Точно так же после приступа оглушающего гнева Килиана охватил внезапный покой.
Позднее ему потребуются долгие годы, чтобы вернуть в душу этот покой и безмятежность.
Было решено, что тело Антона будет погребено на кладбище Санта-Исабель, где для него уже вырыли могилу.
Медсестры быстро обмыли и переодели тело под печальными взглядами Хакобо и Килиана. Дочь Хосе нарисовала у него на груди, напротив сердца, несколько крошечных точек.
— Да очистят твое тело эти знаки, нанесенные священной нтолой, — прошептала она. — Теперь наши предки примут тебя с такой же радостью и почетом, что и твои белые. Теперь ты сможешь без труда переходить из одной вечности в другую.
Погребальная процессия вышла из больницы и направилась через главный двор плантации в сторону грузовика, которому предстояло отвезти всех в город. Служащие плантации следовали за грузовиком в двух фургонах и «мерседесе» управляющего, который вел печальный Йеремиас, уговоривший Гаруса, чтобы тот позволил ему самому отвезти братьев на кладбище в память о покойном.
При виде погребального кортежа рабочие поспешно закрывали двери и окна бараков, а кое-кто начинал звонить в деревянные бубенцы.
Африканцы верили, что душа покойного находится рядом с телом до самых похорон. Даже после того, как тело будет предано земле, душа продолжает кружить вокруг тех мест, где жил покойный. Именно поэтому, когда тело несут на кладбище, вовсю звонят в бубенцы: их звон должен отпугнуть душу, чтобы она не вернулась в деревню. По этой же причине закрывают все двери и окна.
Все это объяснял Хосе, пока Килиан смотрел, как отражаются в лобовом стекле кроны королевских пальм у ворот Сампаки. На миг они показались ему горами Пасолобино, и тогда он почти поверил, что Антона хоронят в родной деревне.
Когда кто-то умирал, в его доме несколько часов шли бдения и молитвы с четками. Шепот молитв и литургия на латыни должны были успокоить и смягчить скорбь присутствующих. Пока длились молитвы, никто не плакал и не сетовал; повторение через силу одних и тех же слов и концентрация на дыхании на время отгоняли тоску. Голова была занята неустанным припоминанием, чтением и повторением молитв.
В былые времена — Килиан их помнил довольно смутно — пока мужчины сколачивали гроб, копали могилу на кладбище и таскали стулья в церковь и в дом покойного, чтобы усадить всех гостей, женщины готовили поминальный стол для родных и соседей из других деревень, пришедших отдать долг скорби и памяти. Готовили огромные котлы тушеной фасоли — традиционное блюдо на похоронах. Женщины плакали, роняя в котел слезы, одновременно споря, нужно ли класть соль: ведь слезы и так соленые.
Для детей похороны были очередным праздником, когда они могли пообщаться с родней из дальних мест, вот только, в отличие от других праздников, на этом почему-то все плакали, и у всех были красные глаза.
На следующий день самые сильные мужчины в семье поднимали на плечи простой дощатый гроб, выносили его через парадную дверь и несли по главной улице — ни в коем случае не задворками — в церковь, где служили погребальную мессу. Затем похоронная процессия во главе со священником направлялась на кладбище рядом с церковью. Здесь все прощались с телом под скорбный монотонный звон церковного колокола, разносившийся по округе в гробовом молчании присутствующих.
Килиан никогда не спрашивал, почему на похоронах всегда звонит колокол.
Теперь он это знал: по той же причине, по которой звонят бубенцы и трещотки буби. Чтобы отпугнуть душу умершего.
Но Пасолобино слишком далеко.
Найдет ли отцовская душа дорогу туда?
Они выбрали уголок на кладбище в тени огромных сейб, где предстояло упокоиться останкам Антона. Несколько мужчин с Гарусом во главе водрузили над могилой простой каменный крест, на котором по заказу братьев выбили надпись: отцовское имя, фамилия, даты и места рождения и смерти. Название Пасолобино в этом затерянном уголке Африки выглядело почти нереальным.
На похоронах братьев сопровождали все служащие плантации, включая управляющего и Мануэля, а также Хенероса, Эмилио, Хулия и другие знакомые из Санта-Исабель. Из всех присутствующих больше всех горевал Сантьяго, поскольку он приехал на остров в одно время с Антоном, несколько десятков лет назад. Время от времени Марсиаль похлопывал его по плечу, но добился лишь того, что по бледному изможденному лицу рекой потекли слезы.
Когда гроб с телом опустили в могилу — ногами в сторону моря, а головой в сторону гор, как велел Хосе, Хакобо благодарно сжал руку Хулии, и та крепко сдавила его ладонь. Он почувствовал, как другой рукой она гладит его по плечу, шепча слова поддержки и утешения.
Когда могилу засыпали землей и Мануэль подошел к невесте, сообщить ей, что все уезжают, Хакобо не захотел отпускать эту маленькую руку — мягкую и твердую, оказавшуюся вдруг такой сильной.
Наконец, Хулия встала на цыпочки, поцеловала его в щеку, торопливо и ласково погладила по лицу, глядя на него полными боли глазами, и молча удалилась.
Возле свежей могилы остались лишь Килиан, Хакобо и Хосе, который отвернулся от остальных, чтобы достать кое-какие предметы культа, тайком принесенные на похороны. Он палкой проделал отверстие в земле у могилы и посадил священное деревце, насыпав небольшой холмик. Затем окружил холмик несколькими колышками и обложил камнями.
— Это чтобы отогнать души других мертвых, чтобы они его не обижали, — объяснил он.
Хакобо демонстративно отошел, но ничего не сказал.
А впрочем, теперь его слова уже не имели значения. Так или иначе, братья скорбели по отцу и понимали, что сейчас не время для споров и свар.
Килиан не сводил глаз с выбитых на каменном кресте букв.
«Кто станет ухаживать за его могилой, когда нас здесь не будет?» — думал он.
Он понимал, что даже для Хосе будет трудно убирать могилу и приносить цветы. Йеремиас объяснил, что, похоронив своих мертвых, буби боятся бывать на кладбище и чистить надгробия. Они верят, что это может привлечь в деревню души многих мертвецов. Будь отец похоронен в Пасолобино, мать в первое время посещала бы его могилу каждый день, а позднее — каждую неделю, и всегда бы говорила с ним, сидя у подножия креста.
«Почему он вернулся из Испании? — думал Килиан. — Почему заставил меня пройти через все это?»
А вскоре ему придется вновь пережить эти последние дни, когда он будет писать письмо матери. Она захочет знать все, до последних подробностей: последние слова отца, последнее причастие, проповедь священника, поминки, на которых восхвалялись все достоинства покойного и вспоминались случаи из его жизни, число гостей и полученных соболезнований. Килиану придется подробно написать обо всем, а также заверить, что сам он здоров, несмотря ни на что, что ему есть чем заняться, жизнь продолжается, и у него много работы, а денег вполне хватает.
— О чем ты думаешь? — спросил Хосе.
— Я думал... думал о том, где он сейчас, — ответил Килиан, указывая на могилу Антона.
Хосе подошел ближе.
— Он сейчас вместе с вашими родными, умершими раньше, — сказал Хосе. — Думаю, они счастливы вместе.
Килиан понимающе кивнул и мысленно прочел простую молитву, желая отцу доброго пути, куда бы он ни направлялся.
Хакобо развернулся и зашагал к воротам кладбища, чтобы никто не видел, как он плачет.
Антон скончался в конце июня 1955 года, в тот самый день, когда в его родной долине начинались праздники в честь летних святых. В июле в Пасолобино начинался сенокос, а в августе на Фернандо-По — сбор урожая какао, который продлится до января следующего года. Это были самые тяжелые месяцы для работников сушилен.
Килиан работал день и ночь. Вся жизнь превратилась в одну сплошную работу. Во время редких минут отдыха он лишь курил сигарету за сигаретой и пил без удержу. Он стал угрюмым, молчаливым и вспыльчивым.
Хакобо и Хосе — единственные, с кем он разговаривал, — начали всерьез беспокоиться. Никто не смог бы долго выдержать такого напряжения. Сначала они думали, что его гнев и неустанная тревога вызваны чувством утраты после смерти Антона. Но неделя шла за неделей, а Килиан так и не успокоился.
Напротив: он работал за двоих, следуя бескомпромиссной и жесткой дисциплине.
Он не знал покоя, постоянно находя в сушильнях какие-то проблемы, которых раньше не было, и возмущался, что дела идут не так хорошо, как раньше. Он кричал на рабочих, чего никогда не позволял себе раньше, и был вечно озабочен воображаемыми проблемами.
— Килиан! — взмолился наконец брат. — Тебе нужно отдохнуть.
— В гробу отдохну! — отозвался Килиан с крыши барака. — Кто-то ведь должен работать!
Хосе обеспокоенно наблюдал за ним. Рано или поздно организм Килиана не выдержит. Он просто не сможет долго выдержать этой смеси эйфории и тревоги.
Вскоре после Рождества Килиан заболел. Все началось с легкого озноба, но уже к концу недели температура поднялась до сорока градусов. Только тогда он согласился лечь в больницу.
Несколько дней он пролежал в бреду. И в бреду снова и снова видел одну и ту же картину: они с отцом дома, в Пасолобино, а за окном проливной дождь. Слышно, как по дну ущелья возле дома катятся камни, снося и разрушая все на своем пути. Сколько раз воды ущелья выходили из берегов, унося самые крепкие дома! И теперь они должны покинуть дом или погибнуть. Килиан торопит, но отец не желает уходить, он говорит, что слишком устал, пусть сын уходит без него. Снаружи доносятся вой ветра и грохот дождя; Килиан безнадежно пытается докричаться до отца, но тот по-прежнему дремлет в кресле-качалке. Килиан кричит и плачет, но в конце концов все же прощается с отцом и уходит из дома.
Чья-то рука сжала его ладонь, стараясь успокоить. Открыв глаза, он заморгал, отгоняя ужасные видения; затем прищурился, разглядев лопасти вращающегося над головой вентилятора. Потом над ним склонилось знакомое лицо, и огромные ясные глаза ласково посмотрели на него.
Поняв, что Килиан пришел в себя и вполне осознает, кто он и где находится, дочь Хосе заботливо убрала с его вспотевшего лба отливающие медью пряди волос.