.
Погружаясь в неё снова и снова, Килиан чувствовал себя кораблём, а ее — морским водоворотом, который то поглощает его, то извергает, чтобы затем поглотить снова.
И неудержимый накал страсти, с которой они неистово отдавались друг другу, внезапно сменялся трогательной нежностью.
Словно каждый раз был для них последним.
Да, это было так.
Неудержимая страсть и огромная нежность были следствием глубокого отчаяния.
— Ты сердишься? — спросила Бисила.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что хотел услышать, что я не думала ни о чем, кроме тебя...
— Так ты думала обо мне или нет?
— Каждую минуту!
— Это хорошо.
Бисила приподнялась на локте, повернувшись к нему, и принялась нежно гладить его лицо, шею, плечо. Затем прижалась к нему всем телом и крепко обняла, продолжая гладить волосы, затылок и спину, шепча на ухо странные слова на своём языке, которых он не понимал, но от этих звуков ему хотелось блаженно застонать.
Когда Бисила хотела свести его с ума, она начинала разговаривать на буби.
Само звучание этих слов возбуждало больше, чем их значение.
— Я хочу, чтобы ты понял мои слова, Килиан, — сказала она.
— Я прекрасно все понимаю...
— Я сказала, что ты проник в меня столь глубоко, что уже ничто не сможет извлечь тебя из меня. Я не могу извлечь тебя.
А теперь значение слов возбудило его больше, чем звучание.
— Но я вовсе не хочу, чтобы меня из тебя извлекали, — прошептал он. — Я хочу всегда оставаться внутри тебя.
— Ох, ребята! — Гарус насупил густые брови, нависающие над запавшими глазами. — И что я без вас буду делать?
Матео и Марсиаль виновато переглянулись.
— Я... мне очень жаль... — Марсиаля нервно вертел пробковый шлем, лежащий у него на коленях.
— Мне тоже, перебил Матео, казавшийся спокойнее друга. — Но надеюсь, вы нас поймёте. Мы здесь уже много лет и...
— Да-да, я понял... — перебил Гарус, предупреждающе подняв руку, чтобы он не продолжал.
Он не желал слушать их оправданий, пусть даже самых логичных и разумных — во всяком случае, достаточно разумных, чтобы их признать. Он сам уже отослал жену и детей в Испанию и все чаще поддавался порывам слабости, когда готов был купить билет и уехать на Полуостров первым же кораблем. Он был бы далеко не первым управляющим, который бросил свою плантацию на произвол судьбы и на милость туземцев.
Однако чувство ответственности в итоге всегда побеждало страх. Он был не просто управляющим, а владельцем семейного поместья Сампака — самой большой, красивой, процветающей и во всех отношениях образцовой плантации на всём острове. Матео и Марсиаль были обычными служащими, каких хватает в любой компании в метрополии; они такие, как он. Новому поколению часто не хватало смелости, гордости, самоотверженности и даже безрассудства тех, кто поднимал колонию. Благодаря этим качествам он сумел не только сохранить, но и преумножить наследие своего предка, решившегося на эту авантюру более полувека назад, и теперь упорно не желал оставлять плантацию в чужих руках. Как только он перестанет заниматься плантацией, кто-нибудь тут же приберёт ее к рукам и сведёт на нет плоды всех усилий.
— А вы совсем не собираетесь уезжать? — спросил Матео, словно прочитав его мысли.
— Пока не будет утверждена конституция и не передадут полномочия новым властям, Испания нас не покинет. — Он громко вздохнул. — И не вижу причин, почему я не могу по-прежнему производить какао — за исключением, конечно, того, что останусь без работников.
Кто-то постучал в дверь, и Гарус разрешил войти. Матео и Марсиаль с облегчением вздохнули. Они предпочитали поскорее разрешить эту проблему. Большой масса всегда клеймил трусами тех, кто решился покинуть компанию.
Внутрь просунулась голова метельщика Йеремиаса.
— Простите, масса, — сказал он. — Можно войти?
— Да, конечно. Что случилось?
Йеремиас снял старую фуражку и принялся нервно теребить ее в руках, уставившись под ноги.
— Прибыла полиция, — сообщил он наконец. — Говорят, хотят немедленно поговорить с вами.
Гарус нахмурился.
— Ты, наверное, забыл отправить им яйца или бутылки со спиртным? — предположил Гарус.
— Нет, масса, нет, не забыл, — замахал руками Йеремиас. — Они вообще не из Сарагосы. Они приехали из города, и форма у них какая-то... странная.
— Одну минуту! — сказал Гарус, крайне удивлённый этим визитом.
С этими словами он выдвинул ящик стола, достал из него два конверта и протянул их бывшим служащим. — Это вам, — сказал он. — Маленькая премия за большую работу, которую вы проделали за все эти годы. Используйте их с толком, хорошо? Теперь у вас обоих есть семьи, и думаю, деньги вам пригодятся.
Он дождался, пока те заглянули в конверты и, пересчитав деньги, изумлённо подняли брови. После этого поднялся и подошёл к ним, представив последний аргумент:
— В одном вы можете быть уверены: там вы не заработаете таких денег.
Марсиаль и Матео приняли эту премию с удивлением и благодарностью, однако решения своего не изменили.
— Все уже устроено, — сообщил Марсиаль. — Мы сядем на корабль, чтобы перевезти пожитки жён и родственников. За столько лет накопилось немало вещей.
— Ничего общего с теми двумя чемоданами, с которыми мы сюда приехали, — добавил Матео.
В кабинете воцарилось молчание. В их памяти промелькнули воспоминания о проведённых здесь годах, отъездах и возвращениях, о стольких удивительных вещах, о которых они будут рассказывать внукам.
— Ну, с Богом! — Гарус протянул руку, прощаясь с бывшими служащими. — Если вы когда-нибудь решите вернуться — вы знаете, где меня найти.
— Кто знает? — протянул Матео, открывая дверь. — Возможно, мы встретимся в Мадриде.
Прежде чем он успел закончить фразу, в кабинет ворвался незнакомец. Рослый и крепкий, с красивыми гармоничными чертами, он мог бы показаться довольно привлекательным, если бы не щербатое от оспы лицо. На нем была серая форма испанской полиции, с позолоченными пуговицами военного образца и красными нашивками на рукавах, лацканах и фуражке.
— Меня зовут Максимиано Экобо, — представился он. — Я новый начальник полиции Санта-Исабель. Кто из вас Лоренсо Гарус?
Гарус жестом велел остальным покинуть кабинет и протянул руку полицейскому.
— Чем могу служить?
Максимиано Экобо сел.
— Я ищу молодых людей, которые бойкотируют новые порядки и занимаются вредительством, — объяснил он. — Это касается телевидения. Весь день брасерос сооружают новую дорогу к Большому пику, чтобы доставлять по ней строительные материалы для строительства зданий, телевизионной вышки и электростанции. А ночью кто-то разрушает все сделанное за день. Крадут инструменты, стирают опорные знаки, ломают машины или закидывают их ветками и мусором...
— Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, — ответил Гарус.
— Несколько дней назад мы задержали одного из этих загадочных лесных братьев, — продолжал полицейский. — Они оказались буби, желающими обесценить подарок, сделанный нам Испанией. Эти люди признались, что во главе банды стоит некий Симон... — он выдержал эффектную паузу, наблюдая за реакцией управляющего, — и что этот Симон работает на вашей плантации.
Гарус сложил руки за спиной и принялся задумчиво расхаживать по комнате. Только что он потерял сразу двух лучших работников. Теперь на плантации осталось лишь трое испанцев: Грегорио, Килиан и он сам. Хосе, Симон, Валдо и Нельсон составляли команду энергичных и опытных людей, и ему совершенно не хотелось, чтобы Симон оказался замешан в преступных действиях, вредящих интересам Испании. В других обстоятельствах он бы сам сдал его в полицию при малейших подозрениях, но сейчас не мог позволить себе роскошь потерять ещё одного служащего. Он не видел другого выхода, как солгать, но при этом должен был тщательно подбирать слова, поскольку сейчас, как никогда прежде, зависел от благоволения новых властей.
— Послушайте, Максимиано. — Он посмотрел гостю прямо в глаза. — Даю вам слово кабальеро, что всегда был против насилия и, тем более, против тех, кто пытается вредить Испании. Вот только боюсь, вы напрасно теряете здесь время. С Симоном, о котором вы говорите, случилось несчастье, и он до сих пор не оправился. Два месяца назад он упал с крыши сушильни и сломал обе ноги. Тем не менее, если я узнаю что-либо, способное пролить свет на это дело, то немедленно свяжусь с вами.
Он невозмутимо закончил свою речь, очень надеясь, что его слова хоть сколько-то убедили полицейского. Гарус знал, на что способны новые начальнички, неудержимые в своей наглости, вроде этого Максимиано, возомнившие себя властителями над всем миром, в том числе и над белыми вроде него. С такими людьми нужно держаться предельно вежливо, но при этом твердо и уверенно.
Максимиано кивнул, поднялся и направился к двери.
— Пока все, — сказал он, и не попрощавшись.
Гарус с облегчением вздохнул, выждал достаточное время, чтобы полицейский успел убраться подальше, и отправился на поиски Симона, незамедлительно сообщить ему о визите начальника полиции.
Парню теперь ничего не оставалось, как притворяться хромым, во всяком случае — когда поблизости окажутся люди в полицейской форме. Совершенно ни к чему было настраивать против себя такого Максимиано.
— О здешних испанцах даже речь не идёт! Никто даже не предполагает, что мы можем стать частью будущей нации! Но у всех остальных в этом деле своя роль: буби-сепаратисты, буби-националисты, буби-неонационалисты, националисты-унитарии, радикальные и умеренные борцы за независимость.
— Ты забываешь о нигерийцах, Килиан, — добавил Мануэль, складывая газету «Эбано» и принимаясь листать «Эй-Би-Си». — Из-за гражданской войны между мусульманами-хауса и католиками-ибос они не хотят возвращаться домой; более того, с каждым днём их наезжает все больше. Неудивительно, что Нельсон и Экон так радуются, что сюда приехали их братья, но, к сожалению, с каждым днём здесь все меньше работы.