На миг она поразилась, с какой легкостью оправдывает дядю и обвиняет собственного отца. Но она уже не ребенок. Кларенс прекрасно знала, что отец вполне мог оказаться замешанным в нелицеприятной, мягко говоря, истории, и не исключено, что в итоге родился темнокожий младенец. Она сама неоднократно слышала, как у отца прорывались откровенно расистские высказывания. Видя негодование дочери, он всегда затыкал ей рот одними и теми же словами: «Я жил с ними и знаю, что говорю». На что Килиан отвечал: «Я тоже с ними жил, и не согласен с тобой». Даниэла победно улыбалась, что ее отец такой умный, рассудительный и справедливый. Так что где уж отцу признать своего черного ребенка! Да еще из Испании, спустя три или четыре десятилетия!
Кларенс поспешила унять разбушевавшееся воображение: в конце концов, из доказательств у нее были лишь клочок бумаги, не слишком понятные слова Хулии и четыре даты, которые она пересматривала снова и снова.
В первых письмах дяди Килиана не было ничего, что могло бы пролить свет на слова Хулии об интересующем ее письме. В одном письме подробно описывалось состояние здоровья дедушки Антона, упоминалось также о медсестре-туземке и тех, кто принимал участие в похоронах и поминках. Помимо Мануэля и Хулии, встретилось еще несколько знакомых имен.
После смерти Антона дядя стал писать реже, и в письмах повторялось одно и то же: в основном, речь шла о финансовом положении Каса-Рабальтуэ.
Лишь в одном письме было хоть что-то личное. Несколькими скупыми фразами Килиан старался утешить тетю Каталину, только что похоронившую ребенка, и сообщал, что скоро приедет домой, а в последующих письмах описывал во всех подробностях свое будущее путешествие: на каком корабле он поплывет, через какие города им предстоит пройти, сколько дней продлится плавание.
Он оставался в Испании до 1960 года, после чего вернулся на остров, чтобы отработать еще два цикла, каждый из которых длится два года. Таким образом, он собирался окончательно вернуться в Пасолобино в 1964 году, в возрасте тридцати пяти лет. Возможно, дядя, как и Хакобо, и многие другие, намеревался расстаться с плантациями в достаточно молодом возрасте, чтобы создать семью у себя на родине.
Однако кое-что никак не укладывалось в общую картину.
Из нескольким писем, написанных после 1964 года, можно было сделать вывод, что положение на острове стало более тревожным, чем ожидалось.
Что-то случилось в 1965 году, после смерти тети Каталины.
По времени это совпало с упоминанием о какой-то ссоре между Килианом и Хакобо, которое встретилось в другом письме. Не по этой ли причине отец оставил работу на плантации? Из-за ссоры с братом?..
Кларенс цокнула языком. Это просто немыслимо! Дружба братьев прошла сквозь долгие годы, ничего прочнее даже представить нельзя. Так что же тогда случилось?
Она посмотрела на часы. До ужина оставалась еще пара часов, и она решила пройтись. Через пару минут она уже прогуливалась по проспекту Свободы.
По приезде ей было трудно выбрать гостиницу, поскольку выбор в городе был весьма ограничен. Она сразу же исключила знаменитые кварталы Лос-Анхелес и Эла-Нгуэма, чтобы не зависеть от движения автобусов. Исторический четырехзвездочный отель «Залив» в новом порту показался неплохой идеей, но в конце концов она решила остановиться на отеле «Банту», поскольку он был намного ближе к тем местам в городе, которые она собиралась посетить, а также потому, что о нем хорошо отзывались пользователи Интернета.
Она направилась в старый город, который, хоть и не слишком походил на привычные европейские города, выглядел все же приличнее, чем грязные окраины с полуразрушенными домами и грудами мусора, которыми ей довелось полюбоваться из окна такси по пути из аэропорта в отель.
Помимо ватаг ребятишек, несколько раз окружавших странную незнакомку, чтобы получше рассмотреть, ее внимание привлекли две вещи, вызвавшие улыбку.
Во-первых — электрические провода, провисшие и опутанные лианами, переплетались друг с другом, создавая в воздухе сложные конструкции, соединяющие одну улицу с другой.
А во-вторых — странное сочетание всевозможных автомобилей, беспорядочно круживших по асфальтированным улицам. Благодаря отцовской страсти к автомобилям, которую он питал с детства, она узнала совсем дряхлые «ладу-самару», «фольксваген-пассат», «форд-сьерра», «опель-манту», «рено-21», «БМВ-С30» и несколько «джипов-ларедо», соседствующих с новенькими «мерседесами» и пикапами «тойота».
Тем не менее, Кларенс решила постараться увидеть в городе лучшее и стала рассматривать наиболее интересные здания.
Мало-помалу под слоем грязи и разрухи она разглядела совсем другой город. Малабо казался похожим на антильские или андалузские города. Здесь было множество зданий эпохи английского и испанского колониализма. Очевидно, сменявшие друг друга португальцы, британцы, испанцы и прибывшие с Антильских островов торговцы наложили на его архитектуру весьма своеобразный отпечаток. Среди покосившихся лачуг неожиданно вздымался старинный деревянный дом с галереей, напоминающий испанскую асьенду с балконами и коваными решетками.
И пальмы, множество пальм.
Наконец, она остановилась, совершенно измученная; к тому же, ей очень хотелось пить. Она услышала музыку, доносившуюся из маленького голубого здания под шиферной крышей. Повернув голову, она увидела, что это бар, такой же простецкий, как бары в их долине, которые она помнила с детства.
Внутри было два или три обитых резиной столика, венские стулья и маленькая стойка, а позади на стене висело несколько перекидных календарей, чьи страницы шевелил ветерок из вентилятора. Игравшая в баре музыка не в силах была заглушить утомительного пыхтения генератора.
Едва Кларенс переступила порог, как четверо или пятеро посетителей, сидевших за столиками, тут же замолчали и удивленно посмотрели ей в лицо. Кларенс покраснела от такого внимания и засомневалась, остаться ли ей в баре или лучше быстренько удалиться, но под конец решила вести себя, как ни в чем не бывало, и попросила бутылочку воды. Какая-то толстая женщина средних лет тут же принялась визгливым голосом задавать иностранке вопросы. Кларенс решила вести себя благоразумно и не рассказывать во всех подробностях о причинах своего пребывания на острове, тем более в этой части города. Двое молодых людей в пропотевших насквозь рубашках, сидевшие за столиком у двери, не сводили с нее глаз.
Она не спеша, но и без промедления выпила воду и со всей видимой непринужденностью вышла из бара, стараясь держаться так, словно прекрасно знает, где находится и куда направляется.
Она огляделась, и ее сердце замерло. Но... как такое возможно?
Она вежливо, хоть и поспешно простилась с хозяевами и вышла на улицу, где, к ее удивлению, уже царила ночь.
Не веря своим глазам, Кларенс встряхнула головой. Она ведь не пробыла в баре и нескольких минут. Когда же успело стемнеть?
Она двинулась по пустырной улице, пытаясь по виду знакомых зданий найти обратную дорогу. Куда же подевались все люди? И почему горят лишь некоторые фонари? Она почувствовала проступающие на лбу и шее капли холодного пота.
Ей мерещится, или она в самом деле слышит шаги за спиной? А если это кто-то из тех парней из бара?
Она ускорила шаг. Возможно, она и страдает паранойей, но Кларенс могла поклясться, что кто-то ее преследует. Она поспешно оглянулась, не сбавляя шага, и увидела двоих полицейских в форме. Она невольно выругалась. Черт побери, она как раз оставила в отеле все документы!
Она услышала, как ее окликнули, но не обратила внимания, продолжая идти быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не пуститься бежать. Свернув за угол, она столкнулась с группой подростков, которые тут же с хохотом обступили ее. Воспользовавшись их минутным замешательством, она свернула направо и пустилась бежать, петляя по улицам, лишь бы оторваться от полицейских.
Когда сердце, казалось, было готово выскочить из груди, она наконец остановилась, задыхаясь и обливаясь потом, и привалилась к стене какого-то дома, устало прикрыв глаза.
Тихое журчание дало ей понять, что где-то рядом река. Она открыла глаза и поняла, что, вместо того, чтобы идти на юг, забрела на северо-восток. Перед глазами возникла огромная зеленая стена. Но что же случилось? В самолете город казался таким простым! Кларенс даже представила незримую руку художника, расчертившего город по линейке, с безупречными параллелями улиц, разграничив ровные кварталы и решительно очертив все эти пересечения перпендикуляров полукругом набережной, отгородив от моря.
Виной столь неадекватной реакции были книги, прочитанные в самолете.
Ее охватил трепет, когда она представила себя на месте героев. Несомненно, она была храброй девушкой. Будь она трусихой — разве отважилась бы на пятимесячное путешествие на корабле, подверженном капризам штормов, зная, что впереди ждет остров, где ей грозит гибель если не от рук жестоких свирепых туземцев, которые отравляют воду, убивают мореходов и отрубают им головы, то от лихорадки?
Чтобы успокоиться, Кларенс попыталась представить себе тех людей, что на протяжении двух столетий отправлялись экспедиции, чтобы освоить эти земли — задолго до Антона, Хакобо и Килиана, которым посчастливилось прибыть на остров в самый блистательный и комфортный период колониальной эпохи.
И тут ее охватил новый приступ трепета.
Она читала, что первопроходцы спали одетыми, в обнимку с ружьем — из страха перед внезапным ночным нападением; порой членов экспедиции даже не ставили в известность об истинной цели, чтобы они не взбунтовались: многие были политзаключенными, которым обещали свободу, если они проживут два года на Фернандо-По... Словно наяву, она видела всех этих людей: предпринимателей, которым предоставляли бесплатные земли; заключенных, мечтавших о свободе; миссионеров — сначала иезуитов, затем — кларетинцев, убежденных в божественном предназначении своей проповеднической деятельности; бесстрашных исследователей, которых порой сопровождали столь же отчаянные жены...