Он прикурил сигарету, затянулся и медленно выпустил облако дыма.
— Это мы ещё посмотрим, — ответила она, прежде чем покинуть комнату, и в ее голосе прозвучала лёгкая угроза, которой Килиан никогда не слышал из этих уст.
В открытую дверь заглянула звёздная ночь. Килиан вышел на галерею и облокотился на перила.
Спустившись, Саде лёгким шагом направилась к маленькому открытому «сеату-600», где ее ждал молодой официант из клуба, который привёз ее на плантацию. Не дойдя нескольких шагов до машины, она услышала чей-то голос.
— Я вижу, у тебя серьёзно с Килианом, коли уж ты решилась заявиться к нему в комнату? — спросил подошедший Грегорио. — Должно быть, он скучал по тебе...
— Меня здесь никто не интересует... — надменно ответила она.
Грегорио пригладил усики, скользнув взглядом по ее фигуре.
Саде оценила этот взгляд, и в голову ей пришла новая идея. Она посмотрела на галерею, куда выходили спальни, и, видя, что Килиан все ещё наблюдает за ней, докуривая сигарету, решила сменить тактику.
— Ну, а ты? — спросила она, выжидающе глядя на него. — Тебе ещё не надоела твоя Рехина? Ни за что не поверю, что она способна удовлетворить твои запросы...
Грегорио удивленно приподнял бровь.
— А ты, значит, способна? — спросил он.
Саде слегка прикусила губу.
— Пойдём со мной — и проверим.
Густаво провёл в больнице ещё несколько недель, покинув ее лишь после Рождества, когда раны совершенно зажили.
В начале нового года, после десяти лет борьбы островитян за независимость, испанское правительство, ко всеобщему удивлению, начало предпринимать небольшие шаги по ее продвижению. Чтобы достичь своей цели и объявить гвинейцев полноправными испанцами, избежав расовой дискриминации, оно отменило закон об освобождении, действовавший на протяжении четырёх десятилетий, согласно которому, при выполнении ряда обязательств перед Патронатом коренного населения — например, после достижения определенного возраста, получения научного звания или работы под началом какого-нибудь поселенца — они имели право приобретать и потреблять те же продукты, что и белые — если, конечно, освобожденный имел достаточно средств для их приобретения.
К удивлению Эмилио и Хенеросы, на выборах в муниципальные советы Густаво стал депутатом от Собрания городских старейшин Санта-Исабель, в числе ста восьмидесяти восьми других представителей, избранных по всей стране. Люди вроде него и его брата Димаса стали вести испанский образ жизни. Они теперь жили в фешенебельных районах, в уютных домиках, окружённых садами; у дверей были припаркованы маленькие машины, на которых они каждый вечер возвращались с работы и забирали из школы детей.
— Если бы только это! — возмутился Эмилио, подбрасывая Исмаэля на коленях. — Ко всему прочему, я ещё должен сносить их высокомерный тон! Ах, видел бы это его отец! Старый Димас был достойным человеком!
— Понятно... — протянула Хулия. — Вы с ним окончательно разругались...
— Раньше каждый знал своё место, дочка, — вмешалась Хенероса, собирая тарелки со стола. — А сейчас все перемешалось. Теперь они одержимы манией положить конец нашим разумным законам. Скоро они добьются того, что разрешат браки между белыми и неграми, вот увидишь.
— Не понимаю, что вас так удивляет, — Хулия пожала плечами. — Англия и Франция уже показали дорогу, дав права территориям Экваториальной и Восточной Африки. Так почему же Испания должна поступить иначе?
— Потому, дочка, что у нас, слава Богу, есть лидер, который уже долгое время хранит порядок и здесь, и в Испании, — шумно вздохнула она. — Обладай он сейчас энергией прошлых лет, уверяю тебя, он никому бы не позволил вести себя на поводу...
— Времена изменились, мама, — перебила Хулия.
— Да, изменились, — согласился Эмилио. — Вот только не знаю, к лучшему ли, Хулия.
Он посмотрел на часы и поднялся, ссадив ребёнка на расстеленное на полу одеяло, на котором лежало несколько картонных лошадок.
— Попрощайся за нас с Мануэлем, — сказал он. — К сожалению, мы должны ехать.
— Сейчас очень тревожное время, — сказала Хенероса. — Брасерос все чаще бунтуют. Это очень плохо для нашей политики.
Хенероса простилась с дочерью и наклонилась, чтобы поцеловать внука. Хулия проводила их до машины.
— Кстати, вы не захватите с собой Обу? — спросила она.
— Эту девицу! — Эмилио возвел глаза к небу. — С тех пор как она втрескалась в этого верзилу, у неё только и мыслей, что о Сампаке! В последнее время она очень небрежно работает, забывает о просьбах клиентов... Если она не возьмётся за ум, придётся искать другого человека.
— Сейчас не так-то просто найти и обучить другого человека, — заметила Хенероса, поправляя прическу.
Едва она успела произнести эти слова, как появилась девушка; глаза ее лихорадочно блестели, а губы недвусмысленно припухли.
— Ещё немного, и ты пойдёшь пешком, — пригрозил Эмилио.
— Ах, простите, дон Эмилио.
— Ладно уж, садись в машину.
— Простите, дон Эмилио, но мне нужно кое-что сказать сеньоре, — она умоляюще посмотрела на Хулию.
Хулия заметила недовольство на лице отца и пообещала, что долго они не задержатся.
— И что же такое важное ты хотела мне сказать? — спросила Хулия, когда они вошли в дом.
— Это... — Оба нервно потёрла руки. — Это касается моей подруги Саде. На днях она призналась, что беременна.
— И что же? — не поняла Хулия.
— Дело в том, что отец — один из служащих плантации, и когда он узнал о ребёнке, то больше не захотел ее видеть. Моя подруга в отчаянии, и я даже думала, что она... Ну, я подумала... Поскольку вы с ним знакомы, то, может быть, вы могли бы на него повлиять...
— Кто он? — резко перебила Хулия.
— Масса Килиан.
— Но... — Хулия так и села, потирая лоб, явно ошеломлённая этой новостью.
— Они были большими друзьями, — сказала Оба.
— Но... — ответила Хулия, стараясь быть как можно более вежливой. — Насколько мне известно, у твоей подруги было много друзей.
— Да, но она уверена, что отец — он. Она в отчаянии, сеньора. Я знаю, как она любила этого массу и как переживает сейчас, когда он ее бросил.
— Оба! — донёсся снаружи голос Эмилио. — Мы уезжаем!
Хулия встала, схватила Обу за локоть и потащила к двери.
— Ни слова об этом, — прошептала она. — Никому, слышишь?
Оба кивнула.
— А я посмотрю, что можно сделать, — пообещала Хулия.
Оставшись в одиночестве, Хулия взяла на руки Исмаэля и крепко обняла.
«И какие законы существуют для таких случаев? — подумала она в гневе. — Никаких. Слово чёрной женщины с сомнительной репутацией против слова белого мужчины. Слово Саде против слова Килиана. Да, сложная ситуация. Неужели ей так трудно было найти средства, чтобы избежать подобных последствий?»
Хулии трудно было поверить, что рассказанное Обой — правда, но ещё труднее было поверить в то, что, если бы такое все же случилось, Килиан мог поступить как последний трус. Конечно, он был бы не первым и не последним, кто так поступил. Достаточно пройтись по улицам Санта-Исабель или заглянуть в городской приют, чтобы в этом убедиться.
Но что она может сделать? Самое большее — поговорить с Килианом, моля Бога, чтобы все это оказалось неправдой.
Усталый Мануэль вошёл в гостиную и растянулся на диване рядом с женой и сыном.
— Наконец-то освободился. — Он наклонился и поцеловал Исмаэля в макушку, и тот тут же протянул к нему ладошки, просясь на руки.
Мануэль заметил, что Хулия кажется задумчивой.
А она тем временем размышляла, рассказывать ли мужу о том, что услышала от Обы.
— Знаешь что, Хулия? — сказал он. — Иной раз я спрашиваю себя: какого черта мы здесь делаем? Согласен, мне хорошо платят, но я уже сыт по горло всеми этими порезами, хининами, воображаемыми болезнями и змеиными укусами...
Она поняла, что сейчас не самый лучший момент, чтобы рассказывать о Килиане.
— Ты так говоришь, потому что слишком устал. А вот как отправишься в джунгли отдохнуть — тут же обо всем позабудешь.
— Вот то же самое мне только что сказал Килиан! — улыбнулся Мануэль.
Хулия прикусила губу. Значит, Килиан снова попал в больницу... Вот же не везёт ему с этими клещами!.. Хотя, если Саде не лжёт, клещ — наименьшая кара, какую он заслужил.
В это время в процедурном кабинете Бисила тщательно осматривала ногу Килиана.
— У тебя нет никакого клеща, Килиан, — сказала она наконец.
— Нет? — притворно удивился он. — Но, говорю же, меня что-то сильно колет.
Бисила испытующе посмотрела на него.
— Тогда подождём день-другой и посмотрим, что будет, — сказала она.
— Бисила, я... — склонился он к ней. — Я очень хотел тебя увидеть. Раньше мы встречались как-то мимолётно... — Он понизил голос до шёпота. — Ты что же, даже разговаривать со мной не хочешь? Я чем-то тебя обидел? Сказал или сделал что-то не то?
Бисила отвернулась и стала смотреть в окно.
В эту минуту кто-то постучал в дверь, и она пошла открывать, не дожидаясь ответа.
В кабинет влетела Хулия и без лишних слов направилась к Килиану.
— Мне нужно поговорить с тобой... наедине, — уточнила она, повернувшись к Бисиле. — Вы уже закончили?
— Ещё нет, — поспешно ответил Килиан. — Но если тебе так нужно поговорить со мной, мы можем продолжить потом — если ты не против, Бисила.
Бисила кивнула, чуть заметно улыбнувшись, собрала инструменты и удалилась в смежную туалетную комнату.
Закончив мыть руки, она явственно расслышала голоса Хулии и Килиана, доносившиеся сквозь тонкую стенку, выложенную белым блестящим кафелем. Но что это? Ей послышалось, или они в самом деле упомянули имя Саде?
Искушение оказалось сильнее здравого смысла и хорошего воспитания, и она решила прислушаться к разговору.
— Саде утверждает, — сказала Хулия, — будто бы ты — отец ее ребёнка, и что ты порвал с ней, как только узнал о беременности.
Бисила затаила дыхание.
— Во-первых, Хулия, — голос Кили