За дело принялась Киколь — будто бы решила порепетировать в преддверии будущего вечернего выступления. Ее танцы пользовались бешеным успехом у любой публики, которая хотя бы наполовину состояла из мужчин. Кайнор сперва решил, что затея с танцами в данном случае не сработает. Слишком грубо, слишком явно. В конце концов, пошло. А капитан гвардейцев — не-ет, не дурак, это даже отсюда, из кустов, видно.
Однако, словно в подтверждение тезиса о «так не играют, таких характеров не бывает», гвардейцы повели себя согласно ожиданиям Жмуна. Ржали громче собственных лошадей и увлеченно толкали друг друга локтями: погляди, какова цыпочка!
Киколь-цыпочка соответствовала; да что там, даже Кайнор в своей импровизированной засаде загляделся. А заглядевшись, не заметил Друлли, которая незаметно подобралась к Кайноровой лежке. Когда влажный нос ткнулся ему в шею, жонглер едва не завопил от испуга.
— Фу ты, дура! — облегченно прошептал он, едва понял, что это не жаждущий общения упырь с ближайшего погоста и не отбившийся от отряда гвардеец. — Нельзя же так!
Друлли смущенно попятилась, дескать, извини, вообще-то, для тебя же стараюсь. Из-под ошейника выглядывал косой уголок записки.
От Лютен, понял Кайнор, развернув листок. Почерк — ее; не почерк, а сплошные гадючьи следы, причем гадюки бешеной. Словом, хорошо отображает ее подлую натуру. А вот прочитать… н-да, сложновато.
«Туд тибя дажжидаюца тваи друзья. Старые. Прихади скарей».
Это она хорошо придумала. Даже если бы гвардейцы поймали Друлли, можно было сказать, что Лютен нарочно послала собаку за муженьком. И никто не заметит трех штришков внизу письма, а ведь в них зашифровано: «Держись от нас подальше, пока гвардейцы не свалят. Если не свалят — встречаемся в Трех Соснах».
Три Сосны — это деревня дальше по тракту, если на юг ехать.
В другой раз, будь Кайнор при кафтане и штанах, он бы прямо туда и отправился. Но сегодняшние скачки из окна такую возможность исключили напрочь. До ночи, во всяком случае, придется полежать в кустах, а дальше — по обстоятельствам.
Кайнор аккуратно оборвал уголок с тремя штришками и вложил письмо за ошейник Друлли. Потрепал лохматую по загривку:
— Извини, что ничего с собой нет. В другой раз сквитаемся, морда. Ну, беги!
Друлли засеменила к фургонам, по-щенячьи выворачивая задние лапы. Кайнор поневоле улыбнулся: он выходил ее из мокрой, дрожащей зверушки размером не больше детского кулачка. Никто в труппе не верил тогда, что собачка выживет…
«Нашел время сантименты разводить, старый пень!» — Кайнор потер шею и решил, что вполне может позволить себе вздремнуть. Ночка при любом раскладе предстояла еще та…
— Ты только не дергайся, — послышалось позади. — А ти-ихо-тихо руки за голову — и вставай.
Медленно и «ти-ихо» Кайнор поднялся.
— Вот молодец, — проворчал гвардеец, Цапля ведает как оказавшийся у него за спиной. — Теперь двигай к фургонам. Тебя уж все заждались, Гвоздь.
В каждой голове — куда деваться! — прописаны свои законы и запреты. А еще — советы: не поступать так-то и так-то. В Кайноровой, например, сейчас ожила и запульсировала рекомендация повиноваться пленителю во всём и беспрекословно.
Прямо сквозь кусты, не заботясь уже об изодранном исподнем, он побрел к фургонам.
Друлли, углядев любимого хозяина, зашлась лаем и побежала встречать.
Тварь неразумная, что возьмешь…
До ночи они не успевали, ну никак.
Зато исчез Дракон — в какой-то момент Фриний посмотрел на небо и не увидел Огненосного. Старик на это только насмешливо проухал филином — наверное, заметил отсутствие зверобога уже давно, однако не счел нужным уведомить остальных.
«Это просто игра такая, — ничуть не разозлился Фриний. — Кто кого выведет — из Лабиринта и из себя. И каждый считает, что он что-то значит, что он — полновесный игрок. Но лишь я знаю настоящие правила. А мои попутчики — не больше, чем пешки. У каждого из них — ладно, каждого из нас, — есть причины идти в Лабиринт. Старый Быйца собирается наконец-то умереть. Иссканр ищет правду. Но по сути они ничем не отличаются от Мыкуна, которого я веду, — и поэтому он идет. Велю сесть — не сядет, нужно будет легонько надавить ему на плечи. Накормлю — поест. И так далее».
— Он вернется, — прокаркал Быйца.
— Что?
— Он улетел. Но он следит за нами. И вернется, когда будет нужно, — всё это Быйца прохрипел, не поднимая глаз от каменистой тропы. И с каждым словом всё аккуратнее вышагивал, похожий на механическую игрушку какого-нибудь графенка. Очень своеобразную игрушку очень ненормального графенка.
— А когда будет нужно? — не сдержался Фриний.
— Когда мы дойдем, — пообещал старик. — Значит, не сегодня.
И правда, небо темнело быстро и неотвратимо. Закиданного шапками-тучами солнца уже почти не было видно, и тени, глубокие, хищные, понемногу выползали из своих укрытий.
— Привал, — сдался Фриний.
«Какой смысл не признавать очевидного? Вон и пещера виднеется справа от тропы. Конечно, уютной ее посчитает только какой-нибудь облезлый барс-неудачник, но мы сюда не отдыхать явились. Для ночевки — сгодится».
В пещере воняло задворками королевского зверинца. И еще чем-то неуловимым, почему-то напомнившим Фринию о храме Стоногой. Чародей попытался было понять почему, но отвлек Иссканр.
— Не дворец, — заявил он. — Мне-то что, я и не в таких дырах ночевал, но как насчет остальных? — И он недвусмысленно покосился на Быйцу и Мыкуна.
— Я, мальчик, в отличие от тебя ночевал и во дворцах, — отрезал горбун. — Но и рядом с нужниками ночевать доводилось. Так что не растрачивай понапрасну пламень своей заботливости, а лучше сходи-ка набери хворосту.
— Куда сходить, обратно к подножию? — вызверился Иссканр. — Ты же видел, что вокруг ни травинки, не то что…
— А ты поищи, — ласково прокудахтал Быйца. — Поищи, родный. Вдруг найдешь.
— Поищи, — согласился с горбуном Фриний. — И заодно погляди, нет ли погони. Справишься?
— Да уж как-нибудь, — проворчал, выходя, Иссканр. Теперь, когда его способности подвергли сомнению, он просто не мог отказаться.
— Но, кстати, насчет полудурка мальчик прав, — заметил Быйца, когда Иссканр ушел.
— Об этом не беспокойся. Я видел неподалеку ручей — сходишь?
— А ты, командир?
— А я позабочусь о дичи.
— Не боишься оставлять полудурка одного в пещере? — подначил Быйца. — Сбежит еще.
— Не сбежит.
Горбун пожал плечами и — механическая игрушка с нескончаемым заводом — двинулся к ручью.
Фриний повернулся к Мыкуну, подвел его к дальнему углу пещерки и вынудил сесть.
— Не сбежишь ведь? — спросил, зная, что ответа не получит.
Мыкун шумно, по-собачьи протяжно зевнул и закрыл глаза.
«Мне бы так, — с завистью подумал Фриний. — Хотя бы на час — закрыть глаза и ни о чем не беспокоиться. Но нельзя, пока нельзя. Они не сбегут, мои фишки, нет. Просто перегрызут друг другу глотки. Они уже готовы… а мне всего-то и нужно — ввести их в Лабиринт. Всего-то…» Чародей не заметил, как закрыл глаза. Только на минутку, вот сейчас он встанет и…
— Дичь. — Быйца (когда только успел вернуться?!) швырнул под ноги Фринию горную утку со свернутой набок шеей. — И вода. — Он звякнул котелком и примостился у выхода. — А что, наш мальчик всё еще ищет хворост?
— Уже нашел, — хмыкнул Иссканр. — Не хворост, но топливо. У тебя оно, старик, если ты говорил правду про нужники, вызовет ностальгию.
— Ты даже знаешь такое премудрое слово, как «ностальгия»? — искренне удивился горбун.
— Ты — тоже? — парировал Иссканр.
— Тогда расскажете мне при случае, что оно означает, — вмешался Фриний, поднимаясь. — А теперь давайте устраиваться на ночлег. Топливо мы оставим на крайний случай, если похолодает. Всё равно на нем утку жарить я не возьмусь; точнее, не возьмусь ее, жареную, потом есть. Так что ссыпай «орешки» в углу, пусть лежат.
— Другого не оказалось, — огрызнулся Иссканр.
— Придется получше поискать. Ощипайте кто-нибудь птицу, а я схожу прогуляюсь — может, увижу то, чего не заметил ты. Кстати, как там с погоней?
— Нет никакой погони. Да и откуда ей взяться?.. — Фриний неопределенно мотнул головой, дескать, мало ли: погоня, знаешь, такая штука, вот ее нет, а вот уже и в затылок дышит.
Он вынул из дорожного мешка и зажег — с помощью огнива, безо всякой магии — махонькую свечку. Вязкий мрак пещеры схлынул, заплясали на стенах химероподобные тени. Одна, продолговатая и гибкая, скользнула к выходу и канула во внешнюю тьму, не замеченная людьми.
— И очень прошу вас, не поубивайте здесь друг друга, пока меня не будет, хорошо?
Быйца только хмыкнул, позабавленный словами чародея. Иссканр хмуро кивнул и, не глядя на горбуна, занялся уткой.
Фриний отправился вверх по тропе, ничуть не беспокоясь за своих спутников. Хоть он и зажег свечку обычнейшим образом, но вот сама она была волшебной. Гореть могла долго и гармонизировала пространство вокруг себя. Рядом с ней даже самый отъявленный забияка чувствовал искреннее благодушие к окружающим.
«Теперь точно не поубивают», — а значит, можно, не отвлекаясь на посторонние мысли, заняться главным.
Разумеется, не хворостом (о нем Фриний позаботится на обратном пути). Вход в Лабиринт — вот что сейчас волновало чародея.
Входов существовало несколько, и добраться до них было непросто. Дело даже не в том, что расположены они в самых недоступных местах Сломанного Хребта. Словцо «недоступное», как правило, используют лентяи и неумехи — при желании почти в любое место можно попасть. Если найдешь и вот здесь уже возникали определенные сложности.
В принципе, узнать о приблизительном расположении каждого из входов не составляло труда. Горцы, сколь бы ни были мужественно-молчаливы, поддерживая сложившийся в народе образ суровых отшельников, в конце концов уставали хмурить брови и поджимать губы. Разговорившись, они охотно делились легендами местного разлива (под бульканье местного же вина). Кое-кто даже вызывался проводить «глюпых пютников» туда, где недавно видели вход в Лабиринт.