— А разве мы не делали это почти сорок лет?.. Однажды я уже закрыл эту тему, Хакобо, и больше не намерен этого делать. А кроме того, насколько я знаю свою дочь, она не так просто не забудет Лаху. И если Лаха хоть немного похож на свою мать — пусть даже совсем немного — он тоже так легко не отступится от Даниэлы.
— И ты говоришь об этом так спокойно!
Снова удар мачете.
— Да! — выкрикнул Килиан. — Я рад, что дожил до этого! Ты даже не представляешь, как я рад!
Кларенс высунулась из-за кустов, чтобы лучше видеть и слышать.
Килиан бросил мачете на землю и сунул руку под левую подмышку, словно хотел погладить маленькую наколку, о которой говорила Даниэла.
Но что это? Он улыбнулся?
Килиан улыбнулся?
— Ты с ума сошёл, Килиан! — заревел Хакобо. — Черт бы тебя побрал! Я же тебя знаю! Твоё сердце и разум не допустят чудовищного кровосмешения! Ну что ж, прекрасно! Ты сам этого захотел. Если ты не хочешь поговорить с ней, я сам поговорю!
Он развернулся и зашагал как раз к тому месту, где пряталась Кларенс. Сейчас он на неё наткнётся!..
— Хакобо! — вдруг окликнул брата Килиан. — А про Моси ты ей тоже расскажешь?
Хакобо резко остановился и в ярости повернулся к брату.
— Это не имеет отношения к делу!
— Ты требуешь, чтобы я вспомнил о моем прошлом, но не желаешь ни слушать, ни говорить о своём!
— В таком случае, почему бы нам заодно не рассказать всем о Саде? Как оказалось, у неё тоже есть к тебе счётец! Ради всего святого, Килиан! Почему ты всегда всё усложняешь? Почему не хочешь избавить Даниэлу от страданий?
— Я как никто другой знаю, что такое страдания, — произнёс Килиан. — Переживания Даниэлыне идут ни в какое сравнение с тем, что пережил я. Ты даже не знаешь, что такое страдание, ты всегда шёл по жизни играючи. Так что не надо строить из себя жертву!
Несмотря на расстояние, Кларенс оценила суровый тон этой отповеди.
— Так в чем же дело? — спросил Хакобо. — Ты хочешь, чтобы она страдала, как страдал ты? Это же твоя дочь!
— Нет, Хакобо, — ответил Килиан. — Даниэла не будет страдать, как страдал я.
Что такое он говорит?
Кларенс уже ничего не понимала, и причиной тому было отнюдь не произношение или незнакомые слова.
Или есть что-то ещё, о чем она не знает?
Нет. Этого она уже не вынесет.
Внезапно Кларенс почувствовала, как что-то прошмыгнуло возле ее ног, и невольно взвизгнула.
Килиан и Хакобо мгновенно замолчали и повернули головы к тому месту, откуда донёсся крик. Кларенс ничего не оставалось, как покинуть своё убежище и выйти им навстречу. Она медленно направилась к ним, не зная, что сказать.
Когда она поравнялась с ними, ее лицо горело от стыда, что она за ними шпионила. Переведя взгляд с одного на другого, она тихо произнесла:
— Папа... Дядя Килиан... Я все слышала. Я все знаю.
Килиан поднял мачете, бережно протер лезвие тряпочкой и поднялся ей навстречу.
Он встал перед племянницей и посмотрел ей прямо в глаза. Избороздившие его лицо морщины не могли скрыть зоркости взгляда. Он поднял руку и ласково погладил ее по щеке.
— Дорогая Кларенс, — произнёс он твёрдым голосом. — Уверяю тебя, ты ровным счётом ничего не знаешь.
Кларенс похолодела.
— Так расскажите же мне, в конце концов! Я хочу знать!
Килиан обнял Кларенс за плечи и повёл в сторону калитки.
— Думаю, что настало время объявить семейный совет, — сурово произнёс он. — Мне действительно есть что вам рассказать.
Он замолчал и посмотрел на брата.
— Думаю, нам обоим есть что рассказать, — добавил он.
Хакобо уставился в землю, пробормотав себе под нос что-то невразумительное, но явно возражение.
— В конце концов, какая разница, Хакобо? — произнёс Килиан, встряхнув головой. — Мы уже старики. Так что — какая разница?
Кларенс почувствовала, как рука Килиана крепче сжала ее плечи, словно он пытался опереться на неё, чтобы не упасть.
— Боюсь, Хакобо, ты тоже знаешь не все.
Он достал из кармана тонкий кожаный ремешок, на котором висели две маленькие раковины, и надел его себе на шею.
— Я всегда носил его при себе, — сказал он. — Но вот уже двадцать пять лет, как я его не надевал. Больше я никогда его не сниму.
А в это время где-то далеко, за тысячи километров, Лаха искал свою мать — и не мог найти.
Последняя неделя была худшим временем в его жизни. За считанные секунды он рухнул из рая в ад. Он не мог изгнать из памяти Даниэлу, дрожащую от рыданий в его объятиях.
Даже хуже того: он не мог изгнать из памяти ужасную картину отчаяния своей любимой Даниэлы, одинокой и покинутой, в той самой постели, где они были так счастливы.
Даже в самых кошмарных снах он не мог представить, что его белый отец, о котором он ничего не знал, окажется отцом самой желанной на свете женщины. Он всегда подозревал, что где-то в Испании течёт его родная кровь, кровь человека, подарившего ему свои гены; кровь мужчины с выцветшей фотографии, опирающегося на грузовик. Он носил в кармане размытую фотографию своего возможного отца, пытаясь хоть этим заполнить пустоту в душе, вызванную всеобщим упорным молчанием относительно его личности и невозможностью с ним познакомиться.
Он даже отвлеченно мечтал о том, что Килиан или Хакобо могут оказаться его биологическими отцами. Мечта, оттеснённая в дальний угол памяти волнениями души, тела и разума, когда он узнал Даниэлу.
Но теперь все изменилось.
Тайное стремление познакомиться со своим отцом теперь стоило ему личного счастья.
И это было хуже всего.
Даже уверенность, что они с Даниэлой — брат и сестра, не смогла погасить испепеляющей страсти к ней.
Ему стоило невероятных усилий не остановить машину, не развернуться и помчаться назад; как ему хотелось броситься в дом, обнять Даниэлу и сказать ей, что ему все равно, что он не считает себя ее братом, а ее — своей сестрой, ведь они не росли вместе. В некоторых африканских племенах допускаются браки между единокровными братьями и сёстрами. Между единоутробными — не допускаются. Но ведь их выносили разные матери, и никто даже не знал, что у них общий отец.
Но теперь они это знали.
Несколько дней он метался по Мадриду, как лев по клетке, наворачивая круги и лихорадочно думая, что же теперь делать. Он не мог ни пить, ни есть.
В конце концов он решил сесть на самолёт, прилететь в Малабо, разыскать там мать и излить на неё весь свой гнев.
Матери не было дома.
В голове у него мелькнула догадка, и он бросился на кладбище Малабо.
— Вы кого-то ищете? — дружелюбно спросил старик-привратник.
— Даже не знаю, сможете ли вы мне помочь, — Лаха чувствовал себя усталым, очень усталым. — Я ищу могилу человека по имени Антон, Антон из Пасолобино.
Старик удивленно раскрыл глаза.
— В последнее время слишком многие посещают эту могилу, — сказал он. — Ну что ж, идёмте. Я провожу вас к ней.
В старой части кладбища мертвые покоились у подножия прекрасных сейб.
Лаха ещё издали узнал фигуру матери, склонившейся над каменным крестом. Она только что поставила на него маленький букетик свежих цветов.
Услышав шаги за спиной, Бисила обернулась и встретила обвиняющий взгляд сына.
— Мама, — произнёс Лаха. — Нам нужно поговорить.
— Я знаю, ты познакомился с Килианом.
— Да, мама. Я познакомился с моим отцом.
Бисила подошла к нему и погладила его руки, плечи, лицо. Она точно знала, сколь ужасные следы может оставить в душе любовь.
— Давай, пройдёмся, Лаха, — сказала она. — Думаю, ты должен кое-что узнать.
Они двинулись вдвоём меж деревьев и надгробий.
Итак, Лаха познакомился с Килианом.
Как он сейчас? Наверное, постарел, как и она? По-прежнему ли его волосы отливают медью на солнце? Сохранил ли он свою прежнюю неутомимость?
Лаха познакомился с Килианом.
Заглянуть в его серо-зеленые глаза.
Глаза Лахи — напротив глаз Килиана.
Бисила остановилась, заглянув в глаза сына, и эти глаза вдруг стали зеркалом, в котором отразились спустя столько лет глаза Килиана; те самые глаза, что сейчас встали перед Бисилой, стирая время и расстояние, чтобы сказать ей — пришло время рассказать правду, все наконец должны узнать то, о чем они с Килианом знали всегда.
Что их души по-прежнему слиты воедино.
Бисила улыбнулась и посмотрела на сына.
— Лаха... — произнесла она. — Килиан тебе не отец.
XV
Bihurúru bihè (Новые ветра)
1960
Пока не разразилась ужасная буря, когда оставалось менее двух часов до посадки в столице Нигера, Килиан радовался, что решил лететь самолётом из Мадрида в Санта-Исабель, поскольку в этом случае дорога от Пасолобино до Сампаки вместо двух недель занимала чуть больше суток. Конечно, перелёт обошёлся ему гораздо дороже, и четырёхмоторный машине пришлось делать частые посадки для заправки горючим, но выигранное время того стоило.
Однако, когда «Дуглас-ДС4» стало нещадно болтать в воздухе и все пятьдесят пассажиров, охваченные паникой, подняли крик, ему невольно вспомнился отцовский рассказ о кораблекрушении, едва не стоившем ему жизни.
Дожидаясь, пока самолёт вылетит из Ниамеи, чтобы взять курс на Нигерию, Килиан, все ещё измученный и бледный, решил попросить у стюардессы бокал вермута «Чинзано» или шампанского. После посадки в Бате, где ему пришлось пересесть на борт самолёта компании «Быстрый дракон», которому предстояло доставить его на остров — маленький двухмоторный самолет под названием «Джанкер», с низким набором высоты, склепанный из листов металла и состоящий из одних острых углов, — он в который раз пожалел о спокойном и комфортном плавании на корабле вроде «Севильи».
В импровизированном аэропорту Санта-Исабель его ждал не Хосе, а Симон. Он очень изменился. Он больше не выглядел подростком с круглыми живыми глазами, который ворвался в комнату к Килиану в первый день его работы на плантации. Теперь, после года отсутствия, Килиан едва узнал Симона в этом крепком мужчине с добродушным лицом, украшенном тонкими разрезами на лбу — там, где его пересекали длинные горизонтальные морщины, придававшие лицу серьёзности — на щеках и подбородке.