В долину он прибыл после ночи, подведенной в Сарагосе, где многие женщины уже носили брюки, «фиат-1400» соседствовал с «сеатом-600», вытеснив «пежо-203», «остин-FX3» и «ситроен-CV», и уже прекратило свое существование кафе «Два мира». И с радостью узнал окрестности Пасолобино, когда поднялся по каменистой дороге, расчищенной от ежевики и сорняков, одетый все в то же серое пальто, о котором даже не вспоминал в последние годы, вслед за кобылой, нагруженной его вещами — ее вел под уздцы один из его кузенов. Килиан посмотрел на линию домов деревни, четко рисовавшихся на фоне ясного неба в холодный мартовский день 1959 года, и его охватила смесь противоречивых чувств.
Пасолобино и Каса-Рабальтуэ остались такими же, какими он их помнил, за исключением здания новой школы и нового, более просторного сеновала возле дома. Люди тоже почти не изменились, хотя время, конечно, наложило свой след.
Поначалу ему трудно было непринужденно беседовать с Марианой, чьи поседевшие волосы были, как прежде, стянуты в тугой плотный узел на затылке, тяжело было видеть множество новых морщинок на ее лице. Он даже не смог выдержать ее долгого, пристального, любящего взгляда. Килиан предпочитал говорить на общие отвлеченные темы, выстроив своего рода барьер, помогающий держать под контролем неудержимые чувства.
Мариана изо всех сил старалась его развлечь, но ни на минуту не позволяла себе ни жалоб, ни ностальгических воспоминаний, которые, как прекрасно знал сын, переполняли ее сердце.
Килиан даже завидовал ее выдержке, которой так не хватало другим женщинам, когда она поддерживала измученную, убитую горем Каталину, постоянно напоминая, чтобы не пренебрегала своими домашними обязанностями и больше внимания уделяла своему мужу Карлосу, ведь жизнь проходит очень быстро, и сама Мариана потеряла троих детей и мужа, но не опустила руки и продолжала бороться ради будущих детей, которые, как она знала, непременно родятся. Насколько она помнит, ни один дом надолго не остается пустым.
Килиан привез подарки для всей деревни. Самые дорогие, купленные в магазине «Думбо» в Санта-Исабель, для матери и сестры: дорогие хлопковые и шелковые ткани, две манильские шали, сумочки, богато расшитая скатерть и новые покрывала на кровати. Для родных и соседей он привез блоки сигарет «Кравен А» и множество бутылок лучшего шотландского и ирландского виски — настоящее сокровище для этого Богом забытого уголка — а также не виданные в Пасолобино ананасы и кокосы. На глазах изумленных соседей он взял в левую руку кокос, в правую — мачете, одним точным ударом отсек верхушку и предложил всем присутствующим попробовать таившуюся внутри жидкость и хрусткую мякоть.
Соседские дочки, превратившиеся за эти годы во взрослых женщин, кокетливо улыбались, по любому поводу забегали к ним и спрашивали, среди прочего, помнит ли он их. Килиан терпеливо отвечал на одни и те же вопросы, курил свои любимые сигареты «Румбо», слушал несколько подзабытое звучание пасолобинского диалекта, а они шептались и пересмеивались, когда он рассказывал, как говорят нигерийцы с плантации: слишком уж странно звучали в устах красивого молодого человека эти простые короткие фразы и странные незнакомые словечки.
Вызванный его возвращением ажиотаж быстро улегся, и жизнь в Пасолобино вошла в свою колею. Килиан занялся ремонтом стойл, обрезкой деревьев, заготовкой дров, очисткой стен ограды от лишайников, заготовкой сена и силоса для скота и копал огород для летних посадок.
Так он проводил долгие часы на свежем воздухе, дыша ветрами заснеженных лугов, еще спавших в ожидании робкого дуновения холодной горной весны.
Да, очевидно, здесь и впрямь мало что изменилось. Стойла времен его детства все так же обогревались теплом животных, которые уже беспокойно рвались на волю, чувствуя приближение весны. Те же струи дыма выползали из дымоходов, огибая прикрывавшие их сверху камни, положенные для защиты от ведьм.
Но теперь Килиану приходилось то и дело одергивать себя, чтобы не сравнивать привычный мир Пасолобино с островом Фернандо-По. Пусть даже сравнение будет в пользу его родной деревни — все равно он не мог не видеть, что улицы кривы и грязны; что кожа людей, пусть и белая, бледна и анемична, а тела обрюзгшие и дряблые; что покрытые черепицей крыши имеют унылый и тусклый вид; солнце здесь холодное и мертвенно-бледное, в пейзажах слишком много зеленого, климат чересчур мягкий, а Каса-Рабальтуэ — холодный и неприветливый дом, словно покрытая трещинами скала.
И теперь, когда он понял, что проведенные на острове годы оставили в душе и теле более глубокий след, чем он думал, кровь быстрее побежала по жилам. Килиан закрывал глаза, и перед ним являлся целый вихрь видений, немилосердно бросавших его к подножию колоссального пика потухшего вулкана в Санта-Исабель, овитому туманами, поросшему лесом до самой вершины и изборожденному шрамами множества ручьев.
И здесь, в этом безмолвном видении, Килиан чувствовал себя в раю, полном солнца и ливней, в раю, где день за днем пышно растут и цветут тысячи дивных растений, вновь и вновь являя собой могучий круговорот жизни.
Повторяющейся, непрестанной.
Неудержимой.
VIII
Дорога королевских пальм
2003 год
Наконец-то она в Санта-Исабель!
И Кларенс тут же мысленно поправилась: наконец-то она в Малабо!
Как же ей было трудно привыкнуть к новому названию города! А еще труднее было называть остров Биоко вместо Фернандо-По из рассказов отца и дяди.
Кларенс открыла глаза и несколько минут рассеянно смотрела, как движутся лопасти вентилятора на потолке. Стояла душная и липкая жара. Пот лился ручьями, пока она разбирала вещи, и даже прохладный душ не слишком помог.
«И что теперь?» — подумала она.
Она поднялась с постели и вышла на балкон. Ее охватила все та же вязкая духота и неистребимый запах, что преследовал ее в Малабо с первых минут, после комфортного путешествия в «Аэробусе-А-139». Еще тогда, ошеломленная мгновенной сменой декораций, она почувствовала этот запах. Она попыталась представить, что чувствовал ее отец, когда впервые сошел на этот берег, но ведь и обстоятельства тогда были совершенно другими. Кларенс была уверена, что тогда его никто так не дергал: ведь когда он прибыл в страну, в ней не свирепствовал военный режим, как сейчас.
Она фыркнула, вспомнив, как долго и с каким трудом выбиралась из современного здания аэропорта из стекла и стали: пришлось несколько раз показывать паспорт, свидетельство о благонадежности, справку о сделанных прививках и пригласительное письмо из Национального университета Экваториальной Гвинеи, и это уже не говоря о таможенном контроле, где ее заставляли открывать чемодан и просматривали его содержимое. И в довершение всех этих радостей, пришлось несколько часов таскать в руках кипу бумаг на случай, если очередной полицейский контроль потребует документы; ее предупреждали, что полиция здесь повсюду.
Она закурила и глубоко затянулась, любуясь игрой солнечных бликов на листьях пальм и других деревьев, что высились тут и там среди обшарпанных домишек, слушала крики птиц и громкие возгласы детей, игравших в футбол в соседнем переулке, и пыталась разобрать хоть что-то в болтовне мужчин и женщин в живописных одеяниях всевозможных цветов и оттенков, бродивших по улицам среди автомобилей самых разных марок и степени обшарпанности.
Какое же это особенное место! На маленьком острове, немногим больше ее долины, жили самые разные люди из самых разных стран. Здесь говорили по меньшей мере на десяти языках: португальском, английском, буби, англо-африканском, фанг, ндове, бисио, аннобонесе, французском, испанском...
Возможно, что-то уже забылось, но через несколько часов стало ясно: испанское влияние здесь по-прежнему сильно, хоть ему и приходится отчаянно бороться за жизнь.
Да, безусловно, пребывание испанцев, среди которых были и члены ее семьи, оставило на этой земле глубокий след, но никто не мог предсказать, как встретит маленький остров человека вроде нее, который никогда здесь не жил.
Она подумала о своих странных взаимоотношениях с Фернандо-По, то есть Биоко. Маленький кусочек бумаги и несколько слов, сказанных Хулией, стали единственным и бесповоротным толчком к исполнению заветной мечты ее жизни: отправиться на остров и посетить все места, что толпились в воображении с самого детства.
Наконец-то она получила возможность подняться по тропинке, по которой столько лет поднимались ее предки. Подышать тем же воздухом, которым дышали они. Полюбоваться тем же пестрым многоцветьем. Потанцевать под ту же музыку. И — прикоснуться к земле, где покоится дедушка Антон.
Кларенс мысленно поблагодарила остров за то, что он есть. Уже одно то, что она сюда добралась, стало величайшей победой, ведь это был самый смелый поступок в ее жизни, прежде посвященной исключительно учебе. У нее хватило смелости откликнуться на слабый зов, который давно звучал в ее сердце отдаленным боем барабанов.
Итак, человек старше ее, родившийся в Сампаке...
Ее совершенно захватили поиски таинственного незнакомца; она мечтала узнать его полное имя, увидеть лицо.
С той самой минуты, когда Хулия рассказала ей о Фернандо, Кларенс не давало покоя подозрение, что на острове могут жить люди одной с ней крови. А если Фернандо — ее брат? А иначе с чего бы Хулии его помнить? Кларенс боялась даже думать об этом и тем более говорить вслух. Сколько раз ее подмывало поделиться своими тревогами с кузиной Даниэлой, но всякий раз Кларенс решала еще подождать, пока не получит окончательных подтверждений — если они, конечно, есть.
Но что, если это все-таки правда?
Как ее отец мог жить, зная, что на острове растет его ребенок? И дядя... он ведь должен был знать об этом! Просто не может быть, чтобы он этого не знал... А что, если она ошиблась, и теперь вместо брата ищет кузена?
Она встряхнула головой.
Письмо было адресовано ее отцу, да и Хулия предложила поговорить именно с ним. А кроме того, она не верила, что Килиан мог так поступить. Ведь он самый прямой и серьезный человек, которого она знала. Ее дядя был человеком слова, способным бросить вызов общественному мнению ради правды и справедливости — как в конфликтных ситуациях, касающихся фермы, так и в личных отношениях с соседями и родными.