Бисила то и дело поднимала руку, махая на прощанье Лиалии и ее детям. Килиан восхищался ее выдержкой, находившей в себе силы улыбаться, когда душа ее была полна печали от расставания с лучшей подругой. Дети Экона и Лиалии, которым она с детства мазала йодом порезы и ссадины, тоже издали махали ей руками, пока не подошла их очередь садиться на корабль.
Нельсон и Экон предъявили документы, Лиалия последовала их примеру. Когда настала очередь Обы, полицейский нахмурился, изучая ее паспорт. Затем несколько секунд, показавшихся ей вечностью, о чём-то говорил с товарищем. Наконец, он вновь повернутся к ней.
— Ты гвинейка, — сказал он. — Ты не можешь уехать.
Оба остолбенела.
— Но я еду с мужем...
Нельсон вернулся. Пассажиры, стоявшие позади Обы, нетерпеливо зароптали, послышались возмущенные крики.
— Что случилось? — спросил Нельсон.
Полицейский поднял взгляд на круглолицего великана, не сводившего глаз с девушки и пытавшегося казаться спокойным, хотя внутри у него все похолодало от ужаса.
— Тебе какое дело? — спросил полицейский.
— Эта женщина — моя жена.
— Документы, пожалуйста.
Нельсона и Обу охватил страх. Ещё задолго до того, как она переехала жить на плантацию, они собирались пожениться, но по той или иной причине свадьба с каждым разом откладывалась.
— Где ваше свидетельство о браке?
— Мы его потеряли, — поспешно ответил Нельсон, желая всем сердцем, чтобы полицейский принял эту ложь и позволил Обе уехать.
— В таком случае, она не может ехать. — Полицейский схватил ее за руку и выдернул из очереди с такой силой, что Оба упала. Нетерпеливые крики стали громче, смешавшись с негодованием, вызванным дурными манерами полицейского.
— Оба! — Оттолкнув обоих полицейских, Нельсон бросился к ней. С судна послышались разочарованные возгласы Экона, Лиалии и родных Нельсона, удивленных, почему он не поднимается.
Корабельная сирена возвестила о том, что судно вот-вот отчалит. Оставшиеся на берегу рванули вперёд и набросились на полицейских, преграждающим им путь. Один полицейский, сбитый с ног, выхватил пистолет и стал стрелять куда попало. Крики возмущения и нетерпения сменились воплями паники и боли. Все, кто мог, бросились к трапу. Другие в отчаянии пытались оказать помощь раненым близким.
Стоя наверху, Килиан и Бисила в ужасе наблюдали за этой сценой. Когда выстрелы стихли, судно величаво заскользило по волнам, безразличное к замешательству пассажиров, которые, перевесившись через фальшборт, пытались разглядеть, что случилось с их друзьями и родственниками.
На причале лежали тела нескольких убитых мужчин; над ними рыдали женщины, обхватив головы руками.
Бисила крепко сжала руку Килиана, с трудом сдержав крик, когда узнала среди них Обу.
Та сидела, держа на коленях окровавленную голову Нельсона, и раскачивалась взад-вперёд, словно баюкая его как ребёнка. Ни единого звука не вырвалось из ее горла. Она лишь открывала и закрывала рот, словно беспомощная рыба, выброшенная на берег, а маленькие руки гладили волосы мужчины, слипшиеся от крови.
— Какой сюрприз, Килиан! — послышался рядом чей-то насмешливый голос. — Ты все ещё здесь? А я думала, тебя уже нет с нами...
Услышав слова Саде, Килиан испытал двойственное чувство. С одной стороны, он не думал, что остров Фернандо-По для неё равнозначен миру живых. С другой стороны, он подозревал, что именно эта женщина и ее новые друзья повинны в избиении Грегорио. Как ему и показалось тогда в казино, она действительно вовсю пользовалась своей дружбой с высокопоставленными особами.
Он крепче сжал руку Бисилы.
— Лучше нам убраться отсюда, — сказал он.
Саде отвела глаза.
Почему он так фамильярно держится с этой женщиной? Где она могла ее раньше видеть? И эти глаза — такие необычно светлые и прозрачные... И тут она вспомнила тот день, когда она по просьбе Хакобо приезжала в больницу ухаживать за Килианом, и там была эта женщина, держала его за руку... И потом, когда Килиан порвал с ней, Саде тоже видела ее рядом с общежитием европейцев. Так вот кто украл у неё любовь Килиана!
Она нервно облизнула губы.
Когда-нибудь она отомстит ей, хотя пока ещё и не знает, как именно.
Трое мужчин одним глотком осушили по рюмке коньяка, который пили после ужина. Вот уже несколько недель стол европейцев был довольно скудным, но благодаря щедрости здешней природы, на огородах по-прежнему в изобилии произрастали свежие овощи и зелень, а куры, брошенные на произвол судьбы после таинственного исчезновения Йеремиаса, не перестали нести яйца.
— Он уехал в свою деревню, — пояснил Гарус. — Вот и снова нас стало на одного меньше.
— А откуда он родом? — спросил Килиан.
— Из Уреки, — ответил падре Рафаэль. — Он уехал вместе с Димасом, который ездит туда-сюда, из деревни в Санта-Исабель, помогая бежать друзьям. На этот раз он не стал дожидаться этого фарса, пародии на правосудие, устроенного Масиасом с заключёнными, пытавшимися в прошлом году устроить государственный переворот. Большинство уже убиты. О других, как и о его брате Густаво, ничего не известно.
Внезапно в столовой погас свет. Все невольно бросились к окну, но ничего не смогли разглядеть в ночной темноте.
— Чертов генератор... — Гарус полез в карман за спичками. — Что в нем ещё могло сломаться?
— Пойду посмотрю, что случилось, — Килиан поднялся, взяв с тумбочки масляную лампу.
Выйдя наружу, он обошёл здание со всех сторон и открыл дверь в комнатку, где стоял генератор.
Он едва не задохнулся от внезапного удара в спину, не сумев даже крикнуть. Он даже не успел понять, что происходит, когда на него обрушился град ударов; его избивали с особой жестокостью, кулаками и ногами, пока он не потерял сознание.
В столовой Гарус и падре Рафаэль забеспокоились по поводу столь долгого отсутствия Килиана. Взяв другую лампу, они решили отправиться на его поиски. Когда они добрались до комнатки с генератором, то обнаружили там Килиана в луже крови.
— Килиан, все уже устроено, — сообщил Хосе. — На следующей неделе ты садишься на самолёт и улетаешь в Испанию, вместе с Гарусом и падре Рафаэлем, последними из последних. Если не сядешь на самолёт, мы с Симоном затащим тебя туда волоком. — Скажи хоть что-нибудь, Килиан. Не смотри на меня так. Я делаю это ради тебя. Ради Антона. Я обещал твоему отцу… Обещал позаботиться о тебе!
— Бисила... — Бисила, едем вместе! Едем со мной!
— Я не могу, Килиан, и ты это знаешь.
— Я тоже не могу уехать.
— Если ты останешься, тебя убьют.
— А если я уеду, то умру.
— Нет, не умрешь. Помнишь, сколько раз ты говорил о своём долге перед прошлым? Вот видишь, теперь духи избавили тебя от этого выбора. Ты должен уехать и жить своей жизнью, занять своё место в Каса-Рабальтуэ. Я знаю, ты будешь жить так же достойно, как жил всегда.
— Как ты можешь сейчас говорить о духах? Разве они этого хотят? Разве этого хочет Бог? Разлучить нас? Что будет с Инико и Фернандо? Что будет с тобой?
— Не волнуйся обо мне. Я буду работать. Медсёстрам всегда найдётся работа, особенно в конфликтные времена. Со мной ничего не случится, вот увидишь.
— Как я об этом узнаю? Как получу от тебя весточку?
— Ты узнаешь, Килиан. Почувствуешь. Мы будем далеко, но и близко. Я всегда буду рядом с тобой.
Как он сможет вспоминать все то, чего никогда не сможет забыть, что все время будет стоять у него перед глазами: порой ясно, порой смутно, но никогда не исчезнет из памяти?
Крепкое рукопожатие Валдо.
Слезы Симона и его упорное молчание, поскольку он дал клятву никогда больше не говорить на испанском языке, который всегда любил, несмотря на политические взгляды.
Виноватое прощание Лоренсо Гаруса, поручившего Хосе заботу о плантации.
Безмолвный плач падре Рафаэля.
Пружинистые курчавые волосы Фернандо Лахи под его рукой.
Последнюю ночь с Бисилой и безнадёжность неизбежного расставания. Ее запах. Вкус ее кожи. Блеск ее прозрачных глаз.
Тропический ливень. Вспышки молний. Ожерелье из раковин на ее груди.
Его ангел-хранитель, его вайрибо, его любовь, его мотема, его нежная подруга в сомнениях и терзаниях, в минуты страха и слабости, в радости и печали, пока смерть не...
Горячая нежность, страсть, истома и яростный накал последнего поцелуя.
Безутешные рыдания.
Королевские пальмы, устремлённые ввысь, безразличные к тоске и боли тех, кто у них на глазах против воли покидает Сампаку.
Слабеющее рукопожатие Озе. Последнее касание его пальцев. Долгое, крепкое и сердечное объятие. Его обещание приносить цветы на могилу отца.
Самолет, поднявшийся над зелёным миром, что однажды вторгся в его жизнь, а теперь превращался в крошечное пятнышко на горизонте, которое вскоре и вовсе исчезло из виду.
Рядом с ним — Гарус, Мигель и Бальтасар.
Слова отца, произнесённые тысячи лет назад:
«Не могу сказать, когда и как, но однажды настанет день, когда этот маленький остров войдёт в твою душу, и ты не захочешь покидать его... Я не знаю никого, кто уезжал бы отсюда, не заливаясь безутешными слезами...»
Стремительный перелёт, заставивший тосковать по неторопливому ходу корабля.
Посадка в Мадриде.
Прощание с Гарусом. Крепкие объятья жены Гаруса.
— Мужайся, по крайней мере, мы живы, — говорит она.
Слова Бальтасара:
— Когда-нибудь мы сможем вернуться туда без проблем.
Слова Мигеля:
— Ты знаешь, что сказало мое начальство, едва я сошёл с трапа самолёта? Чтобы ни единого слова прессе!
Поезд до Сарагосы. Автобус до Пасолобино.
Одиннадцать лет в сумраке.
Молчание.
И новая жизнь — поначалу тусклая, безрадостная, но потом озарённая нежданным светом, с тех пор как за несколько месяцев до пятидесятилетия у него родилась дочь.
Даниэла.
Похожая на нее.
XIX
Запасная материя
1971-1980
— Если ты когда-нибудь выйдешь отсюда, Валдо, — произнёс Густаво, привалившимся спиной к холодной стене камеры, — обещай, что найдёшь моего брата Димаса из Уреки и расскажешь ему обо мне.