— Еще по пиву? — предложил Лаха, вставая.
— Да, пожалуй.
«Самое скверное во всех этих прощаниях, — думала она, — это то, что, еще не успев уехать, начинаешь скучать даже по таким пустякам, как это несчастное пиво».
В этот момент появился Инико и сел рядом с ней. В руке он держал пластиковый пакет.
— Прости, что опоздал, — сказал он, подмигнув. — Никак не мог. Вот, возьми. — Он протянул пакет. — Мама просила тебе передать.
Кларенс открыла пакет и извлекла оттуда круглую шляпу из ткани и пробки.
— Пробковый шлем? — спросила она, удивленно разглядывая сей предмет.
Шлем казался довольно поношенным, и у него была сломана внешняя кромка.
— Она сказала, что он должен тебе понравиться, — пояснил Инико, — ведь когда-то он принадлежал человеку, похожему на тебя. — Он поднял руки. — Только не спрашивай, я тоже ничего не понял. Да, и еще она несколько раз повторила, что передает тебе свои наилучшие пожелания, чтобы, где бы ты ни была, везде нашелся бы человек, который бы их для тебя исполнил.
— Это какая-то особая формула прощания у буби или что-то еще? — спросила Кларенс.
— Не уверен, — признался он. — Во многом мама остается для меня загадкой.
Кларенс задумчиво рассматривала пробковый шлем. Вскоре вернулся Лаха с двумя бутылками пива.
— Не хочешь пива? — спросила Кларенс.
— Мне пора. Завтра рано вставать. — Она уловила фальшь в его голосе и молча поблагодарила за понимание. Лаха знал, что сейчас, в последний вечер, Инико и Кларенс не нужна компания.
Кларенс поднялась, чтобы крепко обнять его на прощание, и ее глаза снова наполнились слезами, когда Фернандо Лаха удалялся по широкому дощатому причалу старого порта Малабо, где десятки лет назад грузили на корабли мешки с какао, которые развозили по всему свету.
Самолет приземлился в Мадриде точно в назначенный час. Такси доставило ее на вокзал, где она села на поезд. Три часа спустя Кларенс прибыла в Сарагосу, ошеломленная столь быстрой переменой обстановки, которая за последние месяцы стала еще более резкой, благодаря междугороднему поезду-экспрессу. Она устала, но уже через пару часов вполне могла добраться до своей деревни. Однако от этой идеи она отказалась. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя.
Постели в отеле в Малабо, которую она еще прошлой ночью делила с Инико, всего через день суждено было превратиться в ее одинокую постель в Пасолобино. Она не могла так быстро смириться с этой переменой. Не могла так быстро перенестись из объятий Инико и роскошных пейзажей острова в суровые горы родной долины. На миг она позавидовала тем, кто долго плыл на корабле в начале минувшего века. Долгие дни, проведенные в море, помогали душе перестроиться, возможно, даже забыть о прошлом и подготовиться к следующему жизненному этапу.
Она решила провести ночь в Сарагосе. Ей необходимо было побыть одной, хотя бы несколько часов. Возможно, утром она все увидит совсем в другом свете?
Она упала на кровать в своем номере и закрыла глаза, совершенно измученная долгой дорогой, приняв душ и смыв с кожи липкий пот, сопровождавший ее все последние недели, но так и не смогла заснуть. Инико не желал ее отпускать, хотел быть рядом, на ней, под ней...
Почему ее потянуло к нему, а не к Лахе? Разве не проще было бы завязать отношения с человеком, чей образ жизни так похож на ее собственный? К тому же, объективно Лаха был привлекательнее брата и гораздо моложе. Он умен и образован, прекрасный собеседник. Он привык путешествовать и общаться с разными людьми...
Так нет же, угораздило ее влюбиться в Инико!
Она криво усмехнулась. Духи, чьей властью пронизан каждый сантиметр этого острова, явно не ищут легких путей! Или, возможно, на самом деле все намного проще, и случай лишь позаботился о том, чтобы соединить воедино две разлученные половинки одной души? Ведь между ней и Инико возникла настоящая духовная близость, полное взаимопонимание, и хотя он никогда не сможет жить в каком-либо другом месте, кроме своего Биоко, а она никогда не сможет жить вдали от Пасолобино, безумное счастье последних дней останется с ними до конца жизни.
Глаза ее наполнились слезами. Это знание наполнило ее сердце глубокой печалью, потому что цепи, которыми каждый приковал себя к своему миру, не под силу разбить ни любви, ни страсти.
Быть может, если бы они с Инико были моложе, то во время прощания в аэропорту молча упали бы в объятия друг друга, прекрасные в своем драматизме. И возможно, если бы им пришлось расстаться по не зависящим от них обстоятельствам, боль разлуки терзала бы их всю оставшуюся жизнь. Однако любовь их была осознанной, страсть — обоюдной, и разлука стала совершенно иной драмой — более жестокой, более безысходной — если это было вообще возможно.
Так она думала, утирая платком слезы и решив, что дальше пойдет по жизни, не позволяя ничему столь глубоко затронуть сердце, чтобы не пришлось долго и мучительно изживать невыносимую боль.
Как она будет тосковать по этому мужчине!..
Инико олицетворял собой силу волн пляжа Риабы, величие и неудержимость пенистых горных рек, что срываются со стометровой высоты скал Моки, стремительность водопада Уреки, яростный напор тропической бури, треплющей кроны пальм... Да, ей будет недоставать всего этого. Но особенно будет недоставать непоколебимой твердости хранителя острова, преданного наследника великого жреца буби, abba moote, к подножию которого она возложила свой маленький дар в обмен на желание.
Она еще совсем молода. Несомненно, на протяжении ее жизни прорастут еще многие семена, с помощью богов или без нее. Но вот хватит ли у нее решимости вовремя собрать урожай, или ему так и суждено бесполезно погибнуть?
Все эти раздумья преследовали ее весь день, пока она наконец не припарковала машину во внешнем дворе Каса-Рабальтуэ.
Первой навстречу выбежала двоюродная сестра.
— Ну, что, Кларенс? — спросила она. — Сделала, что собиралась? Родители оказались правы?
— Ты не поверишь, Даниэла, — ответила Кларенс, — но тамошняя жизнь не ограничивается одной лишь Сампакой и вечеринками в Санта-Исабель...
Войдя в дом, она ощутила огромную радость от встречи с родными, смешанную со смутной тревогой, что ее догадка, будто у нее есть брат, может быть связана, с одной стороны, с неожиданным чувством равнодушия и неприятия к родному Пасолобино, а с другой — с неизбывной тоской по Биоко, по-прежнему терзавшей ее сердце.
— Расскажи, что ты там ела все эти недели? — Кармен, как всегда, думала о том, чем бы заполнить тарелку дочери.
— Ты ела черепаху? — спросила Даниэла. — А змею?
— На самом деле змеиное мясо, — поспешил ответить Хакобо, — очень нежное и вкусное. А суп из черепахи — просто деликатес. Правда, Килиан?
— Почти такой же деликатес, как жаркое из обезьяны, — шутливо ответил Килиан.
— Кларенс! — Даниэла широко распахнула огромные карие глаза. — Я не верю, что там еще едят подобные блюда и что ты их пробовала!
— Я ела в основном рыбу — правда, очень вкусную, — ответила Кларенс. — И мне очень понравился пепе-суп.
Хакобо и Килиан рассмеялись.
— Я вижу, вы помните этот пикантный рыбный суп!
Оба кивнули.
— И конечно, там было много фруктов — папайя, ананасы, бананы...
— О, гвинейские жареные бананы! — воскликнул Хакобо. — Это настоящий деликатес! В Сампаке у нас был повар-камерунец, который готовил лучшие на свете жареные бананы...
Кларенс сомневалась, что сможет рассказать о своей поездке все по порядку.
В этот вечер все были и преисполнены радости и нетерпения. Наконец, Килиан принял серьезный вид и спросил, как ей понравился остров. Она неустанно говорила на протяжении нескольких минут, и никто ни разу ее не перебил. Она рассказала о наиболее забавных происшествиях, о самых интересных достопримечательностях, которые посетила, о любопытных особенностях культуры буби. Чудесная поездка по восточной части острова сжалась в ее рассказе до простого перечисления названий посещенных деревень, якобы, в компании двух профессоров Малабского университета, помогавших ей в ее работе.
Рассказ о своих визитах в Сампаку она намеренно оставила на самый конец. Кларенс рассказала, как приехала на плантацию, как делают какао. Внезапно она поняла, что вокруг воцарилась мертвая тишина. Даниэла и Кармен внимательно слушали. Хакобо вертел в пальцах корочку хлеба, непрестанно покашливая, словно у него першило в горле. Килиан сидел, уставившись в тарелку.
Кларенс, поняла, что ее рассказ перенес их в иное место и в иные времена, и решила поведать об одной из главных сенсаций.
— А вы знаете, что больше всего меня поразило за все время пребывания на Биоко? — спросила она. — Кто-то до сих пор приносит цветы на могилу дедушки Антона.
Кармен и Даниэла удивленно охнули.
Хакобо замер.
Килиан поднял взгляд и пристально уставился на племянницу, чтобы убедиться, не лжет ли она.
— Вы не знаете, кто бы это мог быть?
Оба покачали головами, нахмурив брови.
— Я думала, может быть, Симон... Но нет, не похоже, — покачала она головой.
— А кто такой Симон? — спросила ее мать.
— Дядя Килиан, — обратилась к нему Кларенс, — в Сампаке я познакомилась с одним человеком, уже стариком, который сказал, что был твоим боем все те годы, что ты там провел.
Ей показалось, что глаза Килиана затуманились.
— Симон... — прошептал он.
— Вот только не говори, что бывают такие совпадения! — весело крикнул Хакобо. — Подумать только: Симон еще жив и живет в Сампаке! А как ты ухитрилась с ним поговорить?
— Вообще-то, это он меня узнал меня. Сказал, что я очень похожа на вас.
Она вспомнила, что мамаше Саде ее лицо тоже показалось знакомым, но ничего не сказала. Не сейчас, решила она. Позже.
— Так вот, нас познакомил один человек, с которым я познакомилась еще раньше, он тоже работает на плантации. Его звали... его зовут Инико, — она едва смогла произнести его имя.
Он уже превратился в героя рассказа. Он перестал быть мужчиной из плоти и крови.