– Да, Даниэла, ты права, все наладится. И с чего-то нужно начинать. Может быть, однажды…
– Слушайте, – живо перебила Кармен, – сегодня праздник! Успеете еще обсудить проблемы Гвинеи, давайте уж поговорим о чем-нибудь веселом! Лаа, хочешь еще пирога?
Парень растерянно потер бровь, а Кларенс расхохоталась.
На следующий день все встали поздно, кроме Кармен, которая опять отправилась на кухню, намереваясь поразить всех рождественской индейкой, фаршированной орехами. Братья после завтрака куда-то запропастились, Кларенс, Даниэла и Лаа чем могли помогали хозяйке. Кармен расспрашивала Лаа, как они празднуют Рождество дома, и тот осведомился, где именно – в Америке или в Африке.
– Ну, с Америкой все ясно, а про Африку я ничего не слышала. Вы наряжаете пальмы?
Все рассмеялись шутке, а Даниэла, схватив мелок, нарисовала на грифельной доске пальму с рождественскими звездами. Кухня была просторной, и все же Даниэла и Лаа ухитрялись постоянно сталкиваться.
Кларенс чувствовала себя счастливой. Она любила это время года, когда кругом белым-бело, а в доме пахнет елкой и полно вкусной еды.
Лаа сказал, что в Гвинее конечно же нет такого Рождества, как в Пасолобино. У них сейчас жара, и все предпочитают сидеть под кондиционером, у кого он есть. Рожественские гирлянды в городе вывешивают, но они часто не горят из-за перебоев с электричеством, а в деревнях такого и не было никогда. Рождественские подарки делают только те, у кого есть деньги… Вспомнив о подарках, Лаа спросил у Кармен, когда будет лучше их преподнести. Кармен улыбнулась. Чем ближе она узнавала молодого человека, тем больше он ей нравился. Такой зять ей бы точно подошел!
Время подарков пришло за обедом. Женщины Рабалтуэ получили от своих мужчин духи и украшения. Хакобо был подарен уютный свитер, а Килиану – кожаный кошелек. Наступил черед Лаа. Кармен он привез три книги: о домашних традициях Гвинеи, маленький сборник рецептов («Угадал!» – воскликнула она) и антологию гвинейской литературы. Для Хакобо парень нашел в Мадриде несколько фильмов, которые снял на Фернандо-По в сороковые-пятидесятые годы один испанский режиссер. Кларенс достались записи гвинейских групп, сделанные на студии в Испании, а Даниэле он накинул на плечи роскошную шаль, и та не снимала ее весь вечер, чувствуя невероятное возбуждение.
Наконец молодой человек передал маленький сверток Килиану, сидевшему во главе стола.
– У меня совсем не было идей, – признался он, – и я спросил совета у мамы. Надеюсь, вам понравится.
Килиан развернул бумагу и извлек на свет маленький деревянный предмет, похожий на колокольчик, только квадратный и с несколькими язычками.
– Это… – попытался объяснить молодой человек.
– …елёбо, – закончил за него Килиан дрогнувшим голосом. – Традиционный колокольчик, призванный отпугивать злых духов.
Кларенс задумалась. Симон что-то говорил в Сампаке про колокольчик… Он сказал, что если глаза не подскажут ответ, то нужно отыскать елёбо. И где же искать? Почему Бисила посоветовала Лаа привезти Килиану именно этот подарок? Насколько девушка знала, Симон с ней не общался.
– Спасибо большое, – поблагодарил Килиан, побледнев. – Ты не представляешь, как я рад.
Даниэла попросила посмотреть вещицу.
– Где я могла его видеть? – нахмурилась она, взяв колокольчик в руки. – Он напоминает, он напоминает…
– Даниэла, дочка, принеси, пожалуйста, конфеты, что мы вчера ели, – быстро перебил Килиан.
Девушка встала и пошла на кухню.
– Ох, в последнее время у нас столько необычных подарков, – вмешалась Кармен.
Лаа наклонил голову в недоумении.
– Она имеет в виду шлем, – пояснила Кларенс, – который передал мне Инико от твоей мамы.
– Шлем? – удивился Лаа. Дома он вроде не видел ничего подобного. – Где же она его прятала? Когда мне было семь или восемь, по приказу Масиаса обыскивали все дома и уничтожали предметы, хоть как-то связанные с периодом колонизации.
Килиан моргнул и произнес:
– Что-то похожее было и здесь. По распоряжению нашего диктатора Франко говорить о Гвинее было запрещено, и так продолжалось до самого конца семидесятых. Мы не знали, что за ужасы там творятся после деколонизации.
– Все было настолько плохо, Лаа? – мягко спросила Кармен.
– К счастью, я был маленьким, и, конечно, ничего не помню. Но да, времена были ужасные. Репрессии, притеснения и даже убийства сотен людей. Масиас… он был безумен.
Вернулась Даниэла с конфетами, села за стол, а молодой человек продолжил:
– Наш президент не получил хорошего образования, и его раздражали умные люди. Была такая книга: «История и география Экваториальной Гвинеи», ее написали монахи ордена Святого сердца, так вот, если у кого-то эту книгу находили, человек мог поплатиться головой. На Испанию и испанцев лились потоки грязи, хотя от Испании Гвинея получала экономическую помощь. Когда появились памфлеты, обвинявшие Масиаса в массовых убийствах, он конфисковал все печатные станки. На улицах горели костры из книг, как было у вас в Средневековье. Он отозвал всех студентов-стипендиатов из Испании, а когда те вернулись, многих из них убил. Самое слово «интеллектуал» было под запретом. Остров захватили фанги из континентальной части страны, и это он снабдил их оружием. Мы сегодня отмечаем Рождество… так вот, Масиас запретил католицизм, а вместе с ним и местные культы. Нельзя было совершать паломничество к Великому Маримо в долине Мока… – Лаа потер глаза. – А что еще можно ожидать от человека, который открыто восхвалял Гитлера?
Повисла тишина.
– Но ведь Масиас победил на демократических выборах? – спросил Хакобо.
– Он был великим манипулятором, – отозвался Килиан. – Постоянно мелькал на телевидении и знал, как завоевать сердца людей. Достаточно было пообещать вернуть черным то, что им раньше принадлежало.
– Испанцы доверили остров не тому человеку, когда уходили, – вздохнув, пояснил Лаа.
– И сколько же длился этот кошмар? – спросила Даниэла, пожирая его глазами.
– Одиннадцать лет. С шестьдесят восьмого по семьдесят девятый.
– Я как раз тогда родилась, – сообщил Даниэла, и Лаа быстро подсчитал в уме: девушка оказалась еще моложе, чем он предполагал.
– Представь, Даниэла, он вселял такой ужас в сердца местных жителей, что ни один мужчина не желал идти в расстрельную команду, когда его приговорили к смерти! Чтобы привести приговор в исполнение, пришлось нанимать марокканцев. – Он придвинулся ближе и понизил голос: – Легенда гласит, что Масиас убил всех любовников одной из своих жен. А когда его самого поставили к стенке, он развел руки за спиной ладонями вниз, как будто пытался взлететь…
Даниэла вздрогнула, а Кларенс коснулась ожерелья, которое повязал ей Инико. Чтобы разрядить обстановку, она сказала:
– Пожалуй, хватит об этом. У нас еще Лаа не получил подарки. – Она достала из пакета фетровую шляпу, пару перчаток в тон и экземпляр недавно изданной книги «Гвинея на пасолобинском». – Эту книгу написал испанец, – пояснила она. – Он рассказывает о людях, которые жили в Гвинее в колониальный период. Конечно, в ней отражен только один взгляд – со стороны белых, – но история может тебя заинтересовать… – Кларенс замялась: может, не стоило ему дарить эту книгу? – Но потом воскликнула: – А еще в ней есть фото Хакобо и Килиана!
– Спасибо! – поблагодарил Лаа. – Мне и в самом деле будет интересно.
Он раскрыл книгу и принялся листать страницы, вглядываясь в фотографии. Белые, как правило, снимались в светлых костюмах и неизменных пробковых шлемах, иногда, с ружьями, иногда с мачете, все довольные и улыбчивые. Черные – в потрепанной одежде, лица испуганные. На групповых фотографиях чернокожие мужчины сидели в ногах у белых, на одной из них белый положил руку на голову чернокожему. «Как будто собаке», – с горечью подумал Лаа. Он попытался воскресить в памяти детские воспоминания, но так и не смог ничего припомнить. Похоже, он был слишком мал. Может, у Инико получится что-то узнать?
Килиан и Хакобо стали рассказывать о Санта-Исабель, о красивых домах вроде Каса Мальо на бывшей Авенида Алонсо XIII, об автомобилях того времени, вспомнили названия судов, входивших в гавань: «Плюс Ультра», «Домине», «Сиудад де Кадис», «Фернандо-По», «Сиудад де Севилья»… У Килиана перехватило дух. «Суидад де Севилья», комфортабельный корабль, в середине семидесятых встал в док на ремонт, потом снова плавал, но над ним словно злой рок навис: он дважды горел, попал в жесточайший шторм… и все же, и все же после семидесяти шести лет службы, все еще был на плаву. Не похожи ли их судьбы?
Он покачал головой и вздохнул:
– Как же все поменялось! А мне все кажется, что мы вернулись с Фернандо-По совсем недавно, хотя теперь и остров по-другому называется… Бьоко… – проговорил он, словно пробуя слово на вкус.
– Ну, – сказал вдруг Хакобо, – поменялось не к лучшему.
– То есть? – повернулся к нему Лаа.
Хакобо глотнул кофе, вытер рот салфеткой и сурово взглянул на него.
– В наши дни с острова вывозили по пятьдесят тысяч тон какао, причем большую часть из Сампаки. А сейчас? – Он покосился на брата. – Три с половиной тысячи? Все знают, что с тех пор как мы ушли из Гвинеи, страна так и не поднялась. – Он поднял глаза на Лаа. – Вы живете гораздо хуже, чем сорок лет назад. Или не так?
– Хакобо, – голос Лаа был очень тихим, – Гвинея не так давно получила независимость и пытается встать на ноги после сотен лет притеснений.
– Что значит – притеснений? – Хакобо наклонился к нему. – А кто принес вам культуру, дал образование? Вы должны сказать спасибо, что мы вывели вас из джунглей…
– Папа! – гневно воскликнула Кларенс, а Кармен предостерегающе положила руку на бедро мужа.
Лаа выпрямился в кресле.
– Я скажу вам две вещи, Хакобо. – Теперь он говорил уверенно. – Во-первых, у нас не было выбора, принимать вашу культуру или нет. Во-вторых, в отличие от испанских колонизаторов, гвинейские конкис