— С вами все в порядке, Кларенс? — спросил Томас. — Едем дальше?
— Да, Томас, — сказала она, уже зная, что непременно вернется на это место, где еще не была и откуда еще не уезжала. Она непременно должна его увидеть при сияющем свете дня. — Едем в Сампаку.
С этой минуты уже не имело значения, идет дождь или нет. Даже с завязанными глазами Кларенс смогла бы пройти по этой дороге, охраняемой королевскими пальмами, до главного двора, сейчас являвшего собой сплошную перепаханную красную глину. Посреди двора возвышалось главное здание — большое квадратное строение, кое-где поддерживаемое белыми колоннами, с четырехскатной крышей и белеными стенами, на фоне которых выделялись деревянные ставни, выкрашенные зеленой краской, как и внешняя галерея, окружавшая верхний этаж, с перилами и пузатыми белыми пилястрами, тянувшаяся в обе стороны от изящной лестницы с широкими ступенями.
Томас припарковал машину у крыльца под галереей и нажал на клаксон. Сигнал был едва слышен сквозь рев тропической бури, заглушавший все звуки, кроме грохота потоков воды.
Однако, едва они вышли из машины, тут же появился серьезного вида мужчина лет пятидесяти, крепкого сложения, с продубленной на солнце кожей. Он сердечно поприветствовал Кларенс. Одет он был в шорты и голубую рубашку, его седеющие волосы были очень коротко острижены. У него было широкое лицо и глубоко посаженные глаза.
— Добро пожаловать в Сампаку! — провозгласил он. — Кларенс, если не ошибаюсь? Я Фернандо Гарус.
Услышав это имя, Кларенс окаменела. Неужели это он, «Ф» — Фернандо? Уж не об этом ли Фернандо говорила Хулия? И она так быстро его нашла? Не может быть!
— Ты гораздо моложе, чем я думала, — улыбнулась она, не переставая удивленно смотреть вокруг во все глаза.
— Ну, что скажешь? — спросил мужчина. — Все так, как ты себе представляла?
— Более или менее. Ну, разве что все цветное. Все четыре наши фотографии — черно-белые. И еще здесь слишком пусто...
— В такую погоду делать ничего нельзя. Боюсь, что показать тебе плантацию и новые посадки я тоже не смогу, как и многие постройки во дворе. Но ты же останешься на острове хотя бы на несколько дней, правда? И уж мы выберем время, чтобы все осмотреть. А сегодня, если ты не против, можем просто попить кофе и поговорить.
— Я подожду ее здесь, — сказал Томас.
— Не стоит. — Фернандо протянул ему деньги. — В полдень я собираюсь в город. Я сам ее отвезу. Как ты на это смотришь, Кларенс?
— Если тебя не затруднит... — она вынула из сумочки блокнот и ручку и попросила Томаса продиктовать свой номер телефона. — Я позвоню из отеля, если понадобится твоя помощь, — сказала она.
Молодой человек уехал, а Кларенс последовала за Фернандо в маленькую гостиную, обставленную в колониальном стиле, где он приготовил самый лучший кофе, какой она только пробовала в жизни.
Они сидели у окна в ротанговых креслах; Фернандо расспрашивал о работе и личных делах, а также о том, что привело ее в Сампаку. Она отвечала, изучая при этом его черты и жесты, пытаясь найти какое-то сходство с мужчинами ее семьи. Но нет. Ничего похожего.
А может быть, вовсе не в этом дело? Вдруг Хулия просто имела в виду, что Фернандо может помочь ей в поисках?
Кларенс решила начать с самого начала.
— Ты случайно не родственник Лоренсо Гаруса? — спросила она. — У нас дома часто упоминали его имя: он был управляющим Сампаки в те годы.
— Ну конечно, родственник, — Фернандо улыбнулся, показав верхние резцы, и сразу помолодел. — Это мой отец. Он умер в прошлом году.
— Прости, мне очень жаль.
— Спасибо, — улыбнулся он. — Но, признаться, ему было уже много лет...
— И как тебе здесь живется? — спросила Кларенс. — Ты всегда жил в Гвинее?
— Нет, не всегда. Я родился в Санта-Исабель.
Кларенс поджала губы. Хулия говорила, что тот Фернандо, которого она должна найти, родился в Сампаке.
— Мое детство прошло между Гвинеей и Испанией, — продолжил между тем Фернандо. — Потом я не возвращался сюда много лет, но в конце восьмидесятых все же решил обосноваться здесь.
— В Сампаке?
— Сначала в другой компании, в городе.
— И как же ты оказался на плантации? Она вроде не принадлежит правительству, как остальные? Я про то, что произошло после провозглашения независимости...
— На плантации остался доверенный человек, который, как мог, тянул ее на себе все годы, когда плантации все же функционировала, пусть и не так, как во времена наших отцов. Но кое-что все-таки делалось. В смысле, это ведь был единственный источник иностранной валюты, благодаря которой мы смогли выжить. После переворота 79-го года, когда было покончено с Масиасом, прежние хозяева, среди которых был и мой отец, владевший большей частью акций, лишились собственности, и правительство передало плантацию в качестве награды одному высокому военному чину.
— В таком случае, как тебе удалось ее вернуть?
— Когда этот военный умер в начале девяностых, я уже был здесь и работал над проектом развития сельского хозяйства, который финансировали Евросоюз и испанское Агентство международного сотрудничества, с целью возобновить разведение какао, а также ввести новые культуры, такие как черный перец и мускатный орех. Обстоятельства сложились так, что наследники покойного военного согласились продать плантацию. Таким образом, мне удалось вернуть то, что принадлежало моей семье с начала прошлого века, — с гордостью добавил он, — и вернуться на землю моего детства.
Фернандо предложил ей еще кофе. Она охотно согласилась.
— Полагаю, тебя назвали Фернандо в честь этого острова?
— Думаю, в любой испанской семье, как-то связанной с Гвинеей, есть хоть один Фернандо.
Кларенс покривила губы. Дело с каждой минутой все больше запутывалось.
— В твоей семье ведь тоже есть? — спросил он, неверно истолковав ее жест.
— В моей? Ах, нет. В нашей семье одни девочки, — улыбнулась она. — И нет ни одной Фернанды...
Она замолчала, спохватившись, что следует быть благоразумной.
— Прости мое любопытство, но, может быть, здесь сохранились архивы пятидесятых годов? — спросила она.
— Кое-что осталось. Перед отъездом отец спрятал личные дела рабочих в шкаф. Когда я вернулся, в кабинете все было перевернуто вверх дном, но, странное дело, ничего не сожгли. Должно быть, посчитали, что ничего опасного в этих бумагах нет.
— А твой отец — он сюда вернулся?
Фернандо пожал плечами.
— Да, конечно. Отец жить не мог без своего острова. Безумно скучал по нему. Я исполнил данное ему обещание, похоронив его останки под сейбой. Ты знаешь, до самой смерти отец мечтал вернуть плантации былое величие. — Он посмотрел в окно полным ностальгии взглядом. — Видимо, эта земля чем-то всех заражает, потому что и я чувствую то же самое. Хотя думаю, что какао из Сампаки вполне можно продавать в бо́льших количествах.
Кларенс вздохнула и решила сделать следующий шаг:
— Фернандо, раз уж я здесь... Могу я взглянуть на эти архивы? Это глупо, конечно, но мне хотелось бы знать, остались ли какие-то сведения о моем деде и отце...
— Никаких проблем. — Он поднялся с кресла. — Вот только бумаги затолкали в шкаф как попало. — Он взял стоявший в углу зонт и направился к двери. — Идем, старый кабинет как раз напротив.
Фернандо раскрыл зонт и галантно держал его над Кларенс, пока они шли через двор в сторону белого одноэтажного здания с двускатной крышей и маленьким крылечком. Кларенс порадовалась, что Фернандо так любезен и словоохотлив и с такой легкостью согласился ей помочь.
Они вошли в просторное помещение с большим письменным столом перед окном, сейчас казавшимся картиной с дождливым пейзажем. Справа половину стены занимал книжный шкаф с решетчатыми дверцами. Фернандо открыл дверцы, и Кларенс невольно ахнула: полки были беспорядочно завалены грудами бумаг. Работы здесь было на несколько часов.
— Вот видишь? — сказал он. — Здесь вся история Сампаки, перевернутая вверх дном. В какие годы, ты говоришь, здесь был твой отец?
— Мой дед приехал сюда в двадцатых годах. Отец — в конце сороковых. А дядя — в начале пятидесятых.
Кларенс взяла наугад один лист. Это был бланк, на котором слева располагались написанные от руки имена, а справа — отпечатки пальцев. Список был датирован 1946 годом. Она положила его на место и взяла другой — точно такой же, только датированный тремя годами позже.
— Ну-ка, ну-ка. — Фернандо подошел ближе. — Да, это еженедельные списки выдачи продовольствия. А вообще-то многие бумаги давно пора выбросить. — Он посмотрел на часы. — До трех часов я вряд ли смогу выехать в Малабо. Если хочешь, можешь воспользоваться этим временем и разобрать бумаги. Надеюсь, ты не против?
— Ну конечно, я не против. — Кларенс была очень рада, что ее оставили одну, и она сможет спокойно поискать сведения о детях, родившихся на плантации за несколько лет до нее. — Более того, если получится, я постараюсь привести все в порядок. Я прекрасно разбираюсь в делопроизводстве.
— Хорошо, договорились. Если что-то понадобится, поищи меня во дворе... или позвони в колокольчик. — Выйдя за порог, он указал на какую-то штуковину с внешней стороны двери. — Договорились?
Кларенс кивнула.
Оставшись наконец одна, она решила не терять времени даром. Она принялась вынимать из шкафа охапки бумаг и раскладывать их на столе. Затем достала из сумочки блокнот и записала на нескольких листах основные критерии отбора: списки работников и их контракты, распределение жилья между семьями, списки выдачи продуктов, счета-фактуры за материалы, личные карточки служащих, медицинские сертификаты и какие-то маловажные бумаги. Затем начала раскладывать документы по разным стопкам.
Час спустя она открыла очередную папку, полную личных карточек, прикрепленных к рабочим контрактам, листков выплаты жалованья и медицинских сертификатов с потертыми и не слишком четкими фотографиями молодых мужчин. Она перекладывала их один за другим, пока не узнала сначала фотографию деда, а затем — отца и дяди. Ее внезапно охватило глубокое волнение. Она представила, как эти трое ставят свои подписи, оставшиеся здесь навсегда. При виде их подписей ее охватило странное чувство, похожее на то, которое она испытала при виде королевских пальм у въезда на плантацию, но теперь к этому чувству примешивалась гордость. Слезы снова покатились у нее по щекам. Нескончаемо долгие минуты она гладила пальцем фотографии. Как они здесь молоды и красивы! И как отважны! А иначе как бы они