Йеремиас кивнул и приветливо помахал рукой, пока машина черепашьим шагом пробиралась меж кур и коз. С этой минуты Хосе и Хакобо стали по очереди наставлять Килиана и Мануэля, стараясь вложить им в голову основные понятия и правила поведения во вселенной, куда они собирались внедриться.
Между тем, перед ними открылся главный двор, который, как и плантация, назывался Сампака. Во дворе стояли два бассейна: один — для рабочих, другой — для хозяев и служащих; иными словами, один — для негров, другой — для белых. Килиан решил, что у него нет другого выхода, кроме как научиться плавать. На плантации, через которую протекала речка с тем же названием, Сампака, были ещё два двора. Один из них назывался Якато, что означает африканскую разновидность баклажана, больше похожую на помидор; а другой — Апсайд, что значит «верхний», и на англо-африканском диалекте это произносилось как «Обсай».
Из трёх дворов здесь было больше всего построек — это не считая складов, гаражей и девяти сушилен для какао. Здесь размешались жилища более пятисот брасерос с семьями, плотницкая мастерская, часовня и даже маленькая школа для подросших детей брасерос; здесь же находилась электростанция, дававшая электричество всем производственным сооружениям и жилищам. Была здесь и больница с операционной, двумя палатами на четырнадцать коек и домом врача. В самом большом дворе, друг против друга, стояли два главных склада; здесь же располагались контора управляющего и общежитие для служащих-европейцев, большинство которых были испанцами.
Килиан был ошеломлён. Несмотря на все прежние рассказы, он даже представить не мог, что поместье окажется столь огромным, похожим скорее на маленький город с сотнями жителей, окружённый пышными посадками какао, что раскинулись на мили вокруг. Повсюду, сколько хватало взгляда, он видел бесконечное движение и суету: рабочие тащили ящики и инструменты, грузовики подвозили продукты для нужд плантации или везли куда-то рабочих. Негры сновали туда-сюда; все они казались Килиану на одно лицо; все они были одеты в потрёпанные рубашки и брюки цвета хаки; все были босиком или в открытых сандалиях из тёмных кожаных ремешков, покрытых пылью.
У него вдруг засосало под ложечкой.
Волнение от путешествия в неизвестность напоминало головокружение. Картины, сменявшие одна другую за стёклами машины, отражались на сетчатке глаз прежде, чем мозг успевал их осмыслить.
Ему вдруг стало страшно.
Очень страшно.
Он был здесь с отцом и братом, и с ними врач — а у него от ужаса перехватило дыхание. Как он впишется в этот черно-зелёный водоворот? Да ещё эта жара, чертов зной, который казался таким приятным на корабле, а теперь из-за него невозможно дышать...
Килиан не мог дышать. Не мог ни о чем думать.
Он чувствовал себя трусом.
Закрыв глаза, он увидел перед собой родной дом, оставшийся за шесть тысяч километров отсюда; увидел горящий в очаге огонь, падающий снег, покрывающий мостовую и крыши; увидел, как мать готовит рождественские сладости, увидел коров, идущих по булыжной мостовой...
Картины сменяли одна другую, словно стараясь успокоить душу, взбудораженную новым миром: ведь ещё неизвестно, как его примет остров. Как возможно, чтобы весь привычный мир рухнул, едва Килиан прибыл на остров? Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Быть может, просто потому, что никогда не уезжал слишком далеко от знакомых мест? Во время плавания он старался узнать об острове как можно больше, и стремление поскорее добраться заглушало сожаления о том, что он оставил позади.
Сейчас, как никогда, его охватила тоска по дому.
Да, именно так.
Страх, который его тело выказывало всему новому, на самом деле был ничем иным, как попыткой скрыть от самого себя, как сильно он скучает по прежнему своему миру. Он бы отдал что угодно, лишь бы закрыть глаза и оказаться в Каса-Рабальтуэ. Но нужно это преодолеть. Что бы подумали отец и брат, если бы прочитали его мысли? Наверняка посчитали бы слабаком.
Килиану необходим был хотя бы глоток свежего воздуха, а здесь его свежим никак нельзя было назвать.
Антон уже давно наблюдал за сыном, но ничего не сказал, пока машина не остановилась перед домом служащих. Он решил, что после столь долгого путешествия трое молодых людей будут рады поскорее добраться до своих комнат, помыться и немного отдохнуть, прежде чем их познакомят с управляющим. Завтра у них будет достаточно времени, чтобы посетить главные склады и все остальные объекты плантации. Когда они вышли из машины, Антон сказал Мануэлю:
— Пока здесь дон Дамасо, ты будешь жить тут. Когда он уедет, переселишься в дом врача, — он махнул рукой в сторону остальных. — Хакобо проводит вас в ваши комнаты и покажет, где столовая. А я извещу дона Лоренсо, что вы уже приехали. Встретимся через полчаса. Ах да, Хакобо, думаю, твоему брату не помешает что-нибудь выпить.
Хакобо приготовил не один, а два стакана воды, смешанной с коньяком, и отнёс их к себе в комнату — помещение в двадцать квадратных метров, где стояли кровать, просторный шкаф, тумбочка, стол, два стула и умывальник с зеркалом. Питье немного успокоило взбудораженные нервы Килиана. Мало-помалу дыхание его стало спокойнее, душевная тоска улеглась, утихла дрожь в коленях, и он наконец почувствовал себя готовым к первой встрече с владельцем и управляющим плантации.
Лоренсо Гарус принял их в конторе, где уже какое-то время беседовал с Антоном. Это был крепкий мужчина лет сорока, с густыми тёмными волосами, острым носом и подстриженными щеточкой усами. У него был дружелюбный, но твёрдый голос, в котором порой звучали командные нотки.
Рядом с ним сидел на полу темноволосый кудрявый малыш с чуть запавшими, как у отца, глазами. Он развлекался, вытаскивая бумаги из металлической мусорной корзины и запихивая их обратно.
Гарус поприветствовал Килиана и Мануэля, а также Хакобо, вернувшегося после отпуска, и первым делом пожелал убедиться, что все их документы в порядке. Килиан заметил, как гневно нахмурился его отец. Гарус спрятал бумаги в ящик и указал посетителям на стулья перед его рабочим столом. Под потолком работал вентилятор, изображая приток свежего воздуха.
— Ну что ж, Мануэль, — начал он, — у тебя уже есть опыт жизни в этих землях, так что мне нет необходимости что-то тебе объяснять. Дамасо останется здесь ещё на две недели. Он введёт тебя в курс дела. Эта плантация — самая большая из всех, но все наши рабочие молоды и сильны. У тебя не будет больших сложностей: порезы, ушибы, приступы малярии... Ничего серьёзного. Да, кстати, — вдруг прервался он, — могу я задать тебе пару вопросов?
Мануэль кивнул.
— Как могло случиться, что подающий надежды молодой человек с таким многообещающим будущим предпочёл колонии Мадриду? И почему ты променял Санта-Исабель на нашу плантацию? Я уже не говорю о щедром жалованье, которое ты мог бы получать...
Мануэль ни секунды не сомневался, что ответить.
— Я врач, но в то же время учёный-биолог. Одно из моих увлечений — ботаника. Я уже опубликовал несколько работ о гвинейской флоре и теперь хочу по максимуму использовать своё положение, чтобы расширить знания о местных растениях и их использовании в медицине.
Управляющий поднял бровь.
— Ну что ж, интересный подход, — заметил он. — Твоё желание расширить познания о нашей колонии весьма похвально. Надеюсь, у тебя останется на это время. — Затем он повернулся к Килиану. — Ну, а ты, парень? Надеюсь, у тебя есть желание работать? Нам нужны такие люди: энергичные и решительные.
— Да, сеньор.
— Две недели от темна до темна ты будешь учиться. Будешь смотреть, что и как делается, и повторять за своими товарищами. Я уже сказал твоему отцу, что ты будешь работать наверху, во дворе Обсай, вместе с Грегорио.
Покосившись на отца и брата, Килиан заметил, как Антон поджал губы, а Хакобо поморщился.
— Он здесь уже несколько лет и успел набраться опыта, но ему нужен сильный и крепкий помощник, чтобы выполнял его распоряжения.
— Я думал, Килиан будет работать со мной, во дворе Якато, — вмешался Хакобо. — Я тоже мог бы его обучить...
Гарус предостерегающе поднял руку, вынуждая его замолчать. Было ясно, что, если Килиан окажется столь же хорошим работником, как его отец и брат — по крайней мере, как отец — то для производительности плантации выгоднее держать их порознь, чем вместе.
Мальчик весело присвистнул, поднялся, подошёл к отцу и протянул ему своё сокровище — резиновый ластик, который прятал под столом.
— Спасибо, сынок. Возьми, спрячь в шкаф. Затем Гарус поочерёдно посмотрел на Хакобо и Килиана. — Итак, решено, — сказал он. — Из всех трёх дворов именно Обсай работает не так хорошо, как следовало бы. Дела пойдут лучше, если там появится новый помощник. И вот теперь он у нас есть.
— Да, сеньор, — повторил Килиан.
— И помни, что рабочим нужна твёрдая рука; с ними нужно быть решительным, но при этом справедливым. Если поведёшь себя недостойно, тебя осудят. Если не сможешь разобраться с возникшей проблемой, тебя перестанут уважать. Хороший служащий должен знать все обо всем и уметь решить любой вопрос. И ни в коем случае не показывай слабости. И не позволяй себе излишней фамильярности — ни с буби, ни с брасерос: и те и другие могут ее превратно истолковать. Ты меня понял?
— Да, дон Лоренсо.
Килиан снова был озадачен. В эту минуту он готов был бежать куда глаза глядят.
— Да, и еще кое-что, — вспомнил управляющий. — Полагаю, ты не умеешь водить машину?
— Верно, сеньор.
— Так вот, это первое, чему ты должен научиться. Завтра получишь казенную рабочую одежду, пробковый шлем и мачете, чтобы с самого начала у тебя все было. Антон, кто его бой?
— Симон. Он новенький.
— Ах да! Кажется, он хороший парень. Надеюсь, вы найдёте общий язык. Но все же не советую слишком ему доверять. Если дать им волю, они на голову сядут! А вообще-то... Здесь, на Фернандо-По, жизнь трудная. А впрочем, — он махнул рукой в сторону других мужчин, — если они смогли здесь прижиться, то и ты, несомненно, сможешь.