рыши покрывали пальмовые листья, связанные ротангом. Килиан лишь один раз заходил хижину Хосе, поскольку почти вся жизнь деревни протекала снаружи. Чтобы войти внутрь, ему пришлось согнуться в три погибели: дверь оказалась слишком низкой. Он был крайне удивлён, увидев, что в хижине лишь две комнаты, разделённые бревенчатой дверью: в одной помещался очаг и готовили еду, другая служила спальней.
— Почему ты так серьёзно смотришь? — спросил Хосе.
— Просто я подумал, что мой дом в Пасолобино в сорок раз больше, чем любая из этих хижин.
Один из сыновей Хосе — мальчик лет десяти с любопытными глазами, которого в деревне звали Собеупо, а в школе — Донато, перевёл его слова на язык буби, и старики восхищённо ахнули.
— А для чего нужен такой большой дом? — удивился мальчик.
— Для всего. В одной комнате находится кухня, в другой беседуют, в третьей едят, в четвёртой спят, в пятой хранят дрова или запасы еды на зиму — вино, яблоки, картошку, фасоль, солёную говядину и свинину... Словом, каждая комната имеет своё назначение. На нижнем этаже, — он попросил Собеупо подать ему палочку и начертил на земле план дома, — а также в прилегающих постройках зимой живет скотина, и там же находится сеновал, где хранят запасы сухой травы, чтобы кормить скот, когда лежит снег...
Услышав слово «снег», все — старики и молодые — громко засмеялись и принялись переговариваться на буби и на испанском. Килиан знал, что весь остаток дня ему, как всегда, предстоит отвечать на бесчисленные вопросы, пытаясь объяснить этим людям, что такое снег и мороз.
И действительно, несколько минут ему пришлось объяснять, что такое лыжи: две доски, которые жители Пасолобино привязывают к ногам и скользят на них по снегу, чтобы добраться из деревни в деревню, или просто катаются по полям ради удовольствия. В отчаянии закатив глаза из-за того, что они его не понимают, он встал и попытался показать, как ходят на лыжах. Сдвинул ноги, согнул колени и, прижав локти к бокам и сжав кулаки, принялся поочерёдно двигать бёдрами, изображая лыжный шаг. Вокруг снова послышался удивлённый смех, сопровождаемый аплодисментами.
— Простите нас, Килиан, — сказал Хосе, утирая слезы с глаз и стараясь избежать нового приступа хохота. — Но поймите, мы никогда не видели снега. В языке буби даже слова такого нет!
Килиан безуспешно пытался объяснить, что такое снег: жестами показывал, как что-то падает с неба на землю, в то же время стараясь подобрать слова, чтобы поняли старики: белая вода, ледяные капли, белые хлопья, стеклянная пена, холодная пыль... — но те лишь качали головами, хмурились, жевали толстые губы и чесали в затылке, пытаясь понять, что же это за странный дар духов природы.
Так прошла пара часов.
Да, Хосе прав, решил Килиан. У мужчин здесь и впрямь нет других дел, кроме болтовни.
Наконец, с наступлением вечера, меж хрупких хижин началось движение, и в один миг площадь заполнилась народом.
— Сейчас начнётся церемония, — сказал Хосе. — Я должен быть со своей женой. Увидимся позже.
Несколько девушек пели и танцевали вокруг хижины невесты. Когда же она наконец показалась в дверях, послышался восхищённый шёпот. Килиан тоже невольно ахнул от восхищения. Он не мог рассмотреть лица девушки, которое скрывала широкополая шляпа, украшенная множеством павлиньих перьев и прикреплённая к волосам деревянной шпилькой, пронзившей ее насквозь; зато ничто не скрывало гармоничных линий ее фигуры и бархатной кожи цвета чистого какао. На ее хрупком теле покачивались маленькие твёрдые груди. Красоты ее фигуры не могли скрыть ни покрывавшие все тело рисунки, нанесённые красной нтолой, ни гирлянды-тьибо — ожерелья из стеклянных бус и раковин, обвивавшие также узкие бёдра, изящные руки и ноги. Она казалась такой хрупкой, но при этом держалась прямо, без тени смущения, и каждое ее движение дышало чувственностью, притягивая к себе как магнит.
Под громкие приветствия гостей, некоторые из которых направились следом за ней, девушка с пением и танцами сделала круг вокруг площади, потряхивая нитями стеклянных бус, ласкавших ее кожу, после чего села на приготовленное место, где ее ожидали родители и будущий муж.
Как и Килиан, Моси отличался высоким ростом и был на голову выше остальных, но шляпа с петушиными перьями делала его ещё выше. Его могучие руки и ноги были украшены нитями бус из раковин и змеиных позвонков, а на шее висели тяжёлые ожерелья из внутренностей животных. Он неустанно улыбался, показывая безупречные белые зубы. Когда девушка приблизилась, он приветственно кивнул и улыбнулся ещё шире.
Человек, казавшийся здесь главным, направился к невесте и принялся что-то говорить; его слова звучали полуназидательно, полуугрожающе. Килиан, благоразумно державшийся в последних рядах, внезапно услышав над ухом знакомый голос, разъяснявший: этот человек требует, чтобы невеста всегда была верна мужу.
Обернувшись, он увидел перед собой Симона.
— Мне пришлось сбежать, масса Килиан, — сказал парнишка, смущённо и нервно улыбаясь. — Масса Гарус привезёт гостей после вечеринки в честь урожая, и мы все будем ему нужны... Но я никак не мог пропустить свадьбу, масса, никак не мог. Мы с невестой с детства знаем друг друга, здесь собралась вся моя семья...
— Молодец, что пришёл, Симон, — успокоил его Килиан. — Ты как раз вовремя.
— Так, значит, вы ничего не скажете большому массе?
Килиан покачал головой, и лицо парнишки просияло.
— Я добрался быстро, потому что шёл по тропинке, которую мне показали вы с Хосе. Вот только переодеться не успел.
Он был одет так же, как всегда: в белую рубашку с короткими рукавами, шорты, гольфы и тяжёлые ботинки.
Симон сбросил рубашку, стащил ботинки и гольфы.
— Вот так-то лучше! Смотрите! — он указал пальцем в сторону жениха и невесты. — Вон мать моей матери!
Какая-то старуха приблизилась к молодой чете и велела им соединить руки. Затем старуха заговорила мягким и тихим голосом. Симон объяснил, что она даёт новобрачным советы. Мужчину она просит не покидать свою супругу, даже если у него будет много других жён, а женщину — чтобы она не забывала о своих обязанностях: обрабатывала землю мужа, давила пальмовое масло и хранила ему верность.
Когда же она замолчала, несколько голосов издали ликующий крик:
— Йя-йя-а-а!
И все, в том числе и Симон, широко раскрыв рты, столь же громко ответили:
-Ийя-а!
Килиану не нужен был переводчик, чтобы понять — эти крики означают примерно то же, что «гип-гип, ура» у него на родине.
Захваченный всеобщим ликованием, он вместе со всеми в третий раз повторил этот клич.
Гости один за другим подходили к новобрачным, чтобы поздравить их и пожелать невесте счастья, пока другие продолжали радостно кричать. Она отвечала на поздравления робкой улыбкой и лёгким наклоном головы.
Но тут его толкнули в спину, и Килиану не осталось ничего другого, как встать в конец очереди, чтобы поздравить новобрачную. Он лихорадочно раздумывал, что же сказать совершенно незнакомой невесте-буби из туземной деревни на острове Фернандо-По, у черта на рогах. То есть, нет, конечно, тут же спохватился он, она не была незнакомой, она дочь его друга.
Он поискал глазами Хосе, и тот издали улыбнулся, ободряюще кивнув.
В животе приятно защекотало. Неужели это и впрямь происходит? Белый — посреди африканского туземного племени, в разгар празднества! Если он хотел познакомиться с первобытными обычаями этой страны, то лучшей возможности и представить нельзя!
Когда он будет рассказывать об этом внукам, они просто не поверят!
Стоя в нескольких шагах от невесты, он мог бы рассмотреть ее профиль во всех подробностях, но шляпа по-прежнему скрывала ее лицо. Она показалась ему совсем юной: едва ли старше пятнадцати лет.
«Слишком молода для замужества, — подумал он. — А тем более — для Моси».
Оставалось всего три или четыре человека, прежде чем подойдет его очередь. Симон, не отходивший от него ни на шаг, шёпотом переводил пожелания:
— Buë palè biuté wélä ná ötá biám.
— Не удаляйся в незнакомые места.
— E buarí, buë púlö tyóbo, buë helépottò.
— Женщина, не выходи из дома, не броди по улицам, не разговаривай с чужаками.
— Buë patí tyíbö yó mmèri ò.
— Не разбей хрупких раковин своей матери.
Он, как мог, старался понять значение всех этих поздравлений, не заметив, как девушка подняла руки, одной из них придерживая шляпу, а другой перекалывая державшую ее шпильку. Внезапно Килиан увидел перед собой ее лицо. Его охватило такое волнение, что он едва смог выговорить на языке ее народа:
— Я... это... Поздравляю! Надеюсь, вы будете счастливы.
И тут она сдвинула шляпу чуть набок, подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
Это длилось лишь миг, но в этот миг время словно остановилось и песнопения смолкли. Взгляд больших умных глаз, необычно ясных, пронзил его, словно два копья. Он вдруг ощутил себя ничтожным комаром, запутавшимся в огромной липкой паутине, а рядом спокойно выжидает паук, готовый вот-вот пожрать его среди жуткого безмолвия джунглей.
Все черты ее округлого личика были необычайно гармоничны: широкий лоб, широкий маленький нос, безупречная линия подбородка, чётко очерченные полные губы цвета между алым и лиловым... И глаза — большие, круглые, ясные и прозрачные, цвета расплавленного янтаря, словно созданные для того, чтобы очаровать весь мир; но в этот краткий миг взгляд этих глаз, подернутый поволокой тайны, принадлежал лишь ему одному.
Это не были глаза влюблённой невесты. В них не было той искры, что озаряет радостью лицо женщины в день ее свадьбы. Она слабо улыбалась гостям, но ее взгляд был полон печали, страха и безысходности; казалось, она смиренно встречает судьбу, не принимая ее в глубине души.
Как могло случиться, что он не замечал ее раньше? Она была просто гипнотически красива. Он не мог отвести от неё глаз.
— Почему твои глаза так печальны в такой особенный день? — спросил он шёпотом.