— Разве вы не решили обосноваться здесь после того, как ты вышел на пенсию?
— Мы то приезжаем, то уезжаем. Как обычно... — Хакобо отвел взгляд, сложил руки за спиной и снова откашлялся. — Ты прекрасно выглядишь, Хулия. Годы словно идут мимо тебя.
Хулия слегка покраснела. На какой-то миг она подумала: что, если бы овдовел не Килиан, а Хакобо, как и она? Быть может, что-то осталось от той искры, что вспыхнула между ними в молодости?
И тут же невольно бросила взгляд на его выпирающий живот, а затем посмотрела на лицо, изборожденное морщинами.
— Большое спасибо, Хакобо, — безразлично ответила она. — То же самое могу сказать про тебя.
— Может, пойдем домой, папа? — нарушила Даниэла короткое молчание. — Ты выглядишь усталым.
— Сейчас пойдем. Как у тебя дела? — спросил он, взглянув на Хулию.
— Не так хорошо, как у тебя.
Она издали помахала рукой женщине, стоявшей возле машины, припаркованной у самого склона.
— Одну минуточку, уже иду! — крикнула она. — Мне жаль, но мне пора.
Она поспешно распрощалась.
— Я провожу тебя до машины, — предложил Килиан.
Он протянул Хулии руку, чтобы она не поскользнулась, и они направились к машине.
— Мне хотелось бы кое о чем у тебя спросить. — Килиан остановился и посмотрела ей в глаза. Несмотря на морщины, Хулия по-прежнему оставалась весьма привлекательной женщиной. — Кларенс рассказывала тебе о своей поездке в Гвинею?
— Да, и достаточно подробно, — ответила она.
Она дожидалась, пока Килиан осознает смысл ее слов.
Резкие черты его лица с годами смягчились, на лбу и щеках кое-где проступили пигментные пятна, но осанка, голос и зеленые глаза остались теми же, какими были на Фернандо-По. Ей вспомнились долгие беседы, которые они вели в молодости, и она подумала, как ей повезло иметь такого хорошего друга. Хулия думала, что хорошо его знает, но теперь ее охватило ужасное разочарование.
Как он мог жить с этим всю жизнь? Ее бы не удивило, окажись на его месте Хакобо, но Килиан... Нет, от него она такого никак не ожидала.
— У меня слезы брызнули от этих воспоминаний, — призналась она; голос ее зазвучал тверже. — Думаю, и у вас тоже.
Килиан кивнул.
— Ты помнишь, Хулия, как раздражала Мануэля вся эта суета, которую поднимали брасерос и буби со своей верой в духов?
Она покачала головой, и лицо ее озарилось ностальгической улыбкой.
— Так вот, после стольких лет на острове я и сам проникся всеми этими верованиями. Даже не знаю, как тебе объяснить, но у меня такое предчувствие, что однажды все сбудется.
Хулия поджала губы. Помедлив несколько секунд, она произнесла:
— Не слишком понимаю, что ты имеешь в виду, Килиан, но надеюсь, тебе не придется ждать слишком долго. Ты помнишь, сколько нам лет? Мы сейчас намного ближе к могиле, чем к чему-то другому.
— Уверяю тебя, я не собираюсь умирать... — Он заметил, как Хулия бросила на него недоверчивый взгляд, и его голос зазвучал нарочито весело. — Пока не придет мой срок. А пока обещай, что сохранишь тайну.
— Разве я не делала это столько лет? — несколько обиженно ответила Хулия. Затем взглянула на подругу возле машины, уже нетерпеливо посматривающую на часы. — Прости, но мне пора.
— Еще кое-что, Хулия, — остановил ее Килиан. — Помнишь, ты сказала, что жизнь бывает такой, какой мы сами ее делаем? Ты это сказала, когда допытывалась, почему я не хочу возвращаться в Пасолобино после смерти отца. Тогда мы еще заключили сделку: я тебе объясняю, почему не хочу возвращаться домой, а ты взамен откроешь мне некий секрет, о котором, кстати, так и не рассказала.
Глаза Хулии затуманились. Могла ли она подумать, что он помнит во всех деталях тот давний разговор? Смог бы он поверить, что счастливую новобрачную, какой она тогда была, по-прежнему влечет к Хакобо?
— Так вот, я по-прежнему с тобой не согласен, Хулия. В большинстве случаев жизнь оказываются совсем не такой, какой мы пытаемся ее сделать.
Хулия усиленно заморгала, чтобы слезы не покатились по щекам. Опустив голову, она крепче сжала его локоть.
— Когда я это сказала, то была совсем молода, Килиан. Возможно, если бы я могла вернуться в то время с нынешним опытом...
Она глубоко вздохнула и удалилась.
Когда Килиан вернулся на площадь, все его родные, за исключением племянницы, уже ушли домой.
— Все хорошо, дядя? — спросила Кларенс. — Мне показалось, вы спорите.
— Спорим? — удивился он. — С Хулией? Никоим образом. Ты просто неправильно истолковала наши жесты.
«Должно быть, это уже входит у меня в привычку», — подумала она.
Килиан оперся на руку Кларенс, и они направились к дому; все те же разноцветные флажки, что вывешивали здесь из года в год, трепетали на ветру над их головами.
Если не считать тоски по Инико, тяжким грузом лежащей на сердце, сомнений Хулии, открывшей ее расследованию новый путь, угасающего день ото дня Килиана, который, несмотря на уходящие силы, старался бодриться, и Хакобо, чей характер с каждым днем становился все хуже, Кларенс могла бы сказать, что летний праздник в 2003 году прошел, как обычно.
Тогда она еще даже не подозревала, что в следующем году в семье станет на одного человека меньше.
Порывистый северный ветер срывал с деревьев последнюю листву с небывалой прежде яростью.
Кармен и Хакобо обосновались в Бормоне и, в отличие от предыдущих лет, все реже наведывались в деревню. У Даниэлы было особенно много работы в медицинском центре, а, кроме того, она поступила на онлайн-курсы педиатрии и каждый вечер слушала лекции. Килиан часами колол дрова для камина, возле которого просиживал долгими вечерами. А Кларенс, чувствуя себя неприкаянной, подобно листьям, гонимым осенним ветром, полностью посвятила себя написанию научных статей и подготовке к занятиям со студентами и аспирантами, которые должны были начаться после рождественских праздников.
В один из таких особенно ненастных осенних вечеров она получила по электронной почте письмо от Лахи, где он сообщал, что у него есть возможность в середине декабря наведаться в филиал своей фирмы в Мадриде. Кларенс не сдержалп крик радости и тут же ответила, пригласив его провести рождественские праздники вместе с ее семьей в Пасолобино.
К ее великой радости, Лаха охотно согласился.
До последней минуты она сомневалась, раскрывать ли ей личность Лахи, но в конце концов решила просто сказать родным, что пригласила в гости близкого друга — особенно подчеркнув слово «близкий» — инженера, с которым она познакомилась в Гвинее, а теперь пригласила провести праздники в Пасолобино. Если это и есть тот самый знак, которого она ждала, то она никак не может упустить возможность посмотреть на реакцию Хакобо и Килиана.
Кармен пришла в восторг, узнав, что у Кларенс — наконец-то! — появился близкий друг, которого она сможет угостить своим знаменитым рагу. Отец, со своей стороны, заявил по телефону, что не потерпит в своем доме иностранцев, да еще во время семейных праздников. И вообще, в кои-то веки ему выпала возможность провести Рождество в Бормоне! Даниэлу охватило страшное любопытство, и теперь ей не терпелось узнать все подробности об этом человеке, который, возможно, был безответной любовью ее кузины.
Килиан на миг очнулся от своих дум, посмотрев ей в глаза с каким-то совершенно необъяснимым отчаянием, и ничего не сказал. Ну просто ничего. Лишь протянул руку к портсигару Кларенс, вытянул из него сигарету, зажег ее от одной из четырех церковных свечей, которые Кармен любовно установила в центре соснового рождественского венка, и закурил — впервые за много лет, на глазах онемевшей от изумления племянницы.
Что же до Кларенс, то она ощутила безмерное счастье и вместе с тем неудержимое волнение — оттого, что сможет побыть рядом с братом своего незабвенного Инико.
Должно быть, она уже привыкла думать о Лахе как о брате?
XII
Báixo la néu (Под снегом)
Путешествие на поезде, а затем в автобусе от Мадрида до Пасолобино трудно было назвать комфортным, зато оно дало возможность увидеть страну, чьи обычаи так отличались от обычаев его родины.
Лахе очень хотелось снова увидеть Кларенс, но прежде всего, он хотел познакомиться с ее близкими и провести несколько дней в испанской семье. Сама того не желая, новая подруга пробудила в удивительное любопытство, пожалуй, даже слегка болезненное.
И вот теперь он получил возможность представить, какой могла быть его жизнь, если бы его белый отец заботился о нем. Откуда появились эти безумные мысли, что отец непременно был испанцем, и что именно в этих землях, воздух которых он впервые вдохнул, живут люди с такими же генами?
Лаха был одним из многих, не знавших отцов, но это не означало, что его это совершенно не задевало. Инико, по крайней мере, знал, что отец погиб в перестрелке, и мог назвать его имя. Лаха же о своем не знал ничего.
Когда он был маленьким, то готов был утешиться любой ложью.
Сколько раз он, бывало, сочинял, что отец был отважным исследователем, погибшим в ужасной схватке со львом, или разведчиком, который должен исполнить какую-то очень важную секретную миссию, а потом он непременно вернется и найдет его!
Когда же он повзрослел и начал понимать, как на самом деле обстоят дела с молодыми людьми вроде него, вопросы стали прямыми и настойчивыми. Сколько раз он допытывался у деда, чтобы тот рассказал о его происхождении, но тот упорно молчал. Лаха пытался выспрашивать у матери, но Бисила проявила недюжинную твердость, повторяя из раза в раз, что он только ее сын, и больше ничей.
Лаха помнил, как обшаривал дом матери в поисках каких-нибудь памятных вещей или других подсказок. Единственным, весьма слабым вознаграждением за упорство стала половинка выцветшей фотографии белого мужчины у грузовика, обнаруженная среди других фотографий времен молодости Бисилы. Она никогда не узнала, что Лаха тайком стащил эту фотографию, чтобы сделать с нее копию, которую с тех пор всегда носил в бумажнике. Глупо, конечно, но он привык думать, что этот безымянный человек — его отец.