ана звучал на удивление спокойно, — я впервые слышу от тебя, что Саде беременна. А во-вторых, я никак не могу быть отцом этого ребёнка.
— Ах да, я же знаю, что эта женщина... что она не только с тобой... — она цокнула языком, чтобы скрыть неловкость. — Но она совершенно в этом уверена.
— А ты сама-то что об этом думаешь, Хулия? Если ты прибежала сюда со всех ног, чтобы поговорить со мной об этом — значит, были сомнения...
— Килиан, я же знаю, что все эти годы ты не встречался ни с кем, кроме Саде. Так что вполне логично, что я подумала...
— Мне кажется, об этом тебе стоит спросить у Грегорио. Или ты не знаешь, что в последние месяцы она стала его любимой шлюхой? Возможно, они оба надеялись возбудить мою ревность, но им это не удалось. С неё станется придумать такую историю... — Он замолчал. — Хулия, клянусь тебе: последний раз я был с Саде до отъезда в Испанию. Когда я вернулся, она пришла ко мне однажды вечером, и я ей открытым текстом сказал... сказал, что наша... наша дружба... закончилась. Так что я никак не мог бросить ее беременную, и никому не позволю себя шантажировать. Ясно тебе? — последний вопрос прозвучал чётко и твёрдо.
— Прости, что усомнилась в тебе, — тихо произнесла Хулия. — Даже не знаю, что и сказать... Если Саде действительно на такое способна — думаю, она не упустит случая тебя оклеветать.
— Никто не сможет сказать, что видел меня с ней за последние месяцы, — ответил Килиан, помолчав. — Ты это знаешь, как никто другой, Хулия. Неужели ты могла поверить хоть на секунду, что я стал бы уклоняться от ответственности?
Несмотря на разделявшую их стенку, Бисила расслышала упрёк в голосе Килиана. Шли секунды, а Хулия все молчала. Затем Бисила услышала стук закрываемой двери. Несколько секунд она ещё прислушивалась, а затем вернулась в процедурный кабинет.
При виде Бисилы лицо Килиана просияло.
— Я боялся, что ты не вернёшься, — признался он.
— Ты же просил меня подождать, чтобы мы могли продолжить...
Из подслушанного Бисилой разговора стало ясно, что Килиан уже давно не был с Саде, но она не хотела снова тешить себя иллюзиями. Отнюдь не исключено, что он найдёт себе другую подругу. Тем не менее, она испытала немалое облегчение, узнав, что он больше не проводит время с этой красивой женщиной, и это чувство снова сделало ее смелой, словно первые вечерние тени.
— А что ты делаешь после работы? Неужели у тебя нет женщины, которая скрасила бы твой досуг?
— Ну конечно, есть, — убеждённо ответил Килиан.
Бисила взглянула на него, удивлённая столь быстрым и откровенным ответом, а он, глядя на неё с лихорадочным блеском в глазах, произнёс внезапно охрипшим голосом:
— Она всегда со мной, день и ночь. Вот уже много месяцев ты одна царишь в моих мыслях.
Когда Бисила подошла к дверям сушильни, она увидела там отца, Симона и Килиана, и победная улыбка озарила ее лицо. Тайна, соединившая ее с Килианом, стучала у неё в груди, подобно барабанному бою.
Она подавила вздох. Возможно, им так и придётся всю оставшуюся жизнь довольствоваться короткими тайными встречами наедине и равнодушными приветствиями на людях... если, конечно, духи не сжалятся над ними и не изменят ход событий. Ну, по крайней мере, утешала она себя, этот день начался удачно.
Все утро Симон нетерпеливо расхаживал из стороны в сторону между листов железа, на которых толстым ковром были разложены зерна какао, чтобы убедиться — все идёт, как надо.
— Почему ты так нервничаешь, Симон? — спросил Килиан, отирая пот, заливавший ему глаза. В сушильне было невозможно жарко. — От этого ни лента не станет двигаться быстрее, ни зерна быстрее не поджарятся, как бы ты их ни ворошил.
— Я не хочу задерживаться, масса, — сказал он. — Не хочу, чтобы большой масса увидел меня и заставил работать в субботу.
— А что будет в субботу? — спросил Килиан.
— Моего отца избрали новым ботуку — то есть, вождём Биссаппоо. — Симон посмотрел на Килиана, давая понять, как он гордится отцом. — В субботу состоится его коронация.
— Да, это большая честь, Симон, — ответил удивлённый Килиан. — Значит, я сейчас разговариваю с сыном вождя?
— Да, с сыном настоящего вождя, — с гордостью сказал Симон. — Не такого, как этот ваш, который желает стать им без всяких заслуг.
Хосе бросил на Симона суровый взгляд. Он не сомневался, что юноша доверяет Килиану и именно поэтому говорит столь откровенно, но в то же время, он буби, стремящийся к полной независимости острова и отделению от континентальной части, а потому никогда не упускал случая покритиковать белых колонизаторов. Хосе вполне разделял его идеи, но при этом не хотел оскорбить Килиана.
До Килиана и раньше доходили слухи, будто буби собираются провозгласить губернатора абба, или вождем духов. Эта идея казалась ему смешной, поскольку, насколько он знал культуру и обычаи буби, титул «абба» носил главный жрец региона Мока, священная власть которого распространялась на весь остров. Причём это был наследственный титул; аббой никак не могли провозгласить человека со стороны. Поэтому он был уверен, что это не более чем злые слухи. Ни одному буби даже в голову не придёт удостоить титулом вождя духов белого человека.
— Ещё чуть-чуть, и удостоят, — заявил Симон.
Он спрыгнул к ним вниз. Лицо его покраснело от жара и гнева. Взяв метлу, он принялся яростно подметать скорлупу, упавшую с ленты транспортёра.
— Ты же знаешь, я бывал вместе с отцом на разных встречах с вождями других деревень и белыми людьми, — напомнил он. Перестав быть боем Килиана, Симон перестал обращаться к нему на «вы». — И ты знаешь, людям не нравится, когда им хамят, так что они решили посоветоваться с духами предков.
— И что же им сказали духи? — шутливо спросил Килиан, отвернувшись, чтобы не видеть, как краснеет от гнева покрытое шрамами лицо в ответ на его улыбку.
И тут увидел Бисилу.
На ней была белая юбка и такая же блузка с рукавами-фонариками выше локтя, которые подчёркивали ее кожу цвета тёмной карамели. Обычно она носила распущенные волосы, которые курчавились пышной короткой гривой, но сейчас заплела их в тонкие косички, которые ещё больше оттеняли ее тонкие черты и огромные глаза. При виде исключительной красоты этой женщины его охватила дрожь.
Он не мог отвести от неё глаз. Оба молчали, чтобы не возбуждать подозрений. Это было трудно, но они изо всех сил старались не показывать на людях, что их связывают какие-то особые отношения.
Бисила поднесла палец к губам, призывая Килиана к молчанию, а Симон между тем продолжал звонким и чистым голосом:
— Духи не настолько глупы — я, во всяком случае, в это не верю. Они говорят устами разных людей, давая нам понять, что это скорее желание заставить испанцев работать на нас, чем дань уважения. Кое-кто считает, будто бы мы, буби, хотим продать остров Испании. Другие советуют сдать остров в аренду на сорок лет и продолжать жить с вами бок о бок, пока вы заботитесь о нас. Третьи вспоминают, что далеко не всегда вы нас так любили, привода в пример кровавую бойню в 1910 году, когда было жестоко подавлено восстание буби, — он замолчал, чтобы перевести дух. — А кое-кто даже вас защищает, утверждая, что испанцы — хорошие люди, что вы здесь не для того, чтобы выжимать из нас соки, а чтобы работать, и способствуете нашему процветанию.
— Я сам слышал, как один испанец раскритиковал этот обычай и обозвал нас дураками, — вмешался Хосе, вынуждая молодого человека отвести взгляд от Бисилы и сосредоточиться на разговоре. — Некоторые белые стремятся возбудить в буби вражду к испанцам и сделать их независимыми. Полагаю, если им удастся добиться независимости, они с помощью друзей-туземцев смогут изгнать испанцев из страны.
Килиан потёр лоб, смущённый и растерянный.
— Я и сам испанец, — сказал он. — И меня не интересуют эти подковерные игры, но мне все это тоже кажется полной глупостью. Для чего это вообще нужно?
— Чтобы как-то смягчить ситуацию и не оскорбить при этом ни белого, ни буби, я подумал, что можно назвать его мотуку или ботуку, иначе говоря — вождь, уважаемый человек, главный в деревне или округе, человек, которому должны подчиняться другие. Во время этой почётной церемонии он будет удостоен этого звания и получит памятные знаки буби...
— А также юную девственницу в жены... — добавила Бисила, подходя к мужчинам. — Tue'a location e. Добрый день, Килиан.
— We a lo e Бисила, — с улыбкой ответил Хосе, не в силах скрыть гордости за любимую дочь. — Ka wimbori le? Как тебе сегодня спалось?
— Nimbori lele, potoo. Я спала хорошо, спасибо.
Килиану очень нравилось звучание языка буби, который в устах Бисилы напоминал настоящую музыку. Он вспомнил, как она безуспешно пыталась научить его хотя бы нескольким словам, таким, как «здравствуйте» и «до свидания», в импровизированном классе, в который они превратили процедурный кабинет. Будучи прилежным учеником, Килиан позволял ей брать себя за руку, чтобы ощутить дрожь в горле, пытаясь произнести особо трудные звуки, но тут же забывал об учебе и принимался нежно ласкать ее — сначала шею, затем — подбородок, потом — щеку. Тогда она закрывала глаза, поднимала голову и подставляла губы, чтобы он прямо из них вбирал буквы, слова и фразы, которых не мог понять.
Килиан встряхнул головой, стараясь отогнать эти мысли, заставившие его почувствовать сладкое томление между ног. Сейчас они не одни: значит, он должен держать себя в руках...
— Но, конечно, — с иронией в голосе продолжала Бисила, — сделка и состояла в том, чтобы губернатор сохранил все в таком виде, как получил, и он фактически согласился на это — как и отдать свою дочь, при всей любви и привязанности к ней.
На лице Симона проступило торжество.
— Несмотря на все наши протесты и письмо, которое мы отправили, с просьбой отменить это постановление, губернатор заявил, что должен уйти, и поборов не будет. А теперь, нравится вам это или нет, — он повернулся к ним спиной, — мы больше не станем терять времени и постараемся как можно скорее покончить с этим делом.