— Красиво, правда? — Бисила встала рядом с облокотившейся на перила Кларенс, чтобы тоже полюбоваться видом.
— Да, красиво... — Кларенс старалась подыскать подходящее слово. — Даже слишком красиво. Неудивительно, что отец влюбился в этот остров.
Бисила поджала губы.
— Полагаю, он тебе рассказывал много смешных историй о здешней жизни, — проворчала она, не отводя глаз от горизонта.
Кларенс изучала ее профиль. Что-то в Бисиле неизменно привлекало ее. Беспокойные ясные глаза и твердые губы говорили об уме, силе и решительности, хотя она казалась физически хрупкой. Лаха и Инико говорили, что она очень ответственна, трудолюбива и жизнерадостна, но Кларенс показалось, что ее гложет неизбывная тоска и печаль. Возможно, Бисила утратила смысл жизни, а вместе с ней и радость.
— Боюсь, родители рассказывали далеко не все... — призналась она.
Бисила искоса посмотрела на нее. Кларенс показалось, что Бисила всматривается в ее черты, и ей почему-то вспомнилась мамаша Саде. Сколько той может быть лет? Судя по всему, она несколько старше матери Инико. Но как же отличалась реакция Бисилы, когда та вспомнила ее отца!
— Знаете, что случилось со мной на днях? — спросила Кларенс. — Не знаю, рассказывал ли вам Инико. — Бисила удивленно подняла брови, а Кларенс продолжила: — В ресторане я встретила некую мамашу Саде. Она была уверена, что я ей кого-то напоминаю — какого-то человека, которого она знала в былые времена. — Она натужно улыбнулась. — Глупо, конечно, но я подумала, что она могла знать моего отца. — Кларенс выдержала эффектную паузу, но лицо Бисилы не выразило удивления.
— Ну, мамаша Саде знала слишком многих мужчин, — ответила она.
— Так значит, вы тоже знаете, кто он...
Бисила кивнула.
— А почему тебя так интересует, знала она твоего отца или нет? — спросила Бисила.
— Ну... — замялась Кларенс.
Она колебалась, но внутренний голос посоветовал быть честной. Да и почему бы не признаться, какая цель привела ее на остров?
Она уже открыла рот, чтобы ответить на вопрос Бисилы, но тут неожиданно вмешался Инико.
— Ах, вот вы где! — послышался рядом его голос. — Кларенс, нам пора, — сказал он, не глядя ей в глаза. — Мне хотелось бы добраться в Уреку до темноты.
Женщины направились к выходу. Аманда и Ховита почти насильно вручили им несколько свертков с едой и мешочек с кокосовым печеньем, которое так понравилось Кларенс. Те же веселые ребятишки, что их встретили, и даже в большем количестве, окружили их снова. Белая женщина стала величайшей новостью этого дня, а, возможно, и года.
В последнюю минуту Кларенс заметила, как взгляд Бисилы упал на простенькое ожерелье, которое Инико надел ей на шею, и на лице мелькнуло странное, но уже знакомое выражение. Кларенс гадала, означает ли это что-либо, или крохотная ракушка пробудила какие-то воспоминания. Глаза Бисилы заволокли слезы, и, прежде чем они покатились по щекам, Бисила крепко обняла Кларенс на прощание, словно они расставались на веки вечные.
Уже в машине Кларенс не переставала думать о Бисиле. Она жалела, что так и не отважилась подробнее расспросить женщину о ее жизни. Подавляющее большинство гвинеек возраста Бисилы не имели образования и занимались исключительно женскими делами: домом, кухней, обработкой земли и воспитанием детей. В лучшем случае, некоторые торговали на рынке. И, судя по рассказам Риэки, Мелании и Борихи, сейчас положение дел не слишком изменилось, несмотря на то, что конституция страны — в теории — охраняла и защищала женщин наравне с мужчинами, утверждая, что те и другие имеют равные права и обязанности. Однако, по словам ее новых подруг, на практике на их долю по-прежнему оставались одни лишь обязанности.
Но Бисиле каким-то образом удалось стать независимой, начать учиться еще в колониальную эпоху. Кларенс не знала, сколько могла зарабатывать женщина в те времена, но подозревала, что не так уж и много, причем ее заработок был еще и единственным доходом семьи.
Так как же удалось Бисиле в тех условиях поднять двоих сыновей без помощи мужчины?
— Ты так долго молчишь? — раздался над ухом голос Инико. — О чем ты думаешь?
Впервые после истории с банейскими ребятишками Инико обеспокоился ее душевным состоянием.
Белые линии по обочинам узкого асфальтированного шоссе змеились в зелени наползавших на дорогу кустов.
— Я думала о твоей маме, — ответила Кларенс. — Мне хотелось бы побольше узнать о ней. Мне она кажется совершенно особенной женщиной.
— И что же ты хотела бы узнать? — спросил он дружелюбным примирительным тоном, который Кларенс расценила как желание извиниться за недавнюю размолвку из-за монет.
— Ну, например, как вышло, что она живет не в Банее, вместе с родными? Как случилось, что она обосновалась в Малабо? Как она смогла получить образование? Сколько раз была замужем? Кто твой отец? А отец Лахи? Как ты жил в Сампаке?
— Стой, стой! — перебил он, притворяясь ошеломленным. — Слишком много вопросов сразу!
— Прости, но ты сам спросил, что мне хотелось бы знать.
Кларенс боялась снова рассердить его своим любопытством, но Инико вовсе не казался рассерженным.
— Моя мама, — начал он, — работала помощницей медсестры в больнице при плантации в Сампаке. Она вышла замуж за одного из тамошних рабочих. Там я и родился. Мой отец погиб в перестрелке, и мы перебрались в Малабо. Примерно тогда у нее была связь с каким-то мужчиной, от которого родился Лаха, но больше я об этом ничего не знаю. Она никогда не хотела об этом говорить, и мы тоже не горели желанием обсуждать эту тему. О своем детстве в Сампаке у меня остались довольно смутные воспоминания; я помню школу и бараки, где жили нигерийцы. Помню, что за мной присматривала соседка. Потом я много лет жил в деревне с бабушкой. Мне там нравилось больше, чем на плантации, потому что там я чувствовал себя свободным.
В эту минуту в памяти Кларенс всплыли обрывки писем, в которых говорилось о какой-то медсестре, ухаживающей за дедушкой Антоном на смертном одре. Что, если руки, отиравшие смертный пот с его лба, принадлежали женщине с лицом Бисилы?
Может ли такое быть?
Какое-то время они задумчиво молчали. Инико вел машину, глядя вперед и положив локоть на открытое окно.
— А что с ней было после этого? — спросила наконец Кларенс.
— После чего?
— Как Бисиле удалось остаться в стране, когда многим другим пришлось уехать после того объявления независимости от Испании в шестьдесят восьмом? Ведь тогда депортировали многих буби и нигерийцев.
— Видишь ли, я думаю, она не представляла никакой политической угрозы. А кроме того, ее познания в полевой медицине были ничуть не хуже, чем у дипломированных врачей, а может быть, даже лучше, так что она оказалась весьма полезной...
Он вдруг резко замолчал, и по его лицу промелькнул застарелый гнев; Кларенс поняла, что он вспомнил о преследованиях, которым подверглись жители его деревни, когда к власти пришел диктатор Масиас. Кларенс пожалела, что растревожила ему сердце своими вопросами. Она положила руку ему на колено и решила сосредоточить внимание на окружающем пейзаже. Инико благодарно накрыл правой ладонью ее руку, удерживая руль левой.
Они оставили позади маленькую убогую деревушку Риабу, в колониальную эпоху известную как Консепсьон, что протянулась вдоль берега моря беспорядочным переплетением узких улочек без тротуаров, но зато тонувших в буйных зарослях, готовых заполонить все вокруг, застроенную прямоугольными одноэтажными строениями, похожими на бараки, и поехали в южную часть острова.
— А что значит «Инико»? — спросила наконец Кларенс. — Разве у тебя нет другого имени? Я думала, здесь у всех по два имени: испанское и гвинейское.
— Что-то вроде Инико-Луис? — усмехнулся он.
— Да, примерно так! — рассмеялась Кларенс.
— На самом деле у меня только одно это имя, и оно нигерийское, — объяснил он. — Священник в школе говорил, что с нашими именами Бог нас не примет, и мы пойдем прямо в ад. Но я не боялся и отзывался, лишь когда меня называли настоящим именем. В конце концов я победил.
— А что оно означает? — спросила Кларенс.
— «Рожденный в тяжелые времена», — ответил он.
— Очень тебе подходит... Тебе пришлось жить в кошмарную эпоху, когда колонизаторский режим сменила независимость; да и все остальное, что ты пережил потом...
— Даже если бы меня не назвали Инико, полагаю, со мной случилось бы все то же самое. Имя обладает не такой уж большой силой.
— Да, но столь говорящее имя делает тебя особенным.
— Ну, у нас сложилась неплохая комбинация особенных людей. — Кларенс — город и вулкан одном лице... — Его голос зазвучал теплее и мягче. — Рядом с Инико, рожденным в тяжелые времена. И что же нас ждет при таком сочетании?
Хоть он и посмотрел искоса, Кларенс смогла заметить в этом взгляде откровенную чувственность. Она ощутила, как от нескромных мыслей щеки вспыхнули огнем сквозь остатки солнцезащитного крема, которым она мазалась днем. Нужно воспользоваться этой волшебной минутой, прежде чем та ускользнет, укрепить тонкую ниточку, спряденную невидимой пряхой, чтобы связать их воедино, прежде чем та растает.
— Вот именно, — ответила она, стараясь, чтобы в голосе прозвучал намек. — Чего нам ждать от вулкана и воина-буби?
«Пожара, — подумалось ей. — Необоримого и всепоглощающего».
Ей показалось, что окружавшие их густые непролазные джунгли внезапно умолкли. Куда девалась вся суета и птичий гомон, сопровождавшие их всю дорогу? Ей казалось, что кто-то тайно наблюдает за ней. К своему облегчению, она вдруг вспомнила, что, в отличие от континентальной части, на острове нет крупных зверей, вроде слонов или львов — только обезьяны. И все же такое безмолвие казалось подозрительным.
Вскоре стемнело. Словно прочитав ее мысли, Инико сообщил:
— До Уреки уже недалеко.
От этих слов в ее груди встрепенулась новая надежда. А если в конце путешествия ее ждет вознаграждение? Если там кто-нибудь вспомнит ее отца?