— Что ты собираешься надеть? — спросила она. — Шествие вот-вот начнется.
Согласно установившейся традиции, каждый год несколько крепких мужчин несли на плечах по улицам деревни изображение святого. За ними следовали женщины и дети, одетые в национальные костюмы долины. После окончания шествия фигуру святого устанавливали на площади, где жители деревни устраивали танцы, а затем фигуру снова возвращали в церковь до будущего года.
Национальный костюм состоял из множества нижних и верхних юбок, корсажа на шнуровке и всевозможных платков и шейных косынок. Кларенс потребовалось больше часа, чтобы все это на себя надеть. Ох уж эти наряды, прически, шейные и головные платки... Впервые в жизни ей было лень наряжаться.
— Ну, а ты, Даниэла, чего ждешь? — спросила она, как спрашивала каждый год. — Почему не одеваешься?
— Я? — переспросила та, с улыбкой пожав плечами. — Ну, меня это никогда особо не привлекало. Но мне нравится, когда ты наряжаешься. Кстати, кого ты выбрала в этом году себе в пару для танцев?
— Кого-нибудь найду, — равнодушно бросила Кларенс.
Кларенс закрыла глаза, представив рядом с собой Инико, одетого в темные облегающие штаны, белую рубашку с подвернутыми до локтя рукавами и безрукавку, с широким поясом вокруг талии и с платком на голове.
«Вот бы все эти зеваки рты разинули!» — со злорадной усмешкой подумала она. Как бы он выделялся своим могучим ростом среди всех этих парочек, как бы грациозно он прыгал и кружился под звуки кастаньет, украшенных разноцветными лентами.
Она закусила губу, как живого, увидев перед собой Инико, которого никак не могла изгнать из памяти с той самой ночи на дискотеке в Малабо. После него все другие мужчины казались ей ущербными. Никто из них не обладал его необоримым магнетизмом. Никто.
— Мы всегда можем обратиться к нашим холостым кузенам... — напомнила Кларенс.
— Радость моя, это, конечно, неправильно, но все же что-то в этом есть. Боюсь, в виду такого положения дел, нам придется вернуться к старинным обычаям. Кстати, ты знаешь, что теперь больше не нужна папская булла, чтобы выйти замуж за кузена?
— Ну что ты глупости говоришь! — рассмеялась Кларенс. — Идем, уже пора!
— Подожди минутку... — Даниэла в последний раз поправила ей прическу. — Кстати, ты заметила: у тебя появилось несколько седых волос? Говорят, они появляются от сильных переживаний.
«Неудивительно», — подумала Кларенс.
Прошло уже несколько недель, а дело так и не сдвинулось. Хакобо и Килиан упорно избегали гвинейской темы, а она не отваживалась спрашивать напрямую. Месяц назад в Пасолобино снова приехала Хулия, но они с тех пор виделись всего пару раз. Оба раза Кларенс старалась переключить разговор на свою поездку, постоянно упоминая имена Саде, Бисилы, Лахи и Инико, но, если ее подруга что-то и знала, то упорно хранила молчание. С тех пор у Кларенс возникло ощущение, что Хулия стала ее избегать.
Сколько раз ее одолевало искушение пойти к отцу и высказать ему все свои подозрения; но всякий раз она отступалась. Она должна иметь неопровержимые доказательства, чтобы пытаться разоблачить семейную тайну подобного рода. И с каждым разом она чувствовала себя все более растерянной: подсказки Хулии привели ее в тупик, из слов и реакций Хакобо и Килиана она тоже мало что смогла почерпнуть, и, в довершение всего, так и не сумела понять, что означают загадочные слова Симона. Он, помнится, сказал, что, если ее глаза не дают ответа, она должна искать его у колокола буби. Да уж, загадка...
В общем, она решила набраться терпения и ждать, пока небо пошлет ей знак. Как будто это так просто...
— Ты молчишь, Кларенс, — голос Даниэлы вывел ее из раздумий. — Я спросила, чем ты так озабочена.
— Ах, прости, — ответила Кларенс. — В последние дни у меня слишком много свободного времени. Вот вернусь к работе, и все пройдет.
— Да, конечно. Папа тоже последние недели ходит задумчивый и выглядит как будто виноватым. Не замечала?
Кларенс кивнула. В последнее время Килиан все больше либо бродил по полям и окрестным дорогам, либо сидел в своей комнате. После ужина он больше никогда не оставался поболтать с остальными. И по правде говоря, он вообще почти не разговаривал за столом.
— Наши отцы стареют, Даниэла.
— Да, старость — не радость, — вздохнула та. — На этом этапе жизни с человеком случается одно из двух зол: либо у него портится характер, либо он угасает. С твоим отцом происходит первое, с моим — второе, — она глубоко вздохнула. — Боюсь, с ними это уже началось. Мне повезло больше.
После шествия и танцев их ждал обильный ужин в Каса-Рабальтуэ, на который были приглашены дядья и тетки, кузены и кузины из других деревень. Застолье, как всегда, затянулось за полночь по причине бесконечных разговоров, повторявшихся из года в год: всем известные анекдоты с бородой, всевозможные истории из жизни деревни и долины в целом, сплетни о предках и соседях.
Кларенс, как обычно, наслаждалась ежегодным застольем, но теперь к этой радости примешивалась легкая печаль: слишком уж оно ей напомнило Общий дом в миниатюре. А впрочем, она уже и раньше знала из рассказов дяди, что между ними немало общего.
Наконец, гости поднялись из-за стола, чтобы принять участие в народных танцах и пении. Едва заняв свое место, один из певцов народного ансамбля с гитарами, бандурами и лютнями завел глубоким барионом красивую мелодию, глубоко тронувшую сердце Кларенс. Она опустила голову и закусила губу, чтобы слезы не хлынули потоком из глаз.
А певец снова и снова повторял строки припева:
Вернется май, и деревья
Листвой оденутся вновь,
Но никогда не воскреснет
Умершая раз любовь.
Любовь умерла, я знаю,
И ей никогда не ожить,
И дуновение мая
Не сможет ее возродить
Кларенс смогла набраться терпения, дожидаясь подходящего момента, который все не наступал, чтобы раскрыть семейную тайну; но не могла не думать об Инико. Прошло уже три месяца после возвращения с Биоко.
Они не переписывались — о чем она могла ему написать? Не звонили друг другу — что она могла ему сказать? От Лахи, писавшего ей каждую неделю по электронной почте, она знала, что он здоров — и не более того.
— Что с тобой случилось, Кларенс? — Даниэла положила руку ей на плечо. — Только не говори, что ничего: все равно не поверю. Ты весь день какая-то грустная и словно в воду опущенная. И не только сегодня: ты стала такой с тех пор, как вернулась из Африки.
Она склонила голову набок, пытаясь заглянуть кузине в глаза.
— У тебя там остался кто-то? — спросила она. — С кем тебе пришлось расстаться?
Кларенс не хотела рассказывать ей о возможном существовании своего единокровного брата — по той же причине, по какой не хотела рассказывать о нем Хакобо. Она не раскроет рта, пока не будет уверена на сто процентов. Она пыталась подыскать какой-нибудь двусмысленный ответ, который мог бы успокоить кузину и одновременно удовлетворить ее любопытство. Пусть уж думает, что в тех далеких землях у нее остался возлюбленный. И в сущности, она ведь не лжет.
— В общем, так и есть, — призналась она, — но сейчас мне не хочется об этом говорить.
— Ладно, — согласилась Даниэла. — Только один вопрос: вы с ним еще увидитесь?
— Надеюсь... — вздохнула Кларенс.
Даниэла недовольно нахмурилась, но допытываться больше не стала. Ободряюще похлопав кузину по плечу, она стала слушать последнюю песню, за которую гости наградили музыкантов бурными овациями, прежде чем распрощаться.
По дороге в бар, куда они направлялись, чтобы выпить по стаканчику пунша, кузины столкнулись с Хулией. Пользуясь тем, что Даниэла на минутку отошла поприветствовать каких-то своих знакомых и оставила их наедине, Кларенс решила поговорить с ней напрямую. С тех пор как она вернулась из Гвинеи, Хулия вечно куда-то спешила, что казалось весьма подозрительным. Быть может, она уже жалеет, что навела Кларенс на мысль — не исключено, что ошибочную — о существовании потерянного родственника? И теперь, пока Хулия не решила снова куда-нибудь сбежать, Кларенс предпочла сразу взять быка за рога.
— Хулия, мне хотелось бы знать, точно ли этот Фернандо, который старше меня, родился именно в Сампаке? Не мог ли он родиться в каком-нибудь другом месте — например, в Биссаппоо?
Услышав это слово, Хулия резко подняла взгляд и неотрывно уставилась на нее. Хотела было сделать вид, будто ничего не произошло, но поняла, что уже поздно, и покраснела. Кларенс воодушевилась, охваченная новой надеждой.
— Я... — начала она.
Хулия растерянно потерла лоб. Кларенс никак не могла понять столь странного поведения: то ли Хулия действительно не знает ответа и не хочет признавать, что, возможно, ошиблась; то ли не ожидала, что Кларенс докопается до чего-то, лишь ей одной известного.
— Ну, может быть... — замялась она. — А какая, собственно, разница?
«Ничего себе, «какая разница»! — возмущенно подумала Кларенс. — Огромная! Это же все меняет! Итак, Хулия сомневается...»
— Симон дал мне понять, что Хакобо знаком с Бисилой, — не отставала Кларенс. — Это правда?
— Больше я тебе ничего не скажу, так что не приставай, не поможет, — голос Хулии звучал глухо и безразлично. — Если хочешь знать больше — спроси у отца.
— Вот твой пунш, Кларенс, — Даниэла подошла к ним под руку с дядей, и Кларенс тут же умолкла, вспомнив о своей клятве ни о чем у него не спрашивать. — Знаешь, твой отец едва пережил это действо. Ты же знаешь, как он не любит подобные вещи!
Хулия повернулась к нему.
— Как дела, Хулия? — спросил Хакобо. — Давненько не виделись!
Оба, казалось, сомневались, как поприветствовать друг друга. Наконец, они ограничились мимолетными поцелуями в щеку.
— Да, давно, — улыбнулась Хулия. — Если сказать, что недавно, это будет откровенной ложью.
— Да, — Хакобо слегка закашлялся. — Надолго ты к нам?
— На следующей неделе возвращаюсь в Мадрид.
— Мы тоже скоро уезжаем в Бармон.