Она спустилась к подножию лестницы, выскользнула на крыльцо с белыми колоннами и пошла вдоль стены, поглядывая на главный двор – нет ли кого? Внезапно распахнувшаяся дверь ударила ее так сильно, что она вскрикнула.
– Боже мой! Девочка, куда ты спешишь так поздно?
Лоренцо Гарус мог бы и не спрашивать. Ему не нравилось, когда его работники водят к себе девушек, но со временем убедился, чтобы на эту тему проще не заговаривать.
– Бисила! – К дочери подскочил Хосе и осмотрел ее лицо. – Ушиблась? Это моя дочка, – объяснил он управляющему. – Она работает медсестрой у доктора Мануэля.
Мужчина пронзил ее взглядом.
– А что ты тут делаешь посреди ночи?
Бисила нервно сглотнула. Вышли еще двое мужчин, и она узнала Хакобо и Матео. На лице Хосе друг друга сменяли беспокойство и любопытство. Чувствуя, как дрожат коленки, она набрала в грудь побольше воздуха и произнесла со всем спокойствием, на какое была способна:
– Мне сообщили, что Симону нездоровится, что он даже до больницы не может дойти. – Она сделала паузу и мысленно поблагодарила облака, которые в этот момент закрыли луну.
– Симон? – переспросил Хакобо. – Но я видел его на ужине. Он был здоров как бык.
– Его постоянно рвало. Возможно, несварение. Но, думаю, завтра все наладится: такие приступы проходят быстро. Я вернусь на работу, если вы не возражаете, – Бисила подарила отцу улыбку. – Спокойной ночи, папа.
Облако соскользнуло с лика луны, и белых мужчин поразила невероятная красота девушки; Хакобо вспомнил, что именно она зашивала ему руку. Однако Хосе нахмурился. Ему показалось, или дочь правда светится от счастья? С самого рождения Инико он ничего подобного за ней не замечал…
Бисила поспешно удалилась. Она боялась, что Симон будет следующим, на кого наткнутся мужчины, но, к счастью, этого не случилось. С утра пораньше надо будет предупредить его, что следует говорить, если спросят. Симон для нее все сделает: они дружат с самого детства. Она вздохнула, немного успокоившись, и вернулась к воспоминаниям о свидании с Килианом.
Хосе между тем призадумался. Пошла бы дочь к пациенту, не захватив с собой аптечку?
На следующее утро он перехватил Симона прежде, чем с ним встретилась Бисила.
– Как твой живот? – спросил он.
– Мой живот? – удивился Симон.
Хосе вздохнул.
– Если кто спросит, говори, что благодаря Бисиле у тебя прошло несварение.
– Но почему?.. Конечно, я все сделаю для тебя и Бисилы, но…
Хосе закатил глаза. Что за странные у духов игры? Наверное, они сошли с ума. Разве он недостаточно заботится о своей семье? К чему еще эти беспокойства? Он неправильно выполняет свои обязанности? Мир становится слишком сложным для его понимания…
– Больше я ничего не скажу, – пробубнил он сам себе. Если у одного появились подозрения – этого более чем достаточно.
– Кажется, Йозе знает о нас с тобой.
Килиан докурил сигарету и положил окурок в пепельницу. Бисила лежала на боку, подперев рукой голову. Без малейшего намека на беспокойство она спросила:
– Мой отец тебе так сказал?
– Он, – Килиан запнулся, – он промолчал. Мы теперь нечасто с ним разговариваем. Но он ни словом, ни жестом не высказал осуждения.
Бисила погладила молодого человека по груди.
– Тебя это волнует?
– Я бы очень расстроился, если бы… – Килиан тщательно подбирал слова, – если бы огорчил его. – Он взглянул на потолок. – А ты? Разве ты не волнуешься?
– Я думаю, при иных обстоятельствах он был бы рад иметь такого зятя, как ты.
– Наверное, мне стоит съездить в казино с Матео и Марсиалом. Для отвода глаз. Если твой отец догадался о нас, то и другие могут. А это опасно для тебя…
– Отец никому не скажет! – возразила Бисила.
– Но есть еще Симон, – перебил Килиан. – Можем ли мы ему доверять? Вот вчера он прямо спросил, что за болезнь заставила меня снова пойти в больницу.
– И что ты ответил? – хихикнула Бисила. Она села и принялась целовать его лицо, называя глаза, веки, нос, уши, нижнюю губу, рот, подбородок на родном языке: – Дъёко, мё папу, мёлюбмо, лё то, мёе-е, аннё, мбёлю..
– Что болит не там, где он думает, – ехидно сказал он и повернулся, предвкушая ласки.
– Атта, атте, мата, мёесо, – перечисляла Бисила, касаясь спины, талии, ягодиц и ног.
Килиан лег на спину и притянул ее к себе.
– Нет, Бисила, – прошептал он. – На самом деле я сказал, что рана здесь. – Он приложил ладонь к груди. – Вот здесь болит. Йо окон вела. В груди.
– Йо акан вела, – Бисила наградила его широкой улыбкой. – Молодец, ты учишься!
Килиан вернул ей улыбку и заглянул в глаза.
– Теперь моя очередь, – сказал он, взбираясь на нее. – Я не хочу, чтобы ты забыла мой родной язык, наречие Пасолобино. – Он стал покрывать ее поцелуями. – Эстос сон елъс миос гюэльс, миос парпиэльос, эль мио насо, ельс миос льябиос, ля мия бока, эль мио ментон… Это мои глаза, мои веки, мой нос, мои губы, мой рот, мой подбородок… – Он соскользнул, повернул ее и принялся ласкать спину, талию, бедра и ноги. – Ля мия эскена, ля мия синтура, эль мио куль, лас мияс камас… – провел ладонью вверх и остановил на груди. – Исте йе эль мио пит.
Бисила накрыла его ладонь своей.
– Какое странное сочетание, – произнесла она задумчиво. – Буби и пасолобинский.
Килиан слегка прикусил ее ухо.
– А что в этом такого? – прошептал он, и рука скользнула между ее бедер.
Бисила прижалась к нему крепко-крепко. Килиан ощутил жар ее кожи и влажность, приглашающую войти.
– Вё мона мё ее, – сказала она. – Кажется, на твоем языке это будет… ун бордегот… борче!
Килиан в удивлении замер. Она учится куда быстрее его самого.
– Ты сказала, что я плохой мальчик. Но я могу быть вдвое хуже…
Они снова насладились друг другом. Отдышавшись, Килиан вздохнул:
– Жаль, что нам приходится скрываться…
– Килиан, – робко улыбнулась Бисила, – а при других обстоятельствах ты бы на мне женился?
Он бросил на нее страстный взгляд.
– Я хочу везде ходить с тобой рука об руку при ясном свете, я хочу водить тебя на танцы в Санта-Исабель и приобрести маленький домик, где мы могли бы дождаться, пока разрешат браки между гвинейцами и испанцами.
Бисила моргнула и проглотила комок в горле.
– И тебе все равно, что будут говорить другие?
– Мнение белых здесь, на острове, меня не интересует, и в частности мнение брата, которому уже, похоже, приелось спать с черными женщинами. Моя остальная семья далеко, и что бы они там ни сказали, я не услышу. – Он крепко обнял ее. – Мы из разных миров, Бисила, но, не будь ты замужем, поверь, все было бы иначе. Моей вины нет в том, что традиции и законы таковы, какие они есть. – Он помолчал и добавил: – А тебе важно, что скажет семья?
Бисила высвободилась из его объятий. Села так, чтобы молодой человек мог положить голову ей на колени, и погладила по волосам.
– Со мной все проще. Я не могу не общаться со своей родней. Рядом с тобой я на своем месте, а отец с радостью дал бы согласие на брак с человеком, которого я люблю.
Она провела своими маленькими ладошками по его щекам, и Килиан закрыл глаза.
– Не будь я замужем, Килиан, тебе было бы труднее. Ты бы метался между двумя мирами, тебе пришлось бы многим жертвовать…
Молодой человек онемел. Бисила всегда могла дотянуться до тайных уголков его сердца. Тот факт, что он хотел посвятить ей свою жизнь, совершенно не значил, что узы, связывающие его с домом Рабалтуэ, с легкостью истают, как паутинка на ветру. Ему ли не знать, насколько крепко держит прошлое, как держало его отца Антона и многих других до него. На смертном одре Антон попросил позаботиться об их многовековом доме. Дом… всего-то стены из камней, но вес этих камней не так-то легко было сбросить.
Его брату Хакобо повезло избежать переживаний. Он работал и отсылал деньги домой, рано или поздно он вернется в Испанию. Брат и мысли не держал осесть где-то еще за пределами родной долины. А для Килиана родовое поместье стало бременем. И Бисила это знала, и лучше, чем кто-либо другой. Она знала, что узы, связывающие его с домом, крепче цепей; они могут провиснуть, но могут затянуться сильнее. Наверное, поэтому она ни о чем его не просила: она прекрасно осознавала, что у каждого в мире свое место.
И оба в страхе ждали того дня, когда белым придется оставить остров. Слово «независимость» ни один из них не желал произносить вслух. Однако все разговоры вокруг неумолимо сводились к политике. Было трудно не услышать голоса, выкрикивающие: «Выгоним белых прочь! Избавимся от них!»
Может, на то была воля духов, или уж так написано, что пути их пересекутся однажды, чтобы потом снова разойтись. В глубине души они желали, чтобы эти самые духи остановили время, чтобы ничего не случилось, ничего не изменилось, и им не придется делать выбор…
Килиан взял ладони Бисилы в свои и поцеловал.
– Как на языке буби будет «красавица»?
– Маурана муемуе, – улыбнулась та.
– Маурана… муемуе, – повторил он, запинаясь. – Не забуду, обещаю.
Хакобо взвел девятимиллиметровый пистолет «стар» и вытянул руку. Прищурился и выстрелил. Пуля просвистела в воздухе и прошила мишень в нескольких сантиметрах от глаза картонного быка.
– Еще пара недель, и будешь стрелять, как я, – похвалил Грегорио, промокая пот платком. – Кто следующий?
Мужчины покачали головой и отказались. Грегорио пожал плечами, проверил пистолет, встал на линию и выстрелил несколько раз. Пули прошила центр мишени. Он довольно хмыкнул, поставил оружие на предохранитель и повесил на пояс, после чего присоединился к остальным.
Полуденное солнце обжигало тир, располагавшийся чуть ниже садов Пунта Фернанда. Испанцы из Сампаки потягивали пиво; они уже давно не собирались все вместе: по той или иной причине кто-то из них отсутствовал. Тем вечером Матео пригласил друзей отпраздновать свой день рождения, как в старые добрые времена, прежде чем ехать на ужин к родителям невесты. Хакобо предложил наведаться в тир, где проводил много времени. Это место было не так далеко от Пласа-де-Эспанья, где позже к ним должны были присоединиться Хулия, Асенсьон и Мерседес.