От страшной догадки она расплакалась.
Лаха стал одеваться.
— Это может означать только одно, — произнёс он замороженным голосом, словно тот волшебный сон, в котором они до сих пор пребывали, внезапно превратился в кошмар.
Он закончил одеваться и принялся метаться по комнате из стороны в сторону, охваченный такой яростью, которой Даниэла в нем даже не подозревала. Время от времени он в отчаянии хватался за голову.
Бросив взгляд на Даниэлу, он увидел, что она смотрит на него со смесью смущения и печали. Она по-прежнему была обнаженной. Его трясло; ему внезапно захотелось кричать, чтобы выплеснуть подступившую к горлу ярость.
Как она может не понимать, насколько все серьёзно?
Для него-то все уже было ясно.
— Даниэла! — хрипло взмолился он. — Ради всего святого! Оденься!
Даниэла подошла к шкафу и достала оттуда какую-то одежду. Все ее тело дрожало.
— Есть ещё кое-что, о чем я тебе не сказала, Лаха... — осмелилась сказать она. — До этой минуты мы с Кларенс подозревали, что твой настоящий отец — Хакобо.
Лаха шагнул к ней и схватил за плечи с такой силой, что она застонала.
— Так значит, вы считали, что я ваш родственник, и молчали?
Лаха яростно ее встряхнул. Его глаза уже не были зелёными; теперь они стали агрессивно-серыми.
— Я хотела сказать, но никак не выпадало случая... — пробормотала она, и слезы покатились по ее щекам. — Меня беспокоило, как ты отреагируешь, но я была уверена, что даже если мы кузены, это ничего не изменит...
— Неужели ты не понимаешь, что мы с тобой вовсе не кузены?.. — прокричал он. — Мы с тобой...
— Я не хочу... — прошипела она сквозь зубы. — Не хочу этого слышать. Не говори ничего.
Она не хотела этого слышать. Не хотела об этом думать.
Лаха стиснул ей плечи с такой силой, что ей стало больно.
Но ещё больнее, чем от этих сильных рук, стиснувших ее плечи, стало ее сердцу от ужасного подозрения, что сейчас ей откроется страшная правда. Она никогда не простит отца! Он должен был их предупредить...
Ей хотелось плакать, хотелось свернуться клубочком в объятиях Лахи, прижаться к нему всем телом и очнуться от этого кошмара. Но нет. Теперь она не должна даже думать об этом.
— Мне больно, Лаха, — прошептала она.
Лаха внезапно ощутил невыносимую пустоту внутри. Никогда прежде ему даже в голову не приходило, что он может быть столь жесток. Плечи Даниэлы были такими хрупкими... Да и вся она была нежной и хрупкой... Как он мог поддаться ярости, которую испытывал к совершенно другим людям?.. А пострадала она...
Даниэла молчала — лишь беззвучно плакала.
Он должен ее успокоить, должен утешить.
Внезапно он ощутил безудержное желание снова сгрести ее в объятия и повалить на огромную кровать...
От кого, она говорила, эта кровать ей досталась? От прадеда с прабабкой, деда и бабушки Килиана...
От его собственных прадеда и прабабки!
Внезапно у него заболела голова.
Ну и что прикажете теперь делать?
Даниэла подняла на него взгляд.
— Посмотри на меня, Лаха... — взмолилась она. — Прошу тебя...
Лаха даже не взглянул на неё. Он безнадёжно сжал ее в объятиях, зная, что в последний раз обнимает любимую женщину.
— Я должен идти, Даниэла, — сказал он. — Я должен идти.
Он направился к шкафу, достал из него свой чемодан и стал собирать вещи. Никто из них больше не сказал ни слова.
А за окном после нескольких недель затишья яростно заревел северный ветер.
Даниэла ещё долго сидела в той же позе — даже когда услышала шум мотора взятой напрокат машины, удалявшейся по дороге позади дома. Даже если бы ее высекли шипастыми ветками колючих кустарников из живых изгородей, преграждавших вход в сад, ей не было бы так больно, как теперь...
Лишь когда до ее подсознания наконец дошло, что Лаха уже далеко и не осталось ни малейшей надежды, что он вернётся и бросится в ее объятия — лишь тогда Даниэла с диким криком, полным боли и ярости, сдёрнула с кровати простыни, проклиная злодейку-судьбу и это проклятое совпадение, разбившее все ее мечты.
Схватив простыни в охапку, она поспешно спустилась в кухню, открыла мусорный мешок и запихала их внутрь.
Она не станет выбрасывать эти простыни.
Она их сожжет.
Она должна сжечь эти тряпки, ещё хранившие на себе любовный пот кровосмесительной страсти.
Хотя все факты были налицо, Даниэла все ещё отказывалась верить, что Лаха ее брат.
— Какая же ты красавица! — Кларенс впервые видела Хулию в городе. На ней было лёгкое платье из набивного газа и туфельки на каблуках — ничего похожего на те тяжелые одеяния, в которых она щеголяла в Пасолобино.
С самого начала вечеринки им так и не удалось поговорить, а во время ужина они сидели за разными столиками.
Подруга ответила ей благодарной улыбкой. В этот вечер она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Взяв у официанта с подноса бокал вина, Кларенс сделала глоток.
— Сегодня у нас настоящий вечер воспоминаний... — сказала Хулия; ее глаза блестели. — Мануэль был бы рад.
— Мне кажется, мама хорошо проводит время, — пошутила Кларенс, чтобы отвлечь женщину от печальных мыслей. — По правде сказать, нечасто ей удаётся побывать на такой вечеринке.
— Да, — прошептала Хулия. — Совсем как в те давние времена, в казино в Санта-Исабель.
Заиграла музыка, и Хакобо первым бросился к танцплощадке. Было ли на свете что-либо, что он любил больше танцев? Кармен всю жизнь старалась не отставать, брала уроки танцев и за минувшие десятилетия стала для него достойной и неизменной партнершей.
Хулия наблюдала за ними. Она размышлял, счастливы ли они в браке, и внезапно ощутила укол щемящей тоски по прошлому, по тому, что могло сбыться — и не сбылось. Не будь Хакобо таким идиотом, она могла бы сейчас быть на месте Кармен. Хулия взяла бокал и сделала глоток. Право, смешно, когда в голову лезут подобные мысли спустя столько лет. Возможно, Хакобо в конце концов сделал правильный выбор. Кармен казалась очень терпеливой и ласковой, одной из немногих, способных терпеть переменчивый характер Хакобо. Сама Хулия явно не обладала этими достоинствами.
— А я уже и забыла, что мои родители такие красивые... — заметила Кларенс. — В этом костюме отец помолодел лет на двадцать.
— Твой отец был очень хорош собой, Кларенс, — мечтательно произнесла Хулия. — Ты даже представить не можешь, как он был хорош...
Кларенс твёрдо решила ничего не говорить об отце Лахи. Она понимала, что сегодня особенный вечер, и не хотела его портить. Однако замечание Хулии о том, как хорош был в молодости ее отец, вновь навело ее на тревожные мысли, которые она постаралась облечь в словесную форму:
— Когда я познакомилась с Лахой, мне пришла в голову одна мысль... — Она заметила, что Хулия тревожно нахмурилась; и видя, что та собирается что-то возразить, добавила: — Неудивительно, что Даниэла в него влюбилась...
— Как ты сказала?
Хулия внезапно покраснела, а глаза у неё стали размером с блюдца. Она прижала руку к груди, словно не в силах вздохнуть.
Кларенс не на шутку испугалась.
— Что с тобой, Хулия? — спросила она. — Тебе нехорошо? — она огляделась в поисках, кого бы позвать на помощь, но Хулия внезапно схватила ее за запястье.
— Но это невозможно... — прошептала Хулия.
— Почему? — удивилась Кларенс. — Они не единственные на свете кузены, полюбившие друг друга.
— Кларенс, прошу тебя... — прошептала Хулия. — Мне нужно сесть...
— Может, вызвать врача? — спросила Кларенс, проводив ее к удобному креслу, подальше от суеты.
— Скажи, Кларенс, — прошептала Хулия, — отец и дядя знают?
— По-моему, только мама что-то подозревает, но ничего не говорит.
Хулия закрыла руками лицо и разрыдалась.
Какой-то мужчина, проходивший мимо, обеспокоенно подошёл к ним.
— Ничего страшного, — успокоила его Кларенс. — Она просто вспомнила своего покойного мужа.
Мужчина вполне удовлетворился подобным объяснением, и они снова остались наедине.
— Ох, Кларенс... — еле выговорила Хулия. — Ты должна это знать... Я-то думала, что ты движешься в правильном направлении... Но боюсь, произошла ужасная ошибка... — Хулия посмотрела на неё полными слез глазами, с мучительным раскаянием на лице. — Я должна была сказать тебе раньше...
Кларенс охватило внезапное предчувствие, но она так и не решилась его высказать. Она опустила голову и принялась рассматривать свои руки, которые сжала так крепко, что побелели суставы.
— Дело в том, что отец Лахи — Килиан. Твой отец регулярно посылал деньги на его содержание. Сначала он передавал их через моего мужа и врачей из благотворительных организаций. Когда же Мануэлю пришлось покинуть остров, деньги передавал Лоренсо Гарус. Деньги доставлялись через посредников, чтобы Бисилу не уличили в контактах с белыми. Я должна была тебе об этом сказать. Я никогда себе не прощу, что так долго молчала.
— Я всегда подозревала папу!.. — растерянно произнесла Кларенс. — В тот день, когда вы с Асенсьон были у нас в гостях, ты сказала, что папе тоже несладко пришлось, и я поняла, что...
— Я имела в виду то, что случилось с Моси... Ох, Боже мой!.. — Хулия встала и быстро пошла прочь.
Кларенс осталась сидеть, закрыв лицо руками, снова и снова безнадёжно повторяя про себя: поздно, слишком поздно!
Несколько минут спустя она удалилась в свой номер, объяснив родителям, что, должно быть, что-то съела за ужином и теперь ей стало нехорошо. В номере она принялась звонить кузине: сначала на домашний телефон, затем — на мобильный, но ни тот, ни другой не отвечали.
Она бросилась на кровать и в отчаянии разрыдалась.
Даже возвращение из Малабо не было для неё столь долгим и безотрадным, как возвращение из Мадрида в Пасолобино-эль-Доминго-де-Ресурексьон. Кларенс изо всех сил старалась не дать родителям понять, что ее мучает нечто более серьёзное, чем обычное расстройство желудка.
Пока остальные разгружали машину, она бегом бросилась в комнату Даниэлы.