Казалось, сама земля дала ему добро на отъезд: в этом году урожай пострадал от внезапного нападения чарокомы — червя, объедавшего поверхность плодов какао.
Плантация являла собой жалкое зрелище. Не было ни единого плода, в котором не проделали бы ходы крошечные розовые червячки. Отверстия и черные пятна почти сплошь покрывали поверхность каждого плода. Из-за этой напасти урожаю не удалось толком созреть. Собственно говоря, кое-где со сбором урожая сильно припозднились, поскольку рост плодов резко замедлился: не только из-за недостатка тепла и прямых солнечных лучей, но и из-за действия фунгицидов, которыми опрыскивали деревья от вредителей.
Поскольку урожай уже сам по себе дался трудно, в этот год работы было намного больше обычного. Из страха перед новой атакой вредителей плантаторам пришлось принять решительные меры. После того как плоды разрезали, чтобы извлечь мякоть, скорлупу закапывали, сжигали или засыпали известью. Также сжигали и плоды-пустышки, чтобы ни единого плода не осталось на дереве, а сами деревья опрыскивали пестицидами чаще обычного.
— Гарус будет недоволен, — сказал Хосе.
Он захватил пальцами щепотку бобов, придирчиво их осмотрел, ощупал, обнюхал и снова бросил на шифер. — Из-за дождей и вредителей урожай какао не так хорош, как в другие годы.
Килиан, в свою очередь, казался чем-то раздраженным. То и дело он постукивал по полу правым мыском.
— Что с тобой? — спросил Хосе. — Что это за танцы?
— Несколько дней назад кто-то укусил меня за ногу, — признался он. — И теперь она болит.
— Покажи-ка!
Килиан сел и стащил ботинок и носок.
— Вот здесь, — он указал на ноготь безымянного пальца. — Очень сильно жжет.
Хосе опустился перед ним на колени, чтобы убедиться в своих подозрениях.
— Тебя укусил клещ, — рассмеялся он. — С тобой случилось то, что случается с деревьями какао: тебя облюбовал червяк в качестве жилища.
Увидев отвращение на лице Килиана, Хосе поспешил объяснить:
— Не пугайся, такое часто случается. Этот клещ так мал, что можно подцепить его где угодно и даже не заметить. Он устраивается между пальцами руки или ноги и впивается длинным хоботком, полным личинок. Видишь — вот здесь, под кожей, кокон, а в нем — личинки.
Килиан поспешно потянулся к ноге, чтобы оторвать кокон, но Хосе его остановил.
— О нет, — сказал он. — Кокон нужно удалять очень осторожно. Если его повредить, личинки расползутся по остальным пальцам. Были случаи, когда люди из-за этого теряли пальцы...
— Я сейчас же пойду в больницу! — Килиан, охваченный брезгливым испугом, принялся натягивать носок и ботинок со всей осторожностью, на какую был способен.
— Обратись к моей дочери, — посоветовал Хосе. — Она настоящий эксперт по извлечению клещей!
Килиан шел в больницу, стараясь опираться только на пятку и предвкушая долгожданную встречу. Вот уже несколько недель он не видел дочь Хосе. Всякий раз, сопровождая друга в Биссаппоо, он надеялся встретить ее там, но, очевидно, ей нечасто удавалось навещать родную деревню. Она делила свою жизнь между мужем и больницей. Порой Хосе сокрушался, что она замужем уже четыре года, а у них все еще нет детей.
Четыре года! Килиану просто не верилось, что прошло уже столько времени с тех пор, как он познакомился с ней в день ее свадьбы.
Воспоминания об этом дне вытеснил из памяти образ девушки, гладившей его лицо во время болезни.
После этого не было ничего. Так и не выдалось случая увидеться с ней наедине. Иногда он видел ее, решительно и деловито пересекающую двор, чтобы повидаться с Хосе. Она подходила к отцу, ласково его приветствовала, что-то объясняла, кивала или звонко смеялась, запрокинув голову, среди удушающего жара только что обжаренного какао. Килиан пользовался этими минутами, чтобы полюбоваться ею, ожидая, пока она посмотрит ему в глаза своими дивными очами темнее ночи.
Да, он от души восхищался ею. На протяжении долгих дней, воодушевленный песнями брасерос на плантации и собственными фантазиями, как вытеснит из ее жизни Моси, а она — Саде, и они будут проводить бесконечные часы друг с другом.
В который раз он проклинал злую судьбу. Из всех женщин его угораздило влюбиться в замужнюю и, стало быть, запретную для него. Так, во всяком случае, обстояло дело в Испании и, вероятно, здесь тоже.
К счастью, думал он, поднимаясь по ступенькам больницы, никто не узнает о его мыслях и чувствах. И теперь, благодаря гнусной твари, что попыталась оставить его без ноги, он получил возможность провести наедине с медсестрой несколько драгоценных минут.
Килиан вошел в большую палату, где стояли ряды коек, на которых сидели и лежали больные брасерос. Он окинул взглядом палату в поисках медсестры. К нему подошел фельдшер и спросил, кого он ищет, после чего указал на дверь в маленькую процедурную. Килиан деликатно постучал и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь.
Заглянув внутрь, он удивленно ахнул, поняв, что все его мечты развеялись как дым.
На стуле в залитой кровью рубашке сидел его брат, стиснув зубами кусочек дерева, а как дочь Хосе зашивала глубокий порез на его левой руке. Наконец, девушка закончила шить и наложила на рану кусочек марли.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Килиан.
Хакобо выплюнул деревяшку. Его лицо покрывала испарина.
— Порезался мачете.
— О чем ты только думал? — Килиан покосился на медсестру. — А что, Мануэля нет? — спросил он.
— Он уехал в город, — ответила она. — Видя, что он не сводит с нее глаз, она подумала, что, возможно, молодой человек сомневается в ее компетенции, и чуть надменно добавила: — Но я умею лечить такие раны.
— Я в этом не сомневаюсь, — твердо ответил Килиан. — Серьезная рана?
— Пара стежков — и все. Порез чистый, но глубокий, заживать будет несколько дней.
— Хорошо еще, это левая рука! — сказал Хакобо. — По крайней мере, смогу самостоятельно застегивать штаны. — Он нервно хихикнул. — Шутка. Иди сюда, Килиан, сядь рядом и поговори со мной, пока эта красотка не закончит. Первый раз в жизни меня зашивают. Очень больно, я тебе скажу.
Килиан подтащил стул, и медсестра продолжила работу. Хакобо напрягся.
— При такой красоте — и причиняешь такую боль! — заворчал он.
Хакобо изо всех сил сжимал в зубах деревяшку и тяжело дышал. Килиан нахмурился, увидев рану, и откровенно восхитился дочерью Хосе, не показавшей ни малейших признаков страха. А впрочем, он не сомневался, что она видела и более серьезные раны.
В эту минуту она как раз закончила шить, обрезала нитку, продезинфицировала рану, накрыла ее чистой марлей и осторожно перевязала.
— Слава Богу, наконец-то все закончилось! — Хакобо облизал пересохшие губы и вздохнул. — Еще чуть-чуть — и я бы расплакался.
— Не беспокойся, Хакобо. — Килиан похлопал его по плечу. — Твоя гордость не пострадает. Ты держался как мужчина.
— Надеюсь, — подмигнул он медсестре. — Здесь все моментально становится известно.
Она даже не вздрогнула — просто собрала инструменты и поднялась.
— Придете через несколько дней, — сказала она. — Дон Мануэль посмотрит рану и скажет, когда можно будет снять швы. А пока постарайтесь не нагружать руку.
Она развернулась и направилась к двери.
— Подожди! — крикнул Килиан. — Не уходи! Мне тоже нужна твоя помощь.
Она обернулась.
— Прости, я подумала, ты пришел за братом, — она слегка нахмурилась. — Что у тебя случилось?
— Клещ.
— Я сейчас вернусь, — с улыбкой сказала она. — Мне нужна бамбуковая палочка.
— Заметил, Килиан? — спросил Хакобо, когда она вышла. — С тобой она говорит, а со мной — нет.
Хакобо повел плечами.
— Возможно, я кажусь ей более серьезным, — заметил Килиан, а Хакобо натужно рассмеялся. — Слушай, если хочешь, можешь идти. Думаю, тебе захочется выпить чашечку кофе после пережитого.
— Нет уж. Я останусь здесь, пока медсестричка не закончит с нами обоими.
Килиан следил, чтобы в голосе не прорывалось раздражение. Было ясно, что в этот день он не сможет поговорить с ней наедине.
— Ну, как хочешь, — сказал он.
Он не мог поговорить с ней наедине, но мог ощутить прикосновение ее пальцев к своей щиколотке, подъему стопы, пятке — к каждому сантиметру своего тела, которые она прощупывала, одновременно поддевая бамбуковой палочкой края кокона с яйцами клеща, пока не отделила его от кожи. За несколько минут, пока длилась процедура, Килиан запомнил каждый ее жест, каждое прикосновение.
Все эти минуты Хакобо не переставал болтать о будущей поездке брата в Испанию, словно медсестры не было рядом или она предмет мебели.
Та, казалось, была сосредоточена на своем деле, но в какой-то миг Килиан заметил, что взгляд ее затуманился, а меж бровей пролегла тонкая морщинка. Это случилось в ту минуту, когда Хакобо в своей бесцеремонной манере заговорил о Саде:
— И что только будет делать без тебя Саде, братишка? Хочешь, она будет ухаживать за тобой прямо здесь? А то она так печальна!
Килиан поджал губы и ничего не ответил.
Все недели до отъезда Килиан не переставал сравнивать себя с рабочими-нигерийцами на плантации. Как и многие из них, он прибыл сюда субтильным юнцом, полным интереса к новой жизни, а возвращался зрелым мужчиной — рослым, сильным и мускулистым. Кроме того, у него уже набралось изрядное количество всевозможных подарков для родных и приличная сумма денег.
Единственное отличие заключалось в том, что брасерос возвращались в Нигерию, потому что у них заканчивался контракт, весьма умело составленный, чтобы работник не только не остался в Гвинее, но и вернулся на территорию Нигерии. С этой целью в контракте было специально оговорено, что пятьдесят процентов заработка выдается на месте, а остальные пятьдесят переводятся в их страну.
В случае же Килиана, между двумя концами его родины пролегали тысячи километров, так что поездка домой означала для него, прежде всего, воссоединение с прошлым, которое после шести лет, проведенных на плантации, казалось несколько размытым, но ничто не в силах стереть его из сердца и памяти.