А ведь он думал, что все будет просто! Стоит ему сказать, что все они когда-то были испанцами, и его встретят с распростертыми объятиями, отнесутся с заботой и пониманием.
— Больше у меня ничего нет, — безнадёжно повторил он.
Полицейский стянул фуражку и почесал в затылке.
— Бродяги и головорезы нам здесь не нужны, — сказал он. — Отвезу-ка я тебя в отделение.
Валдо удивленно уставился на него. Он так рисковал, пережил столько лишений — и ради чего? Чтобы снова прийти к тому же, от чего бежал? Он хотел уже пуститься наутёк, но его внезапно покинули силы.
— Там тебя хотя бы накормят и дадут чистую одежду, — продолжил полицейский. — А потом будет видно, что с тобой делать.
Валдо кивнул, уступая. Полицейский втолкнул его в свою машину, где Валдо, пользуясь короткой передышкой, закрыл глаза и слегка задремал, пока они не подъехали к приземистому серому зданию в несколько этажей, где помещалось отделение полиции.
Вестибюль был полон народа, который тут же принялся бесцеремонно разглядывать оборванного негра. Здесь ему велели подождать.
Через какое-то время, показавшееся вечностью, полицейский вернулся в сопровождении своего товарища.
— Тебе повезло, — сказал он. — Один мой приятель сказал, что знает человека, который как раз занимается людьми вроде тебя. Мы отведем тебя к нему.
— Дойдём пешком, — вмешался другой. — Приход падре Рафаэля совсем рядом.
Валдо молитвенно сложил руки на груди, чувствуя, как в душе возродилась надежда. Возможно ли такая удача, чтобы это оказался тот самый падре Рафаэль из Сампаки? И все же это оказался именно он. Валдо издали узнал его грузную фигуру, хромоту, седеющую бородку, и возблагодарил Бога и всех духов, что наконец вспомнили о нем.
Лишь после долгих рыданий и невнятных бормотаний он сумел, сидя на церковной скамье, поведать священнику, какие страдания и лишения терпит его покинутая паства.
В тот же день падре Рафаэль позвонил Мануэлю и сообщил ему о появлении Валдо и ужасных известиях, которые тот привёз из Гвинеи. Мануэль отправил срочную телеграмму Килиану, чтобы немедленно с ним связался.
«Я знаю, как помочь Бисиле», — написал он.
Тропа, ведущая в Биссаппоо, сейчас была полностью на виду: не было сомнений, что здесь прорубали себе путь с помощью мачете по меньшей мере несколько человек. Ковёр палой листвы был истоптан множеством ботинок.
У Хосе возникло ужасное предчувствие. Когда он, задыхаясь, поднялся на вершину холма, то обнаружил, что худшие опасения подтвердились. Больше чем когда-либо он сейчас сожалел о том, что его сгорбленное тело утратило былое проворство. Он уже не успеет добраться до деревни и предупредить своего сына Собеупо, что его ищут, как ему сообщил Симон.
Добравшись до арки у входа в деревню, он почувствовал вездесущий запах дыма. Подойдя ближе, увидел огонь. Биссаппоо был охвачен пламенем. В дымном воздухе стояли горестный плач и причитания односельчан, сбившихся в кучу под прицелом солдатских винтовок.
Хосе схватился за свою уже совершенно седую голову.
Кто-то ткнул его под рёбра.
— Эй, старик! Пошевеливайся!
Его погнали вместе с остальными. Одним из первых солдаты выбрали Инико. Но ведь он ещё слишком юн!
Сержант жестом велел им заткнуться.
Насколько понял Хосе, они проводят массовый набор мужчин трудоспособного возраста для работы на плантациях, чтобы заменить уехавших нигерийцев, берут в том числе стариков, больных и детей. Отыскав взглядом сержанта, он подошёл к нему и показал документы, которые всегда носил в кармане.
— Я управляющий Сампаки.
Сержант просмотрел документы и высокомерно сунул обратно.
Хосе помрачнел. Достав из кармана несколько купюр, он протянул их сержанту.
— Простите, забыл поставить печать, — сказал он.
Сержант улыбнулся.
— Вот так-то лучше!
В который раз Хосе поблагодарил Килиан за помощь — пусть даже издалека. Ах, если бы он мог рассказать старому другу, как помогли им деньги, которые присылал Килиан! Хосе даже не представлял, как бы они без них выжили!
— Мне нужны работники на плантацию, — убедительно солгал Хосе. — Двенадцать человек.
— Можешь взять пятерых. Остальные отправятся в другое место.
— Почему вы сожгли деревню? — спросил он. — Разве вам мало, что вы забираете наших мужчин?
— Они не хотели говорить, где скрывается заговорщик. Они все виновны в диверсии.
— Так значит, вы его не нашли?
— Нет, не нашли.
Хосе мысленно вздохнул с облегчением. Его сына Собеупо не так-то просто найти в лесу!
И тут же сердце его снова сжалось от боли, когда он увидел, как рушится в пламени его дом и дома соседей. Женщины вязали в узлы уцелевшие пожитки, со слезами прощаясь с мужьями, сыновьями и братьями.
Кое-кто из них бросился к Хосе.
— И куда же нам теперь идти?
— В Реболу. Там вам помогут.
— А наши мужчины? Что будет с ними? Увидим ли мы их ещё когда-нибудь?
— Я постараюсь выяснить, на какие плантации их определят. Там нужны работники, их будут кормить, и ничего с ними не случится. — По его лицу было видно, что он и сам в это не верит. — Когда-нибудь все это закончится.
Он указал на Инико и четверых своих племянников того же возраста, молча велев им следовать за собой.
Хоче подвёл их к сержанту, который разрешил ему самому выбрать работников.
— Я возьму этих, — сказал он.
— Самых молодых отобрал, — заметил тот. — А ты не дурак, однако.
— Да, они достаточно сильны, но совершенно неопытны, — возразил Хосе. — Мне придётся их всему учить.
— Только не забывай: каждый день по два часа они должны обучаться военному делу, — напомнил сержант.
Все шестеро, бросив последний взгляд на догорающий Биссаппоо, двинулись прочь, не веря, что когда-нибудь ещё увидят своих родственников, друзей и соседей, которые теперь угрюмо стояли под градом оскорблений и прицелом винтовок, прощаясь с матерями, женами и дочерьми.
Радиотрансляция, как всегда, началась с очередного воздаяния хвалы Масиасу и перечисления его бесчисленных заслуг. Затем начали передавать хвалебные песни, сложенные в его честь.
Бисила приглушила звук. Она уже была сыта по горло этой музыкой.
— Тебе не нравится? — спросил врач, мужчина с тонкими чертами лица и доброй улыбкой.
— Музыка мешает мне сосредоточиться.
На лице Эдмундо проступила улыбка.
Бисила была сыта по горло новыми порядками. Никогда прежде она не знала такого дефицита самых необходимых продуктов: сахара, соли, молока или мыла. Не было ни света, ни воды, ни приличных дорог, ни транспорта. В довершение всего, к ней в дом едва ли не каждый день приходила полиция, пока Лаха был в школе, заставляя отмечаться. Полиция искала ее знакомых со времён колониальной эпохи, чтобы их арестовать, а заодно хотела получить доказательства того, что она замешана в тесных связях с испанцами. На стене у неё висел пробковый шлем, закрывая дырку на обоях. Бисила до сих пор вздрагивала, вспоминая взгляд полицейского, когда она имела неосторожность насмешливо поинтересоваться:
«Вы, должно быть, устали, обходя все дома на Фернандо-По»?
«Он больше не Фернандо-По, — заявил полицейский, нависая над ней. — Теперь он называется островом Масиаса Нгемы Бийого Негуэ Ндонга. Или ты скучаешь по своим друзьям-испанцам?»
Бисила тут же сменила тон; ей в очередной раз пришлось прибегнуть к извечной технике взяточничества, рискуя дать им повод вернуться назавтра, чтобы спросить, откуда взялись деньги.
Так проходили дни за днями, в непрерывном чередовании страха и неопределённости; изо дня в день они чудом выживали благодаря ее ангелу-хранителю, который присматривал за ней издали, так что она постоянно ощущала его взгляд на своей коже...
— Ты мне поможешь? — спросил Эдмундо. — Роды будут трудными.
Эдмундо был превосходным врачом и хорошим товарищем. С тех пор как она пришла на работу в больницу Санта-Исабель — то есть, теперь уже Малабо, — мысленно поправила себя Бисила, жизнь значительно улучшилась. Эдмундо имел самую лучшую репутацию и пользовался всеобщим уважением, а благодаря своим связям всегда мог достать продукты на чёрном рынке.
Они вошли в операционную. Женщина лежала на койке, глядя в пространство потерянным взглядом.
Медсестра подошла к ним и прошептала:
— Она не хочет тужиться. Говорит, что ей все равно, если умрет она или ее ребёнок. А ещё говорит, доставайте его, как хотите, но сама она не станет помогать ему родиться на свет.
Бисила нахмурилась.
— Почему она не хочет быть матерью собственному ребёнку? — спросил Эдмундо.
— Видите ли, ее изнасиловали группой молодчики президента... — шёпотом объяснила медсестра, после чего тихо вышла.
Эдмундо фыркнул.
Бисила подошла к женщине и посмотрела ей в глаза.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Весеппа.
— Ты действительно не хочешь этого ребёнка, которого собираешься произвести на свет?
Тёмные глаза женщины наполнились слезами.
Бисила взяла ее за руку, склонилась над ней и что-то зашептала ей на ухо. Только она, побывавшая в такой же ситуации, могла понять эту женщину.
— Нужно поторопиться, — сказал Эдмундо, стоящий у изножья кровати.
Бисила посмотрела на него и кивнула.
— Весеппа будет тужиться, — сказала она.
Роды были трудными, но спустя два часа Висеппа приложила к своей груди прехорошенькую девочку.
— Как ты собираешься ее назвать? — поинтересовалась Бисила.
— Я об этом не думала, — призналась Весеппа, робко поглаживая крошечную ручку младенца.
Бисила вспомнила красивое имя из мифологии буби.
— Как тебе нравится имя Борихи?
Женщина кивнула.
Вскоре дверь открылась, и вошли двое полицейских.
— Здесь больница! — возмутился врач. — Сюда нельзя бесцеремонно!
— Мы ищем некую Бисилу, — объяснил полицейский.
— Меня? И зачем же, позвольте узнать?
— Ты случайно не сестра некоего Собеупо из Биссаппоо?