– Звучит заманчиво, но у меня в Пасолобино свой маленький рай. И ты обещал показать мне другие части острова: Лубу, или Сан-Карлос, кратеры вулкана – их ведь несколько? – белые песчаные пляжи Алены, откуда рыбаки отправляются на острова Лорос. А Батете с деревянной церковью? О нет, я хочу все это увидеть!
– Если ты когда-нибудь вернешься на остров, я все это организую, верну долг.
Она заговорщицки улыбнулась:
– Ладно. Но в любом случае, ничто не сможет затмить сегодняшнего пляжа.
– Что ж, все еще впереди.
Кларенс прикрыла глаза, по спине побежали мурашки удовольствия.
– Но Сампака остается обязательным пунктом нашей программы. А ты что думала? Что я обойду стороной место, где мы с тобой встретились? – Он легко поднялся и протянул ей руку. – Знаешь, Кларенс, ты просто не могла не встретить меня и Лаа. Так захотели духи. Не буду тягаться с их волей, у них на все свои причины.
Девушка задавалась вопросом, почему физически ее привлек именно Инико, а не Лаа. Возможно, и на то была воля духов…
– Помнишь, как мы встретились?
Это было чуть меньше трех недель назад, но Кларенс казалось, что пролетели годы.
– Я принял тебя за секретаршу.
– Да! – засмеялась Кларенс. – Признаться, ты меня слегка напугал.
– Надеюсь, ты переборола страх?
– Теперь – да, но когда мы встретились в Сампаке и потом – в доме твоей матери, ты был замкнутым и отстраненным.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Я подумала, что совсем тебе не нравлюсь, – продолжила Кларенс. – Твоя мама, видимо, что-то заметила. Она сказала тебе что-то на языке буби, и ты включился в разговор. Не секрет, что она тебе сказала?
– Да ничего особенного. Штамп. Что не стоит судить о человеке, пока не узнал получше.
– На самом деле это очень ценный совет. Видишь, как все поменялось? И… – Она лукаво взглянула на него. – Если бы сейчас правил Евеера, ты был бы в опасности за связь с белой женщиной.
– Если ты сейчас правил Евеера, – расхохотался он, – ты была бы в опасности за попытку подчинить буби!
Инико остановил внедорожник возле проржавевших ворот с остатками краски. Название на табличке лишилось двух букв.
– «Са-пак», – прочитала Кларенс.
– Как по-твоему, что значит «Сампака»? – спросил Инико
Она задумалась.
– Наверное, раньше здесь была деревня с таким названием?
– А вот и нет! – Инико покровительственно улыбнулся. – Название произошло от имени одного из первых освобожденных рабов, сошедших на берег, когда остров еще принадлежал англичанам. Его звали Самуэль Паркер. Он стал сперва Сэм Паркер, а потом – Сампака.
Кларенс обернулась к нему.
– Откуда ты знаешь?
– Наверное, в школе рассказали, а я запомнил, – пожал плечами Инико. – Или услышал, когда работал здесь. Не помню.
– Еще вопрос: ты никогда не скучаешь по временам, когда сам работал на плантации?
– Не знаю… Ребенком мне тут нравилось, но когда меня заставили вернуться, работа была тяжелой и нудной. Наверное, я чувствую что-то среднее между родством и равнодушием.
Девушка перевела взгляд на величественные пальмы, росшие на расстоянии метра друг от друга. Стволы были покрыты белым примерно метра на два, и вместе они образовывали аллею, сходившуюся в перспективе.
– Судьба привела мою семью именно в Сампаку, а не в Тимбабе, Бомбе, Бао, Туплапла или Сипопо, – сказала девушка. – Эти волшебные названия в детстве пробуждали у меня образы далеких земель. – Она посмотрела на небо. – Если не пойдет дождь, а в дождь тут невозможно что-либо разглядеть, сегодня я наконец-то смогу проникнуть в сказку.
– Не знаю, что ты здесь ищешь, Кларенс, но реальность, по меньшей мере… удручает.
– Вот эти пальмы… – Кларенс указала на деревьям. – Чтобы сохранить аллею, мои родственники сажали некоторые из них. Это вызывает у меня чувство гордости и… не знаю, ощущение непрерывности времен, что ли. Отец и дядя теперь уже старые, а пальмы, как и прежде, устремлены к небесам. – Она покачала головой. – Для тебя это, может, и не важно, а для меня – очень. Когда-нибудь все это исчезнет, и некому будет рассказать грядущим поколениям о пальмах… в снегу. Впрочем, нет, я сама однажды расскажу, как все было…
«Но расскажешь ли ты о том, что подозреваешь, но еще не узнала точно?» – подумала она отстраненно.
Инико завел мотор, и они поехали по поселку, который теперь был полон жизни. Фургончики поднимали облака пыли, трактор перевозил дрова, мужчины возили тачки, женщина несла на голове корзину, а еще одна – пустой контейнер.
Вот наконец и главный двор! Направо – два склада с красными крышами, налево – домик белыми колоннами и верандой. Старое офисное здание, где был архив. Обнаженные по пояс рабочие ходили туда-сюда, и Кларенс вновь расчувствовалась: картинка была узнаваемой.
Поставив машину, Инико повел спутницу на ближайший участок. Кларенс увидела, как мужчины собирают какао с помощью длинной палки с металлическим крюком на конце.
– Ого, Инико! – воскликнула она. – Дядя привез с острова две штуковины – такой вот крюк и мачете, который он до сих пор использует для рубки хвороста.
Какао-деревья здесь оказались ниже, чем она предполагала. Несколько мужчин несли на спине корзины, подбирали концом мачете оранжевые стручки и закидывали внутрь. Другие перевозили собранные стручки в тачках и сгружали в кучи. Дальше стручками занимались лущильщики: одной рукой они держали стручок, а другой легонько ударяли по нему мачете, чтобы извлечь бобы. В основном работала молодежь – темнокожие парни в грязной одежде. Глаза Кларенс блеснули: Хакобо и Килиан будто говорили с ней издалека: «Я никогда не пропускал момент, когда какао отправляли в сушильню, даже если это случалось в четыре-пять часов утра!» Она будет рада сообщить им, что все осталось так же, как при них: сушильни для бобов, обожженные деревянные подносы, которых, может быть, касались их руки. Рабочих было меньше, и не было той идеальной чистоты, которой так хвалились отец и дядя, но процесс шел и не собирался сворачиваться.
Они заглянули во все углы на главном дворе. Инико удивлял интерес девушки к тому, что он считал тяжелым трудом, но он подробно объяснял, что где происходит. Наконец они присели на ступеньки дома, где располагалась администрация. Кларенс была вся мокрая от пота, она очень устала, но была счастлива.
К ним подошел мужчина лет шестидесяти. Инико знал его, и они начали разговаривать. Все это время мужчина без отрыва смотрел на Кларенс, и она вспомнила – это же тот безумец, который преследовал ее, когда она впервые приехала в Сампаку. И тут ее внимание привлекли знакомые слова: Кларенс, Пасолобино и… Килиан!
– Кларенс! – воскликнул Инико, обернувшись. – Ты не поверишь!
Сердце девушки заколотилось.
– Познакомься с Симоном. Он самый старый работник плантации, живет здесь полвека, наверное. Он больше не может работать, но инструктирует молодежь.
Симон смотрел на нее недоверчиво. Его лоб и щеки были покрыты тонкой сеточкой шрамов. Видимо, он был одним из немногих, кто еще практиковал шрамирование, и впечатление производил пугающее. Впрочем, рядом с Инико страшно ей не было.
Мужчина обратился к ней на буби, и Инико шепнул на ухо:
– Он знает испанский с детства, но однажды решил больше на нем не говорить. И ни разу не нарушил слова. Но не волнуйся, я переведу.
«Еще один человек, верный своему обещанию», – подумала Кларенс, вспомнив отказ Бисилы приехать в Сампаку.
Инико принялся переводить:
– Я наблюдал за тобой некоторое время, и ты мне кое-кого напомнила. Я не уверен… но не родня ли тебе Килиан? Может, ты его дочь?
– Нет, не дочь, – ответила Кларенс и быстро добавила, заметив недоумение на лице мужчины: – Племянница. Я дочь Хакобо. Вы ведь их хорошо знали? Что вы помните?
– Он говорит, что много лет был помощником массы Килиана, боем. Килиан был хорошим и по-доброму к нему относился. Он также знал массу Хакобо, но мало с ним общался. Он спрашивает, по-прежнему ли много снега в Пасолобино – твой дядя постоянно говорил про снег. Еще он спрашивает, живы ли твои родственники, сколько им лет и женился ли масса Килиан.
– Оба живы. – Голос Кларенс дрожал от нахлынувших чувств. – Оба здоровы, и им обоим уже за семьдесят. Наша семья все так же живет в Пасолобино. Дядя и отец женились, у каждого по дочери. Меня зовут Кларенс, а дочь Килиана – Даниэла.
Имя Даниэла удивило мужчину. Он несколько секунд задумчиво молчал, а потом пробормотал:
– Даниэла…
Посмотрел на Инико, потом на Кларенс. Сквозь шрамы было заметно, что он хмурится. Задал какой-то вопрос Инико, и тот ответил на буби, потом положил руку на плечо Симону и пояснил:
– Симон хочет знать, как мы познакомились. Я сказал, что мы столкнулись тут несколько дней назад, а потом встречались в городе уже в компании с Лаа. – Он повернулся к мужчине. – Да, Симон, она знакома с Лаа. И да, это вышло случайно.
– Зачем ты это сказал? – поинтересовалась Кларенс. – Я думала, что ты не веришь в случайные совпадения и считаешь, что всем заправляют духи.
Симон снова заговорил, и Инико стал переводить:
– Симон говорит, что твои родственники знали моего деда. А мой дед дружил с твоим дедом и дядей.
– Так он и моего деда знал, раз так говорит? – спросила Кларенс; у нее сердце замерло, когда она вспомнила про цветы на могиле.
Симон что-то ответил и погрозил Инико пальцем.
– Он говорит, что знал его, но образ стерся из памяти, потому что твой дед умер давным-давно. Симон тогда был совсем юным и всего два года проработал у массы Килиана. Но, похоже, мой дед был близко с ним знаком.
– Твой дед? – переспросила Кларенс. Последний вождь буби дожил до ста пяти лет, а вдруг…
– Дед умер много лет назад, – оборвал надежду Инико.
– А как звали твоего деда?
– Йозе. Хосе, по-вашему. Он всю жизнь провел здесь, в Сампаке. А вообще жил в деревне, которой больше нет. Она называлась Бисаппо. В семьдесят пятом Масиас приказал ее сжечь. Он считал, что жители деревни – заговорщики.