— Как вы можете это пить? — спросила она.
Напиток обжег ее горло, а глаза наполнились слезами.
По другую руку от вождя сидел человек настолько худой, что сквозь кожу проступали кости. Его звали Габриэль, и он был примерно одних лет с Димасом. Повернувшись к ней, он ответил:
— Мы готовим его традиционным способом. Взбираемся на пальмы при помощи тонких тросов и петель из лиан, срезаем мужские соцветия, — он махнул рукой, словно и впрямь что-то срезал, — и собираем стекающую жидкость в кувшины или сосуды из сушеной тыквы. Затем оставляем полученную жидкость бродить несколько дней, а то происходит очень, очень медленно. Да, вину нужно выстояться, чтобы набраться крепости.
— Как и буби, — вставил Инико, и все засмеялись, дружно закивав.
Ужин подошел к концу, и вождь принял серьезный вид. Все замолчали, и Димас начал рассказывать на испанском историю своего народа, которую, несомненно, все уже слышали тысячу раз, как подумала Кларенс, но никто не выразил ни малейших признаков недовольства. Напротив, все закивали, когда Димас начал рассказывать, как несколько тысяч лет назад на острове высадились первые буби; о войнах между разными племенами за лучшие земли; о мудрости королей буби и их подвигах; об удачном расположении Уреки, которую трудно было отыскать во времена работорговли; о прибытии на остров первых колонизаторов и столкновениях с ними; и, наконец, о жизни при испанцах.
— Моламбо, Лорите, Лопоа, Моадиабита, Сепаоко, Мооката, А-Лобари, Оритье... – торжественно провозгласил Димас имена королей.
Кларенс закрыла глаза, слушая пересказ истории земли буби, и перед ее глазами вставали картины эпохи рабства и противостояний между буби и испанцами, имевших место, пока не было заключено окончательное перемирие.
— Колонизаторы отменили саму должность короля, — прошептал Инико. — Но для нас король по-прежнему остается национальным символом. Я знал Франсиско Малабо Беосу. Он был нашим духовным отцом. Заметь, он родился в 1896 году, а умер всего пару лет назад, в возрасте ста пяти лет.
— Просто не верится! — прошептала Кларенс. — Учитывая среднюю продолжительность жизни...
— Слушай, — перебил ее Инико, — сейчас начнется часть, которая мне особенно нравится: рассказ о подвигах Эсааси Эвееры.
Димас принялся рассказывать о жизни местного короля Моки, провозгласившего себя королем Риабы, а затем — Малабо. Он описывал Эсааси Эвееру как сильного, отважного и решительного юношу, который так сильно ненавидел колонизаторов, что со всей яростью нападал как на поселенцев, явившихся из-за океана, чтобы присвоить пахотные земли, так и на своих соотечественников-буби, проявивших симпатию к белым. В конце концов, колонизаторы взяли его в плен и заточили в тюрьму «Блэк-Бич» вместе с женами, которых тюремщики зверски избивали и насиловали в присутствии короля, объявившего голодовку.
Воцарилось глубокое молчание, когда Димас рассказал о конце Эсааси Эвееры, который был, по версии колонизаторов, обращен в истинную веру, крещен и похоронен под именем Пабло Сас-Эбуэры, а по версии буби, убит колонизаторами и похоронен в горах Моки сидящим на троне, как, по обычаям буби, принято хоронить королей.
Димас закончил беглый обзор истории острова и перешел к описанию собственной жизни. Под конец Инико иронично прошептал ей на ухо:
— А сейчас Димас расскажет, как хорошо жилось, когда здесь правили люди твоего народа.
И действительно, вождь с воодушевлением рассказал о своей молодости в Санта-Исабель; о том, как уютно ему жилось в городе, в маленьком домике, вместе с женой и детьми; он работал бригадиром батас — или, попросту говоря, рабочих — на плантации какао под названием Констансия, и его жалованья вполне хватало, чтобы приобрести машину, а его дети могли ходить в школу.
Краем глаза Кларенс заметила, как Инико сердито уставился в пол. Было ясно, что эта часть рассказа ему совершенно не нравится.
Димас ненадолго прервался, чтобы сделать глоток из своей плошки, и Кларенс не замедлила вмешаться:
— А эта плантация, Констансия... она далеко от Сампаки?
— О, совсем рядом. На Сампаке нечасто бывал, но знал людей, которые там работали. Там был один врач... — Димас прикрыл глаза, вспоминая. — Его звали Мануэль. Очень хороший человек. Однажды он мне сильно помог. А потом уже я его отблагодарил. Мне хотелось бы знать, жив ли он еще?
У Кларенс замерло сердце. Врач по имени Мануэль? Примерно одних лет с Димасом, прикинула она, сопоставив даты. И какая ей от этого польза? Не сюда же посылали деньги — в эту захолустную деревушку? В этом не было никакого смысла.
— А вы не знаете, была ли у этого Мануэля жена по имени Хулия? — спросила она.
Димас удивленно вытаращил глаза.
— Да-да, я помню, именно так и звали его жену... Дочка дона Эмилио... — голос его зазвучал совсем тихо. — Ты что, в самом деле их знаешь?
— Мануэль не так давно умер... Хулию я знаю лучше... — Кларенс не хотела показаться излишне заинтересованной. — Они были здесь вместе с моим отцом Хакобо и дядей Килианом. — Она вглядывалась в лицо вождя, однако не заметила в нем никаких перемен. — Может, вы их помните...
Димас покачал головой, что-то проворчав себе под нос.
— Имена мне определенно знакомы, — ответил он. — А вот лица стерлись из памяти. Возможно, кого-то из них я и знал, но с тех пор прошло столько лет...
Кларенс решила сделать еще один ход. Она хотела знать, есть ли хотя бы крошечная вероятность, что Димас — один из тех друзей из Уреки, через которых, предположительно, пересылал деньги ее отец. Но кому? И почему?
— Так говорите, Мануэль вам помог, а потом вы его отблагодарили...
Димас потер лоб, словно хотел остановить поток воспоминаний о той эпохе.
— Тогда были трудные времена для всех: и для негров, и для белых...
— Белые посадили в тюрьму твоего брата, — резко вмешался Инико, которого раздражали ностальгические воспоминания Димаса. — Они отправили его в «Блэк-Бич». И там его пытали.
Димас сначала кивнул, но затем покачал головой:
— Его убили не белые. Его убил Масиас. Это он уничтожил всех, кто развивал экономику и поднимал страну из руин. Как, кстати, и я.
— Масиаса привели к власти белые, — упрямо стоял на своем Инико.
— Но они же дали вам независимость, — заявила Кларенс, пользуясь возможностью вернуться к интересующей ее теме. — Разве вы не этого хотели?
— Мне никто не давал независимости, — оскорбленно ответил Инико, не глядя на нее. — Я буби. Первыми жителями этого острова, истинными его уроженцами, до того как на него наткнулся первый корабль волей злодейки-судьбы, были буби. Тогда здесь не было ни португальцев, ни испанцев, ни англичан, ни фангов. Но когда у Испании не осталось другого выхода, кроме как дать Гвинее независимость, поскольку этого требовала ООН, они сделали это самым вредительским способом, какой только смогли придумать: внушили параноику-фангу блестящую мысль, будто мы с ними — один народ! Как будто возможно соединить день и ночь!
Он скользнул взглядом по лицам присутствующих и повысил голос:
— Этот остров и Мбини — континентальная часть Гвинеи — до той поры были разными мирами; их населяли совершенно разные народы. Традиции буби очень отличаются от традиций фангов. — Он повернулся к Кларенс, и она увидела, как его глаза сверкают от ярости. — Тебе только что рассказали, как мы, буби, делаем пальмовое вино. Мы взбираемся на дерево, срезаем цветонос и сцеживаем жидкость в кувшин. А знаешь, как поступают фанги?
Он даже не ждал ответа.
— Они срубают пальму... Да, Кларенс, люди из твоей страны вынудили нас принять свод законов, единый и нерушимый, зная, что он все равно не будет работать, а потом еще жаловались, что мы создаем им проблемы. А что случилось потом? Ты слушала Димаса? Ему еще повезло: он смог укрыться в этом захолустном местечке...
Старики закивали. Кларенс поджала губы, рассерженная как вмешательством Инико, так и его тоном.
Как только речь зашла о политике, всеобщее настроение совершенно изменилось. А хуже всего было то, что Кларенс понимала: у нее не будет другой возможности расспросить Димаса, не возбудив подозрений навязчивым любопытством.
— Ты прав, Инико, — мягко вмешался Габриэль. — Но в тебе говорит сердце, не разум. Прежние времена не вернутся. Прежде мы жили за счет какао, теперь — за счет нефти.
— Да какая разница? — сплюнул Инико. — Они хотят превратить остров в пустыню! Уверен, что тогда хотя бы этого никто не хотел.
Кларенс нахмурилась. Как она могла объяснить, что он ошибается, что нефть может означать прогресс для народа? В ее памяти были еще живы воспоминания детства, когда Пасолобино была бедной деревушкой. Неасфальтированные дороги, электричество и подачу воды часто отключали; провода опутывали все стены; иные дома чуть ли не разваливались, а медицинское обслуживание явно оставляло желать лучшего. Она еще помнила, как забивали свиней, как доили коров, отстреливали дроздов; помнила охоту на серн, чистку стойл, заготовку сена на зиму, грязь на улицах, по которым гоняли скот, и еще более непролазную грязь на дорогах.
Когда ей было десять лет, не так уж давно, любой поднявшийся в горы француз или увидевший фотографии деревни американец мог подумать, что они до сих пор живут в Средневековье. Хотя уже по меньшей мере сорок лет назад Испания сменила курс, превращая такие вот затерянные в горах деревушки вроде Пасолобино в рай для туристов. Точно также и этому крошечному кусочку Африки требуется время, чтобы свести концы с концами.
— Не могу с тобой согласиться, Инико, — сказала она. — Там, где я живу, благодаря снегу жизнь многих людей стала намного лучше...
— Я тебя умоляю! — сердито перебил он. — Ну что ты сравниваешь? Здесь есть деньги, коррумпированное правительство и миллионы людей, живущих в тяжелейших условиях. Полагаю, ты даже не представляешь, что это такое.
Кларенс бросила на него суровый взгляд, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ответить какой-нибудь дерзостью, унизив тем самым перед всеми жителями Уреки. Она не привыкла, чтобы с ней разговаривали в таком тоне, да еще и с пренебрежением оспаривали ее мнение. К счастью, остальные, казалось, не обратили внимания на ее реакцию, поскольку нарастающий ропот говорил о том, что они вовсю обсуждают сказанное до этого.