Бернадетта вскоре вошла во вкус и, к нашей радости, не отказывала себе ни в какой прихоти.
Два часа спустя мы сидели под хрустальными люстрами, сверкающими почти так же ярко, как бриллианты на шее мадемуазель Веры. Марсель и Люпен не могли скрыть своего восхищения при виде Бернадетты, спускающейся по парадной лестнице отеля Du Palais, в котором мы забронировали несколько комнат. Колетт творила чудеса. Платье, прическа, маникюр – кухарку было не узнать. Марсель же выглядел, как всегда, необычно. В цилиндре и галстуке-бабочке он походил на старого банкира, скрещенного с головорезом. Что-то в нем по-прежнему вызывало у меня чувство неловкости.
Воодушевленная несколькими бокалами шампанского, искренняя и непосредственная Бернадетта весь вечер засыпала нас самыми невероятными сплетнями о деревне. Мадемуазель Вера и Колетт хотели знать все, а у кухарки обнаружился настоящий талант к изображению жителей Шерота и Молеона.
– Спасибо, что пригласили меня, – сказала она через некоторое время.
Мадемуазель Вера взмахом руки пресекла эти любезности.
– Не благодари меня! Лучше выпей еще шампанского! И расскажи нам о своем Робере!
Кухарка насупилась.
– Ну, он парень неплохой. Когда мы познакомились, так вообще был романтиком. Одна беда – уж очень ревнив. К остальному привыкаешь. Я-то не жадная. Пусть он нагуливает аппетит где хочет, лишь бы есть приходил домой. Но вот его ревность…
В ее глазах блеснула темная искорка. Мадемуазель Тереза смущенно откашлялась.
– Женитьба – это один прекрасный день, но уж слишком много у него последствий, – подытожила молодая кухарка.
Марсель улыбнулся.
– Аминь! – провозгласила мадемуазель Вера, поднимая бокал. – Даже Тереза не станет возражать, а, Тереза?
Учительница возвела глаза к небу. Напряжение между мадемуазелями всегда возникало тогда, когда этого меньше всего ожидаешь. Вера подзуживала мадемуазель Терезу с той мягкой пассивной агрессией, которую она применяла только к ней. В большинстве случаев, которым я была свидетелем, учительница делала вид, что ничего не замечает. Но иногда их перепалки перерастали в грандиозные споры по совершенно несущественным вопросам, среди которых важное место занимал Гедеон с его скабрезными куплетами. Ко всем остальным, в первую очередь ко мне, маркиза была щедра и доброжелательна. Такой контраст обескураживал.
Эскадрон официантов подошел к нашему столу и приподнял серебряные крышки, из-под которых вырвались разные восхитительные запахи.
– Ух ты! – воскликнула Бернадетта, пораженная как содержимым своей тарелки, так и ритуалом подачи. – Месье Люпен, нам придется повысить планку!
Люпен широко улыбнулся. Безупречный в своем кремовом костюме, темный гигант был прекрасен как никогда. Его элегантность была вневременной, почти нереальной. Этот человек, казалось, вышел прямо из сказки. Неужели он когда-то принадлежал цирку? Я не могла в это поверить. Почувствовав на себе мой взгляд, он подмигнул.
– Аппетит приходит во время еды! – воскликнула Берни, повязывая салфетку на шею.
Ужин был просто великолепным. Мне было хорошо в этой веселой компании. Колетт слишком громко смеялась, Бернадетта, захмелев от вина, распевала песенки. По настоянию мадемуазель Веры Люпен сел за рояль, принеся глубочайшие извинения пианисту. Мадемуазель Вера посчитала его сонаты слишком скучными и попросила Люпена сыграть нам что-нибудь повеселее. Боже, как мы шумели! Я до сих пор смеюсь, вспоминая об этом. Остальные столы не скрывали своего облегчения, когда мы наконец отчалили.
– Кто любит меня – за мной! – скомандовала мадемуазель Вера, как только с десертом было покончено.
Наша пестрая, веселая и шумная компания направилась в казино. Величественное здание в стиле ар-деко вырастало прямо из океана, возвышаясь над пляжем. Внутри царила праздничная атмосфера. Шляпы, сигары, сверкающие платья. Аромат пачули духов Колетт смешался с сигаретным дымом. Мадемуазель Вера, которая была здесь как рыба в воде, провела краткий инструктаж, и я устроилась с фишками в руках перед большим столом, обитым зеленым сукном. Оркестр заиграл жизнерадостную, ритмичную, зажигательную мелодию. Так, среди грохота игровых автоматов, криков крупье, игроков и стука фишек, падающих на столы, в мою жизнь вошел чарльстон.
Я поискала глазами музыкантов. Кто творил такое чудо? Я как могла боролась с приятными мурашками в ногах, когда рядом со мной сел мужчина. Двадцать с небольшим, темно-синие глаза, тонкие усы и кривоватая улыбка. Обаяние, сметающее все на своем пути. Было в этом денди что-то такое плутоватое и бесшабашное, чем он сразу же привлек меня. Он внимательно разглядывал шляпку с цветами, короткую стрижку и мой забавный образ сорванца. Когда он улыбнулся, на его щеках появились две большие ямочки.
– Сигарету? – решилась я.
Удивленный, он согласился. Я чиркнула спичкой. Позже он признавался, что именно тогда влюбился в меня.
– Ставьте на пять, – бросил он.
Я уже собиралась сказать ему, что я достаточно взрослая, чтобы самой решать, на какой номер ставить, когда заметила, что у него нет фишек.
– Делайте ваши ставки! – крикнул крупье.
Воодушевленная игрой трубы и барабана, игравших за моей спиной, я поставила две фишки на пятерку. Глянула на своего соседа. Контрабас, пианино, свинг. И сдвинула все свои фишки на то же поле.
– Ставок больше нет! – объявил крупье.
Мой сосед весело улыбнулся.
– Если вы выиграете, я на вас женюсь!
Я пожала плечами. Шарик бесконечно долго подпрыгивал в рулетке. Позади меня надрывалась труба. Мои плечи, бедра, ноги – все рвалось в пляс.
– Вы танцуете чарльстон? – спросил он меня.
– Танцую что?
– Пойдемте!
– А рулетка?
Несколько ударов по клавишам. Энергичный звук трубы. Глядя мне в глаза, он потянул меня на танцпол. Не успела я запаниковать, как зал завибрировал, танцоры ритмично двигались под свинг контрабасиста, руки дергались в такт ногам. Лодыжки, колени, запястья – каждая часть тела жила своей жизнью. Они что, все хромые? Этот танец был поистине чудесным! Подняв руки вверх, немного смущаясь, я попыталась подражать этому странному и совершенно безумному призыву дождя. Однако музыка была такой заразительной, что через несколько мгновений я уже притопывала ногами, закатывала глаза и поводила плечами. Какое счастье!
– Пять! – крикнул крупье.
Стол зааплодировал. Я только что выиграла чертовски крупную сумму. Возбужденная безумным ритмом, я издала радостный вопль и поцеловала своего кавалера. Денди смотрел на меня, ошеломленный. Очарованный.
Оркестр заиграл еще быстрее. Распаленная Колетт и ее партнер, жгучий брюнет с квадратной челюстью, повторяли друг за другом танцевальные па. Ожерелья, перья, платья – все летало в безудержном исступлении. Тела вокруг нас выгибались дугой, переворачивались в самых смелых акробатических трюках. Мне хотелось кричать и смеяться. Боже, как это было здорово!
Запыхавшись, я вернулась к своему столу. Оркестр уже начинал новую мелодию. Подошел мой кавалер в белом костюме и соломенной шляпе.
– А зовут-то тебя как?
Я уже собиралась ответить, когда вдруг послышались громкие голоса. Толпа. Крики.
Колетт.
Я бросилась к столу, вокруг которого уже начали собираться любопытные. Там рыжеволосая женщина в мехах отчитывала брюнета с квадратной челюстью. По-видимому, она не оценила увлечение своего жениха Колетт и ее декольте. Красавица-блондинка лишь пожала плечами: возможно, беднягу ожидает плохой вечер, но к ней это уже не имеет никакого отношения.
Однако тут раздался резкий голос:
– Кого это вы посмели назвать шлюхой?
Невнятная речь, хриплый тембр. Я обернулась. Мадемуазель Вера с бокалом шампанского в руке наставила палец на рыжеволосую женщину.
– Да брось, – сказала Колетт.
– Кого вы посмели назвать шлюхой? – повторила мадемуазель Вера еще громче, не двигаясь с места.
Люпен схватил ее за руку и что-то прошептал. Королева резко высвободилась. О том, чтобы уйти, не могло быть и речи. Она настаивала:
– Ты смеешь думать, что ты лучше ее?
– Мари, хватит!
Мадемуазель Вера застыла. В ее глазах полыхнула черная вспышка. Она обернулась. Перед ней стояла мадемуазель Тереза, безупречная в своем платье из темного бархата. Стиснув зубы, внезапно странно спокойная, мадемуазель Вера промолвила:
– И конечно, без монашки здесь не обойтись!
Тишина. Люпен и Колетт переглянулись. Праздник кончился.
– Вера, давай уйдем отсюда, – сказала Колетт.
– Стыдишься меня, да?
Эти слова прозвучали как пощечина. Мадемуазель Вера не сводила глаз с учительницы. Притихшая толпа наблюдала за представлением.
– Скажи им! Скажи, что я позор для тебя! – взорвалась Вера.
Всклокоченная, раскрасневшаяся, она совсем не походила на ту королеву, которую я знала. С искаженным от ярости и алкоголя лицом, она изливала гнев, который слишком долго сдерживала.
Учительница удрученно покачала головой. Но Веру было не остановить.
– Посмотрите, это моя сестра, шлюха! – прохрипела она, неуклюже передразнивая пожилую женщину. – Та, которую принесли в жертву! И ради чего? Чтобы ее сестра получила образование. Милая малышка Тереза!
– Вера, пожалуйста… – выдохнула учительница.
– Монашка и шлюха! – кричала Вера. – Полюбуйтесь на нас!
Она схватила руку Терезы и подняла ее вверх.
– Лучше любого циркового номера, правда?
Тереза отстранилась, маркиза попыталась сделать реверанс, но ее нога подвернулась, бокал опрокинулся, Люпен подхватил ее. Не говоря ни слова, он твердой рукой вывел из зала маркизу, выкрикивавшую ругательства. По залу прокатилось неловкое молчание, затем вновь заиграл оркестр, закрутилась рулетка.
– Ставки сделаны! – выкрикнул крупье.
По щеке мадемуазель Терезы скатилась слеза.
34
Учительница, Бернадетта и я отправились в обратный путь на рассвете, за рулем был Марсель.