шутка Даниэлы насчёт разрешения Папы, которое требовалось в былые времена для брака с кузеном...
Сердце у нее замерло.
Но о чем же она думает? Именно с Даниэлой следовало первым делом поделиться своими подозрениями. Она должна об этом узнать! Чего Кларенс ждёт, чтобы ее предупредить? Бездействие до добра не доведет...
Она закрыла глаза и представила пляж, омываемый голубыми волнами. На песке лежали мужчина и женщина, сливаясь в объятиях и не обращая внимания на сотни черепах, спешащих мимо, огибая их, чтобы не наткнуться. Издали доносилось пение птиц и болтовня разноцветных попугаев, назойливо повторявших, что все не так, что это ярко-синее — вовсе не море, а небо, что это белое — вовсе не песок, а снег, покрывающий поля и луга, черепахи — не более чем огромные камни, а тела, исступлённо ласкающие друг друга — вовсе не Инико и Кларенс, а совсем другие люди.
«Солнечный путь» получил своё название благодаря десятку деревень, стоящих на южном склоне горы, весь день омываемом солнцем, с первого рассветного до последнего закатного луча. В каждой деревне дома были расположены в шахматном порядке, чтобы все могли в полной мере наслаждаться лучами солнца — самым ценным даром в этом холодом месте.
Узкое, плохо асфальтированное и мало наезженное шоссе, начинаясь от главного тракта в долине, поднималось в гору, петляя по склону, пока не добиралось до первой деревни, затем следовало дальше, соединяя остальные деревни, подобно шраму, пересекавшему склон горы, и наконец, спускалось к последней деревне, замыкая кривую линию, и снова возвращалось на главное шоссе.
Во время поездки по этому почти нетронутому району Пасолобино не покидало ощущение, что он словно бы выпал из своей эпохи.
Лаха восхищался романскими церквями, изукрашенными порталами, домиками с полукруглыми сводчатыми дверьми и портиками с вырезанными в камне крестами. Казалось невероятным, что в всего в нескольких километрах проходит оживлённый туристический маршрут.
— Мне и в голову не приходило, что в этих деревушках живет столько людей, — заметил Лаха.
— Многие из этих домов — родовые гнёзда, куда вернулись потомки бывших хозяев, — объяснила Даниэла. — Я их называю «блудными сыновьями».
— Да? — удивился он. — А почему?
— Потому что, когда они приезжают, то полны желания сделать то и другое, разузнать обо всех переменах, произошедших за время их отсутствия, встретиться со всеми, чтобы предложить те или иные идеи. Вот только, когда отпуск подходит к концу, их энтузиазм чахнет, слабеет и сходит на нет. Потом они рассаживаются по машинам и стройными рядами отправляются обратно в город. И так — до следующего отпуска.
Несколько секунд Лаха раздумывал. Слова Даниэлы произвели на него глубокое впечатление.
— Тогда я тоже один из них, — задумчиво прошептал он.
Приезжая на Биоко, он первым делом обсуждал с братом последние новости. Затем уезжал в Калифорнию и возвращался к прежней комфортной жизни. Издали ему порой казалось, что Инико молча осуждает его за то, что он изо дня в день что-то строит для чужих людей.
Даниэла остановила свой «рено-меган» на маленькой площади, со всех сторон окружённой кокетливыми домиками с окрашенными тёмной краской деревянными дверями. Она посмотрела на часы и прикинула, что у них ещё есть время до темноты.
— Здесь, в верхней части деревни, есть очень красивая обитель, — она указала в сторону узенькой улочки, вымощенной булыжником, уходившей вверх в сторону леса. — Она, конечно, заброшена, но его стоит посмотреть.
Пока Лаха бродил вокруг, она остановилась, чтобы полюбоваться заснеженным пейзажем. Внезапно он позвал Даниэлу полным волнения голосом. В эту минуту он казался впечатлительным ребёнком, нашедшим сокровище.
— Просто не могу поверить! — он схватил ее за руку выше локтя и потащил ее внутрь кельи. — Смотри! — он указал на камень, на котором была выбита дата.
— Ну, да, — сказала Даниэла; она никак не могла понять восторга Лахи. — Камень с датой. Тысяча четыреста семьдесят первый год, — прочитала она. — И что же тут такого особенного?
— Эта вещь древнее, чем все, к чему я прикасался за всю жизнь! — Даниэла, казалось, по-прежнему не впечатлилась, и Лаха поспешил добавить: — В том же году португалец Фернан ду По открыл остров Биоко. Бывают же такие совпадения! Когда каменотёс вытачивал этот камень, моряк открыл остров! А теперь мы с тобой здесь, более пятисот лет спустя, связанные одной судьбой! Если бы этот человек не открыл остров, нас бы здесь сейчас не было!
— Какой интересный исторический вывод! — воскликнула Даниэла, которой стало смешно и в то же время лестно, что Лаха чувствует себя таким счастливым в ее обществе. — Теперь лишь осталось сказать, что сама судьба свела нас с тобой.
Лаха шагнул к ней, протянул руку и отвёл медный локон, упавший ей на лицо. Даниэла вздрогнула от неожиданности.
— А почему бы и нет? — спросил он внезапно охрипшим голосом.
В тихих сумерках ясного и морозного зимнего дня, в развалинах ветхой кельи, построенной много веков назад, в лучах заходящего солнца, пробивавшегося сквозь решётчатое окошко в стене, Лаха всем телом прижался к Даниэле и поцеловал ее.
И все чувства девушки, прежде покрытые льдом с той поры, когда она жаждала чьих-то поцелуев, и до той минуты, когда накануне Рождества в их доме появился Лаха, внезапно проснулись в тот миг, когда его губы овладели ее губами — сначала нежно, едва касаясь, но потом все более настойчиво, словно желая захватить их целиком.
Все ее внимание было поглощено этими губами — горячими, полными, чувственными, властно и нежно припавшими к ее губам. О, пресвятые небеса, этот мужчина знал, что делает! Ей хотелось, чтобы поцелуй длился вечно; она слегка приоткрыла губы, чтобы он лучше ощутил их вкус, чтобы их языки встретились, лаская друг друга, обещая другую, более интимную встречу, а дыхание слилось воедино, наполняя окружающий холод горячим паром.
Она обвила руками шею Лахи, давая ему понять, чтобы он не останавливался.
Лучи закатного солнца, проникавшие сквозь решётку, уже побледнели и растаяли, а поцелуй все длился. Наконец, Лаха оторвался от губ Даниэлы и посмотрел ей в глаза.
— Я рад, что мы не смогли избежать этой встречи, — прошептал он срывающимся голосом.
Он облизнул губы, все ещё потрясённый первым поцелуем. Даниэла заморгала, словно очнувшись от блаженного сна. Затем нежно и мечтательно улыбнулась и мягко отстранила его, так что Лаха прислонился спиной к камню алтаря.
— Я тоже рада, — сказала она, прижимаясь к нему всем телом и вцепившись в полы его пальто. — В эти минуты я сожалею лишь об одном.
Лаха вопросительно поднял брови.
— Мне жаль, — продолжала она, бросая на него чувственный взгляд, — что мы сейчас не в уютном номере отеля...
Лаха замычал удивления, явно не ожидая такого ответа от девушки на десять лет моложе его. Он чувствовал себя умиротворенным, польщенным и счастливым, что наконец осмелился ее поцеловать.
— Так поедем в отель! — предложил он, крепче сжимая ее в объятьях.
Даниэла, казалось, была создана для этих объятий. Он ощущал себя нетерпеливым двадцатилетним юнцом.
«Почему я не встретил ее раньше?» — думал он.
— Но я не могу!.. — воскликнула она. — Завтра об этом будет знать вся долина...
— Мы ещё ничего не сделали, а ты уже стыдишься меня? — спросил он, разжимая объятья и делая вид, что сердится.
— Не будь дураком! — Даниэла закинула руки ему на шею. — Сейчас нам придётся с этим смириться.
Лаха снова сжал ее в объятьях и начал покусывать ей шею.
— С этим? — прошептал он.
— Да.
Лаха с трудом просунул руки под плащ Даниэлы и нежно погладил ей спину.
— Или с этим?
— Да, и с этим тоже.
Даниэла запустила пальцы в волосы Лахи, запрокинув голову, позволяя его губам скользить по ее шее, горлу, по щекам, вискам, а затем снова вернуться к губам. Наконец, после невыразимо счастливых минут, она вздохнула и слегка отстранилась.
— Что ты скажешь, если мы позвоним домой и сообщим, чтобы к ужину нас не ждали? — предложила она. Ей хотелось максимально использовать тот редкий случай, когда она могла остаться с ним наедине, но, в то же время, на неё накатывало лёгкое чувство вины, стоило вспомнить о Кларенс. — Здесь поблизости есть очень неплохой ресторанчик.
Они вернулись на площадь, откуда открывался вид на долину со склона холма, и ненадолго остановились, чтобы полюбоваться только что взошедшей луной, озарившей снега волшебным серебряным светом зимнего вечера. Даниэла крепче прижалась к Лахе, чувствуя жар его тела. Чудесный вечер. С каждой секундой Лаха все больше убеждался, что наконец нашёл своё место в этом мире. Он крепко сжал Даниэлу в объятьях и глубоко вздохнул. Деревня была пустынна, темна и безмолвна, озарена лишь редкими огнями окон и тусклым светом фонарей. Но рядом с этой женщиной не существовало ни темноты, ни одиночества. Он склонился к ней и снова поцеловал.
Если бы кто-то из жителей деревни в эту минуту выглянул в окно, он был бы крайне удивлён тем, что парочка целуется прямо на морозе. Не то чтобы местные жители осудили бы подобное поведение; даже напротив: ощутили бы жгучую зависть и непреодолимое желание оказаться на их месте.
Казалось, пространство сжалось, а время остановилось.
Внезапно Даниэла вздрогнула и отстранилась. Совсем рядом послышался шум мотора, и она машинально отшатнулась от Лахи. Возле их машины припарковался чей-то «вольво», и кто-то вдруг окликнул ее по имени.
— Надо же, какое совпадение!
Прямо к ним спешила Хулия; за ней следовала женщина примерно того же возраста.
— Хулия! — Даниэла вяло ее расцеловала. — Что ты здесь делаешь в такое время? Разве ты сейчас не в Мадриде?
— Одному из моих сыновей пришло в голову встретить Новый год здесь, а мне захотелось повидаться с подругой, — ответила Хулия, не сводя глаз со спутника Даниэлы.
Женщина подошла к ним. Волосы у неё были настолько светлыми, что казались совсем белыми.